Мы, однако, предпочитаем оставаться при «обывательском» мнении (разделявшемся, в частности, Карлом Поппером, Эрнестом Геллнером и другими). Эта позиция побуждает нас признать, что совмещение архаичных и человеческих черт в облике Оррорина и К. платиопса является вполне объективным фактом, не зависящим от постмодернистского словоблудия. У этого факта есть вполне объективные причины, не зависящие от появления мультикультурализма.

Несомненно, приобретя прямохождение. далекие предки человека неминуемо должны были рассеяться в поисках новых мест обитания и новых источников пищи и тем самым приобрели шансы на разнообразие благодаря необходимости адаптироваться к новым условиям и использованию для этого случайных мутаций. Удивительно не разнообразие ранних гоминидов, убедительно вскрытое новыми открытиями, удивительнее было бы, скорее, если бы та же Люси и ее сородичи были единственным видом гоминидов, существовавшим на протяжении полутора миллионов лет. И это изменение наших представлений говорит о том, что научная картина эволюции стала сложнее, но зато и намного реальнее.

Сергей Смирнов

Сто лет назад все казалось ясным. Есть классическое, универсальное образование молодежи – и есть прикладное, техническое.

Первое могут дать только университеты; не всякий отрок способен его воспринять, даже при явном желании. Нужна природная склонность к классицизму: ярче всего она проявляется при одновременном изучении нескольких разных языков – современных и древних. Поэтому нужны особые школы – гимназии, выявляющие детей с классической склонностью. Научив их, как следует, всему, чему следует (математике и истории, латыни и древнегреческому, немецкому и французскому языкам, да еще русской литературе), мы получим на выходе гимназии такого юношу, который сразу пригоден для обучения в университете. Чуть погодя он сможет занять чиновную должность, а через пять лет университетского искуса он готов к профессиональному занятию любой наукой, которой увлечется.

Есть иные отроки: энергичные и грубоватые, которым не по вкусу классика. Для них питомец университета – математик и министр С.Ю. Витте широко открыл дверь в реальные училища, а после них – в разные технические институты. Вырастут из них хорошие инженеры, строители машин и дорог, организаторы производства на заводах или министры. Так Российская империя готовила пополнение двух своих ведущих сословий: патрициев-сенаторов и плебеев- всадников, как назвал бы их гражданин древней Римской империи.

Прошла половина XX века – и ситуация во всем мире драматически переменилась. Итоги переворота подвел бывалый ученый, администратор и писатель Британской империи Чарлз Перси Сноу в брошюре, озаглавленной просто и жестко: «Две Культуры». Он заметил и объявил миру, что Научно-Техническая Революция далеко развела два канона образовательной системы: «гуманитарный» и «технический». Более того: первый из них необратимо утратил роль лидера в каждой развивающейся стране, будь она уже развита (как Британия) или еще диковата (как Россия).

Роль вождей мирового прогресса (научного, технического, политического) переняли самоуверенные физматики и технари, зачастую не знающие иных языков, кроме родного, зато быстро осваивающие внутренний язык нового природного чудища – Техносферы, которая подхватила растерянное человечество и несет его неведомо куда. В Англии эталоном «нового человека» стал диковатый и гениальный экспериментатор из Новой Зеландии Эрнест Резерфорд. В Советской России сходную роль сыграл ученик и друг Резерфорда – Петр Капица, выпускник реального училища и питомец Кембриджа, прозванный «кентавром» за одинаковое бесстрашие перед тайнами Природы и Общества.

Капица открыл сверхтекучесть гелия и наладил в СССР производство жидкого кислорода. Он принял у первого нобелевского лауреата России – Ивана Павлова – эстафету ученой критики большевистского режима. Он сумел вызволить с Лубянки своего сотрудника Льва Ландау – неугомонного идеалиста, всерьез поверившего в возможность развития демократии под властью Сталина. Устояв под натиском двух диктаторов – красного и коричневого – Капица и Ландау основали в 1947 году Московский Физтех – новую разновидность Политехнического университета, призванного выращивать хозяев Научно-Технической Революции, лидеров обновленного человечества в грядущем XXI веке.

Этот век настал. Пора присмотреться к самым удачливым лидерам общества в наши дни и поразмыслить о такой системе образования, которая может их производить. Первый вывод не утешает: раскол двух культур, замеченный Сноу полвека назад, продолжается, и ни одна школьная система не может его преодолеть. Питомцы Физтеха и МТИ регулярно получают Нобелевские премии по физике, химии, биологии, иногда даже по экономике. Но стать властителями дум человечества сумели очень немногие физики – и во всех случаях эти герои (хотя бы Альберт Эйнштейн или Андрей Сахаров) действовали в политике, как бы забыв все, что они выучили в родной сфере естествознания.

Напротив, лидеры гуманитарных наук примирились с ролью игуменов небольших монастырей, где они обучают скромные дружины новых апостолов спасению души путем научной работы. О переносе этой технологии в массовую аудиторию школьников или студентов нет и речи. Неуклонно прирастая численно, шестимиллиардное человечество явно нищает духом и сползает к очередной демографической катастрофе. Неужели колоссальные достижения разных наук в XX веке бесполезны для воспитания и окультуривания рода людского в целом – или хотя бы его элиты, в первую очередь?

Заметим, что первые удачные опыты ускоренной и регулируемой эволюции человеческого интеллекта начались в России 70 лет назад. Это были математические кружки для школьников при Московском и Ленинградском университетах. В них молодые профессора (Л.А. Люстерник, Л.Г. Шнирельман) и их аспиранты (И.М. Гельфанд, Д.О. Шклярский) готовили себе смену, невзирая на распад гимназического образования в послереволюционной России. Вскоре система кружков дополнилась регулярными олимпиадами» и началось быстрое возрождение российской математической школы, плоды которого мы пожинаем до сих пор.

В ту же пору А.Ф. Иоффе и П.Л. Капица возрождали в России физическую науку, возвращая ее к «нобелевскому» уровню начала века – времен П.Н. Лебедева и Д.А. Хвольсона. Характерно, что для этого дела не хватило кружков и олимпиад: понадобились исследовательские институты и вузы нового типа (ФИАН, ИФП, МИФИ и МФТИ), новые учебники для аспирантов и студентов (знаменитый курс теорфизики Ландау и Лифшица). Эта научно-образовательная революция завершилась лишь в 1940-е годы – при энергичной поддержке правителей России, оправданной созданием ракетно-ядерного оружия, военным противостоянием СССР и США.

Сравним это первое возрождение образовательной системы в России со вторым процессом того же рода: его инициировала «перестройка» в СССР, приведшая к взлету гуманитарных наук и распаду тоталитарной державы. Понятно, что при этом капиталоемкие отрасли науки (физика, биология) утратили лидерскую роль. Они сохраняются в России лишь потому, что массовая эмиграция ученых компенсирована интенсивным взаимодействием мирового ученого сообщества через компьютерную информационную сеть. Но российские школы почти не затронуты этим интеллектуальным общением по очевидной причине: ученики и учителя из Москвы и Новосибирска могут сообщить друг другу мало нового и важного. Образовательное возрождение носит локальный характер – и во времени, и в пространстве. Его центрами становятся отдельные школы или гимназии; реже – кружки при разных научных учреждениях.