Бриггсъ заплакала, Бекки засмѣялась, обѣ поцаловались разъ, два, три, и вошли въ темный корридоръ, откуда путь ихъ лежалъ въ парадную гостиную мистриссъ Баульсъ, украшенную ситцевыми занавѣсами и круглымъ большимъ зеркаломъ съ прикованнымъ наверху орломъ, который таращилъ свои глаза на изнанковую сторону билетика, прибитаго къ окну, гдѣ большими буквами изображено было, что у мистриссъ Баульсъ отдаются «покойчики въ наймы».

Бриггсъ расказала всю свою исторію, сопровождая каждое слово непритворными рыданіями и восклицательными знаками, какими обыкновенно женщины ея калибра привѣтствуютъ другъ друга при внезапной встрѣчѣ на улицахъ большихъ тородовъ. Въ такихъ вседневныхъ встрѣчахъ, конечно, нѣтъ ничего удивительнаго, но есть порода женщинъ, способныхъ видѣть чудеса на каждомъ шагу, и мнѣ случалось видѣть особъ этого пола, даже ненавидящихъ одна другую, которыя однакожь, тѣмъ не менѣе, при взаимной встрѣчѣ обнимаются, цалуются и громко рыдаютъ, припоминая время, когда онѣ рассорились и разбранились въ послѣдній разъ. Вотъ почему миссъ Бриггсъ расказала всю свою исторію, и мистриссъ Бекки сообщила подробности своей собственной жизни языкомъ простымъ, откровеннымъ, безъискуственнымъ.

Мистриссъ Баульсъ, урожденная Фиркинъ, слушала въ корридорѣ, съ напряженнымъ и угрюмымъ внниманіемъ, всѣ эти истерическія всхлипыванья, восклицанія и вздохи, происходившія въ ея парадной гостиной. Бекки никогда не имѣла счастья пользоваться благосклонностію этой особы. Когда молодые Баульсъ устроились въ Лондонѣ своимъ домкомъ, имъ пріятно было посѣщать прежнихъ своихъ друзей въ жилищѣ мистера Реггльса, который расказалъ имъ всѣ подробности о томъ, какъ водворились господа Кроли въ его курцонскомъ домѣ.

— Я на твоемъ мѣстѣ, любезный Реггльсъ, не повѣрилъ бы имъ ни на одинъ шиллингъ, сказалъ мистеръ Баульсъ, выслушавъ расказъ Рсггльса о новомъ хозяйетвѣ нашихъ друзей.

Совершенно такого же мнѣнія относительно этого пункта была и мистриссъ Баульсъ. Когда, въ настоящую минуту, мистриссъ Родонъ вышла изъ ея гостиной и ласково протянула ей, какъ старинной пріятельницѣ, свою миньятюрную ручку, мистриссъ Баульсъ, дѣлая весьма кислую мину, нехотя подала ей свои четыре пальца, холодные и безжизненные, какъ сосиски. Затѣмъ, мистриссъ Бекки покатилась въ Пиккадилли, улыбаясь наиочаровательнѣйшимъ образомъ миссъ Бриггсъ, которая между-тѣмъ высунулась изъ окна съ прибитымъ билетикомъ, и дружески кивала ей головой. Черезъ нѣсколько минутъ, Бекки была въ Паркѣ и экипажъ ея окружали самые модные денди того времени на кургузыхъ коняхъ.

Принявъ въ соображеніе настоящее не весьма завидное положеніе «благородной дамы съ пріятными манерами», не гонявшейся за слишкомъ большимъ жалованьемъ, Бекки немедленно приступила къ приведенію въ исполненіе своего маленькаго хозяйственнаго плана. Лучшей компаньйонки, конечно, не наимти ей въ цѣломъ свѣтѣ, и она въ тотъ же день пригласила миссъ Бриггсъ къ себѣ на обѣдъ. Приглашеніе принято тѣмъ охотнѣе, что «благородная дама съ пріятными манерами» не видала еще маленькаго Роди.

За нѣсколько минутъ до ухода своей жилицы, мистриссъ Баульсъ сочла своимъ долгомъ дать ей пріятельскій совѣтъ.

— Вы идете въ логовище львицы, миссъ Бриггсъ, сказала мистриссъ Баульсъ. Вы погибнете тамъ ни за денежку, если не будете осторожны. Это такъ же вѣрно, какъ то, что фамилія моя — Баульсъ. Вспомните мое слово.

И миссъ Бриггсъ обѣщалась вести себя какъ можно осторожнѣе. Слѣдствіемъ этого обѣщанія было то, что въ слѣдующую недѣлю миссъ Бриггсъ переѣхала на всегдашнее жительство къ мистриссъ Родонъ, а тамъ, мѣсяцовъ черезъ шесть, она вручила Родону Кроли шестьсотъ фунтовъ стерлинговъ для приращенія выгоднѣйшимъ процентомъ.

Изготовивъ трауръ и благовременно сообщивъ на Королевину усадьбу извѣстіе о своемъ прибытіи, мистеръ Кроли и его супруга взяли два мѣста въ томъ самомъ дилижансѣ, въ которомъ Беким, лѣтъ за девять передъ этимъ, совершила свое первое путешествіе въ свѣтъ, въ обществѣ покойнаго баронета. Какъ хорошо она помнила этотъ постоялый дворъ и этого конюха, которому не заплатила денегъ, и обязательнаго кембриджскаго студента, который окутывалъ ее своей шинелью впродолженіе этой поѣздки! Родонъ занялъ свое мѣсто на имперіалѣ, и охотно согласился бы править лошадьми, если бы не препятствовалъ трауръ. Онъ сѣлъ подлѣ кучера и вступилъ съ нимъ въ продолжительную бесѣду о лошадяхъ и дорогѣ. Ему интересно было знать, кто теперь содержалъ постоялые дворы и какіе новые порядки на всемъ этомъ пространствѣ, по которому онъ и Питтъ, въ бывалые годы, ѣзжали тысячу разъ въ итонскую коллегію. Въ Модбери, наши путешественники пересѣли въ карету, запряженную въ двѣ лошади. Кучеръ былъ въ траурѣ.

— Какая гадкая колымага, Родонъ! сказала Ребекка, когда они поѣхали. Черви изъѣли все сукно внутри, а вотъ пятно, которое сэръ Питтъ… Фи! Вижу будто теперь, какъ Досонъ желѣзникъ закрывалъ дверцы и разбилъ бутылку вишневки, которую мы везли тогда для своей тетки изъ Соутамптона. Сэръ Питтъ немилосердо ругалъ Досона. Ахъ, время, время, какъ оно летитъ! Неужели это Полли Тальбойсъ — вонъ та вертлявая дѣвчонка, что стоитъ у воротъ фермы, подлѣ своей матери? А вѣдь я оставила ее крошкой, и тогда она полола гряды въ саду.

— Славная дѣвчина! сказалъ Родонъ, притрогиваясь къ полямъ своей шляпы въ отвѣтъ на привѣтствіе женщинъ, стоявшихъ у воротъ.

Бекки тоже раскланивалась и улыбалась, встрѣчая всюду знакомыя лица. Ихъ поклоны были невыразимо пріятны для нея. Казалось, будто теперь уже не считали ея искатбельницей приключеній, и она возвращалась въ домъ своихъ предковъ. Родонъ былъ, напротивъ, не въ своей тарелкѣ, и сидѣлъ угрюмо, склонивъ голову на одинъ бокъ. Неужели воспоминаніе дѣтскихъ лѣтъ, невшинныхъ и веселыхъ, могло возмутить спокойствіе его духа? Неужели въ эту минуту могли волновать его сердце тяжелыя чувства сомнѣнія и стыда?

— Твои сестры, должно быть, уже теперь прекрасныя молодыя леди, сказала Ребекка, вспомнивъ о своихъ ученицахъ едва-ли не первый разъ послѣ того, какъ разсталась съ ними.

— Незнаю, право, отвѣчалъ Родонъ. Эгой! Вотъ тебѣ и бабушка Локкъ. Здравствуй, бабушка. Помнишь ли ты меня — а? Маленькаго Родю — помнишь ли? Какъ, подумаешь, живущи эти старухи! Я былъ еще мальчишкой, когда ей перевалило чуть-ли не за сотню лѣтъ.

Путешественники въѣхали въ ворота, отворенныя для нихъ костлявыми руками бабушки Локкъ, и когда она подошла къ ихъ каретѣ, Ребекка съ привѣтливой улыбкой протянула ей свою миньятюрную ручку, и съ участіемъ навѣдалась о ея здоровьѣ. Карета проѣхала между двумя заросшими мхомъ столбами, на поверхности которыхъ красовались змѣй и голубь, изображавшіе фамильный гербъ.

— Вотъ тебѣ разъ! Старикъ вырубилъ деревья, сказалъ Родонъ оглядываясь во кругъ.

И потомъ онъ замолчалъ. Замолчала и Бекки. Оба, казалось, были взволнованы и погружены въ думу о старыхъ временахъ. Родонъ думалъ объ итонской школѣ, о своей матери, женщинѣ строгой и угрюмой, о покойницѣ сестрѣ, которую онъ очень любилъ, о Питтѣ, когда былъ онъ мальчикомъ, котораго онъ билъ, о маленькомъ Родонѣ, котораго оставилъ дома подъ надзоромъ Бриггсъ. Думала и Ребекка о цвѣтущихъ лѣтахъ своей юности, о мрачныхъ тайнахъ въ мастерской отца, о первоначальномъ вступленіи въ свѣтъ черезъ эти же ворота, о миссъ Пинкертонъ, о Джоѣ и сестрѣ его, и о многомъ думала Ребекка.

Дорожка, устланная щебнемъ, и терраса передъ домомъ, были выметены чисто-начисто, и большой погребальный гербъ уже возвышался передъ главнымъ входомъ. Два ливрефные лакея, въ глубокомъ траурѣ, встрѣтили нашихъ путешественниковъ у главнаго подъѣзда, и отворили дверцы ихъ кареты. Родонъ покраснѣлъ, Ребекка немного поблѣднѣла, когда онв, цѣпавшись рука объ руку, проходили черезъ корридоръ. Она кольнула руку своего мужа, когда они переступили черезъ порогъ дубовой комнаты, гдѣ сэръ Питтъ и его супруга приготовились принять ихъ. Сэръ Питтъ былъ въ траурѣ, леди Джении въ трауре, и на головѣ миледи Саутдаунъ торжественно колыхался огромный чорный тюрбанъ, украшенный бисеромъ и перьями.