Бойницы испанского форта обращены к Атлантическому океану с начала XVII в.

Попав на остров среди острова, где обосновался Вьехо (старый) Сан-Хуан, я, согласно добрым пуэрториканским традициям, оказался при деле, но без дела. Можно было, конечно, впасть в сиесту днем и фиесту вечером, подобно всем прочим. При свете дня все население отсыпается, чтобы в сумерках после обязательного посещения церкви и таверны влиться в бурную культурную жизнь.

На площадях и улицах старого города разыгрываются спектакли, бренчат оркестрики и звучат народные (то есть испанские) песни. Действо похоже на маленькое семейное торжество, где все давно и хорошо знают друг друга. (Через неделю и я уже здоровался с каждым – от бомжа-наркомана, притулившегося в теньке за ступеньками богатого и модного ресторана, до хозяина этого заведения.) Зрителей настраивают местные знаменитости – дивы из телерекламы и мыльных опер. Это не трудно, потому что «Мисс мира» выбиралась среди пуэрториканок почти столько же раз, сколько среди остальных наций, вместе взятых. Впрочем, среди тех, кто толпится около сцены, любые девять из десяти вполне конкурентоспособны на этом поприще, а остальные годятся в «Мисс Северная Америка» как минимум. Там же, у сцены, перекочевавшие с магазинных ступенек бомжи плетут свои незамысловатые розочки и рыбки из травки (из зеленой). В первых рядах восседают дедушки и бабушки с бесчисленными внуками и солидные сеньоры с не менее солидными золотыми цепями и крестами на шее. На сцене чередуются фольклорные ансамбли. Задорные андалузские песни сменяются трагическими балладами. Мощный голос очередной Кармен Миранды в длинном и непроницаемо-черном, как совсем южная пуэрториканская ночь, отражается от белых стен соседнего храма и ввергает всех в неподдельную печаль со слезами, переполняющими платки и пластиковые стаканы с пивом. Десяток разбитных девиц в красном, слегка приспущенном в сторону колен, туг же заставляют площадь подняться в «эль-меренго». Сей танец достойно развивает тему незабываемой ламбады в чуть-чуть более откровенную сторону. И даже унылые лица американцев, силившихся понять хоть слово, озаряются совсем неголливудскими улыбками. Первый губернатор острова Хуан Понсе-де- Лион, сложением и ростом напоминающий пушкинского командора, счастливо бронзовеет над потомками своих подданных. (Некогда прозванный львом губернатор сгинул где-то в южноамериканских дебрях в поисках источника счастья.)

Однако не всем по силам выдержать столь напряженный ритм жизни. Тем более когда кругом столько соблазнов: и дождевой тропический лес, и мангры, и знаменитые карибские рифы. Попасть в лес оказалось совсем не просто. Автобусы туда не ходят. Такси, если и поедет, то обратно не привезет – нечем будет расплачиваться. Пешком – полдня только в одну сторону. Пришлось смириться с прогулочным маршрутом для невзыскательных отдыхающих. Я оказался в микроавтобусе с семейством американцев, только что справившим свадьбу. Они с утра пораньше уплетали чипсы и жирные кремовые пирожные. «Ну, сейчас начнется» – подумал я, окинув взглядом серпантин, устремившийся на самый верх Срединной Кордильеры. И началось – то, что по-американски называется «жидкой улыбкой». Не улыбались только шофер и я.

Какой же пуэрториканец не любит праздника?

Парадиз раскинулся там, где тучи Северной Атлантики цепляются за Срединную Кордильеру – островной хребет. Когда-то, примерно семьдесят или восемьдесят миллионов лет назад, карибская плита ударилась о североамериканскую. От удара на ней вскочили Большие Антильские острова. От Кубы до Пуэрто-Рико зарубцевавшимся швом на месте столкновения тянется Срединная Кордильера, в которую упираются все североатлантические тучи. В бессильной ярости от невозможности прорваться на юг они дождем изливают все свои слезы.

И едва мы оставили салон автобуса, как оказались промокшими от макушки до кончиков кроссовок. На это Иисус со свойственным ему смирением заметил: «Это дождевой лес». (Высохли тоже быстро, чтобы еще не раз вымокнуть по новой.) Последние десять тысяч гектаров этого леса прижались к вершине Эль-Юнке. (Так назван весь национальный парк.) Слово «Эль-Юнке» получилось от переиначивания на испанский лад имени местного доброго духа Лукуйо. Дух не смог защитить население острова. Все племя «тайно» тайно исчезло, нахватавшись европейских болезней. (Нам они тоже кое-что успели подарить взамен.) Остались лишь наскальные рисунки.

Уцелело и немножечко леса. Хотя вряд ли в былые времена здесь росли эвкалипты, имбирь и бамбук, расплодившиеся ныне. Но папоротники, которых более ста сорока местных видов, еще живут. Древовидные папоротники на пять-семь метров вознесли свои перистые кроны. Под ними приютились травянистые родственники, более привычные нам. По стволам и веткам незваных пришельцев расселись вперемежку паразитические бромелии и опять же папоротники. Подвижное население леса мелко и немногочисленно: саламанкиты (изумрудно-зеленые гекконы и голубовато-серые анолисы) и соперничающие с ними размером палочники и ярко-желтые улитки-каракалы. Совсем крошечные созданьица – коричневатые лягушечки-коки, меньше ногтя ростом – невидимым хором сопровождают группу по лесу. Своим пением они достойно отвечают птицам. Именно птицы все еще как-то поддерживают угасающее разнообразие и самобытность островной живности.

1. Остров, где даже бомжом быть приятно…

2. Сальса – прародительнице ламбады и эль-меренго

3. Не стоит обгонять дорожную полицию

4. Санхуанский модерн

5. Пиво, ром и пирожки с крабами – для русских со скидкой

6. В эту гавань кораблям было зайти не просто

Многоцветье Пуэрто-Рико: Корума. Ангел и Катя

Роговые кораллы (эуплексавра) на Карибском рифе

Измельчали коренные пуэрториканцы не случайно. Для борьбы с ядовитыми змеями завезли мангустов. Прожорливые зверьки поели почти все, что бегало, прыгало и ползало, кроме самых больших и самых маленьких. Вот и получается, что в заповеднике не осталось почти ничего заповедного, кроме папоротников и коки.

Но разбавленный азиатскими, африканскими и австралийскими пришельцами лес продолжает жить своей дождевой тропической жизнью. Корни деревьев и сопутствующие им грибы и бактерии разрушают вознесенное Кордильерой океаническое дно. Не будь леса, горы бы не стирались так быстро. Кристаллы и минералы переходят в растворы, которые ниспадают водопадами, стекают ручьями и сливаются в большие черные (от смытой органики) реки, которые несутся к Атлантическому океану.

Унесенные водой минеральные и органические добавки дождевого леса оседают, захваченные другим лесом – мангровым. Туда я направляюсь сам. Благо автобусы доходят почти до самых зарослей. Пуэрториканский городской автобус с его мощнейщим кондиционером – это глоток свежего прохладного воздуха посреди знойной весны. Но если перед ним не выскочить на дорогу, вожделенная свежесть умчится вдаль серебристым снарядом. (Если выскочить, тоже не всегда затормозит.) Ходят они по расписанию, но каждый по своему собственному, независимому от расписания маршруту. Второй может прийти через пять минут после первого, а третий – через два с половиной часа. Но это неважно. Если долго ничего нет, можно и пешком прогуляться. Дорога тянется вдоль бесконечного желтого песчаного пляжа с редкими кокосовыми пальмами.