Это был единственный способ сражаться с Мимиками. Я нихуя не знал про другие войны и, честно, мне было посрать. Мой враг был врагом человечества. Остальное не играло роли.

Страх никогда не оставлял меня, заставляя содрогаться моё тело. Когда я чувствовал врага за пределами своего поля зрения, мне казалось, что он уже ползёт по моей спине. Кто сказал мне, что страх способен просочиться в твоё тело? Это был взводный? Или Феррел? Может, это было что-то из услышанного во время тренировки.

Но даже когда страх мучил моё тело, это утешало меня, успокаивало меня. Солдаты, которым заклинило мозги всплеском адреналина, не выживают. На войне страх — это женщина, о которой тебя предупреждала мама. Ты знал, что она тебе не подходит, но ты не мог её бросить. Ты должен был найти способ ужиться с ней, потому что она никуда уходить не собиралась.

17-ая рота 3-го Батальона, 12-ый Полк, 301-ая Бронепехотная дивизия была пушечным мясом. Если лобовой штурм увенчается успехом, Мимики, сбежавшие из осады, сметут нас, словно прилив смывает высохшую промоину. Если провалится, то наш взвод окажется в одиночестве посреди моря врагов. При любом раскладе наши шансы на выживание были шаткими. Командир взвода знал это, и знал это сержант Феррел. Вся рота была собрана по кусочкам из солдат, выживших в резне на Окинаве. Кого ещё можно назначить в такое дерьмовое место? Если во время операций, в которых используется двадцать пять тысяч Жилетов, будет полностью истреблена рота из 146 человек, начальство в Министерстве Обороны даже не удосужится чиркануть об этом заметку в своих записях. Мы были жертвенными ягнятами, чья кровь смазывает колёса военной машинерии.

Сразу стоит прояснить, что бывает лишь три типа сражений: проёбанные, совсем проёбанные и неебически проёбанные. Нет смысла паниковать из-за этого. Вокруг и так полный хаос. Те же Жилеты. Тот же враг. Те же приятели. Тот же я, те же кричащие в протесте мышцы, которые не готовы к тому, что я требую от них.

Моё тело никогда не менялось, но операционная система, управляющая им, значительно улучшалась. Я начал как новобранец, бумажная игрушка, качающаяся на ветрах войны. Я стал ветераном, прогибающим войну под собственной волей. Я терпел ношу бесконечной битвы, словно машина убийства, какой я стал — машина с кровью и нервами вместо масла и проводов. Машина не отвлекается. Машина не плачет. Машина носит одинаковую, горькую улыбку как днём, так и ночью. Она читает битву, как открытую книгу. Её глаза сканируют следующего врага ещё до того, как убьёт первого, а её разум уже думает о третьем. Это не было удачей, это не было неудачей. Это просто было. Так что я продолжал сражаться. Если это будет длиться вечно, то это будет длиться вечно.

Стреляй. Беги. Ступай одной ногой, потом другой. Продолжай двигаться.

Копьё пронзило воздух, где я пребывал десятую долю секунды ранее. Оно вгрызлось в землю, после чего взорвалось, отправляя в воздух грязь и песок. Я вздохнул с облегчением. Враг не видел сквозь завесу падающей земли — я видел. Вон там. Один, два, три. Я устранил Мимиков сквозь импровизированный пылевой занавес.

Я случайно пихнул своего сослуживца — пихнул так, как обычно пинаешь дверь, когда обе руки заняты. В моей левой руке был ствол, а в правой — боевой топор. Очень кстати Бог наделил нас двумя руками и ногами. Если бы у меня в распоряжении было всего три придатка, я не смог бы помочь этому солдату, кем бы он ни был.

Повернувшись, я зарубил ещё одного Мимика одним взмахом. Я помчался к упавшему солдату. На его броне был изображён волк с короной — 4-ая рота. Если они были здесь, это означало, что мы встретились с главной атакующей силой. Линия смещалась.

Плечи солдата дрожали. Он был в состоянии шока. Было ли это вызвано атакой Мимика или моим пинком, я не мог сказать. Он не замечал мир вокруг себя. Если бы я его тут оставил, он бы не прожил дольше трёх минут.

Я положил руку на его плечевую пластину и установил с ним контакт.

— Ты помнишь, на сколько очков мы сделали вас в той игре?

Он не ответил.

— Ну, знаешь, в той, что вы проиграли 17-ой роты.

— Ч-что? — слова заскрежетали в его горле.

— Регби. Не помнишь? Это типа был какой-то местный рекорд, и я смекнул, что мы должны сделать вас хотя бы на десять, двадцать очков.

Я понимал, что я делал.

— Знаешь, это забавно, я базарю с тобой об этом. Эй, ты ведь не думаешь, что она засудит меня за кражу её идеи? Она ведь не запатентовала её.

— Чё? Ты о чём ваще?

— С тобой всё будет в порядке. — Он довольно резко огрызался — он не был новичком, каким был я. Я шлёпнул его по спине. — Ты обязан мне, 4-ая рота. Как тебя зовут?

— Когоро Мурата, и я нихера тебе не должен.

— Кейдзи Кирия.

— Странный у тебя взгляд на вещи. Не уверен, что мне это по нутру.

— Взаимно. Давай надеяться, что удача не отвернётся от нас.

Мы стукнулись кулаками и разбежались.

Я качнул головой слева направо. Я побежал. Я зажал спусковой крючок. Моё тело давно уже было за гранью переутомления, но часть меня поддерживала повышенный уровень бдительности, невозможный при обычных обстоятельствах. Мой мозг был конвейерной лентой, сортирующей хорошие яблоки от плохих — любой клочок информации, что не был жизненно необходим для выживания, автоматически отсеивался.

Я увидел Риту Вратаски. Разразившийся взрыв возвестил о её появлении. Бомба с лазерным наведением упала с самолёта, кружащего сверху, далеко за границей досягаемости врага. Она преодолела расстояние между нами за двадцать секунд, взорвалась именно там, куда её запросила Валькирия.

Риту направили к точке падения бомбы, где раскуроченный металлолом был в равной степени перемешан с живыми и мёртвыми. Существа хлынули от кратера прямо на её суетливый топор.

Даже в самой гуще сражения вид красного жилета Риты подмешивал что-то в мои мысли. Одно лишь её присутствие подействовало на бойцов в прорванной линии, как живая вода. Её навыки не имели себе равных. Результат усилий американского спецназа по созданию всем солдатам солдата. И даже более того. Она в самом деле была нашим спасителем.

Стоит её Жилету лишь промелькнуть на поле боя, как солдаты выжмут из себя ещё десять процентов, даже если таковых в запасе не водилось. Я уверен, были такие люди, которые влюблялись в неё с первого взгляда, словно мужчина и женщина с тонущего корабля, наблюдающие друг за другом на волнах. Смерть на поле боя могла настать в любой момент, так почему бы и нет? Мудрые парни, которые нарекли её Боевой сукой, несомненно знали толк в именах.

Я не думал, что они были правы. Или может, я сам начинал что-то чувствовать к Рите Вратаски. По мне, это было неплохо. Запертый в этой ёбаной петле я не мог и надеяться в кого-нибудь влюбиться. Даже если я найду кого-то, кто смог бы любить меня один короткий день, эта любовь исчезнет на следующий. Петля крала у меня всякий миг, который я с кем-либо проводил.

Рита однажды спасла меня, давным давно. Она успокоила меня своим странным разговором о зелёном чае. Она сказала мне, что останется со мной, пока я не умру. Какую цель для своей безответной любви я ещё мог выбрать, если не нашего спасителя?

Моя ОС продолжала реагировать автоматически, несмотря на то, что меня отвлекали эмоции. Моё тело дёрнулось. Я ступил ногой по земле. Я не должен был думать о сражении, разворачивающемся у меня на глазах. Мысли выступают лишь препятствием. Решать каким образом и в какую сторону двигаться нужно во время тренировки. Если остановишься в битве, чтобы подумать, Смерть будет уже поджидать тебя, готовая взмахнуть своей косой.

Я сражался дальше.

Шла семьдесят вторая минута с начала сражения. Танака, Майе, Убе и Нидзё все были убиты в бою. Четверо мёртвых, семеро раненых и ноль пропавших. Нидзё повесил плакат модели в купальнике на стену. Майе был откуда-то из китайской глубинки. Он был тихоней. Про двух других я мало что знал. Я выгравировал лица людей, которым позволил умереть, глубоко в своём разуме. Через несколько часов их боль уйдёт, но я буду помнить. Это мучило меня, словно тернии на сердце, укрепляя мой дух перед следующей битвой.