— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Клюни.

— Отлично… пожалуй… — ответил он. — Смогу ответить поточнее, когда окончательно проснусь.

— Ты проспал восемнадцать часов, — сообщила Ансельма. — Должно быть, ты чудовищно устал.

Гален медленно кивнул.

— Не угодно ли позавтракать? — осведомился алхимик. — Ты давным-давно ничего не ел.

К собственному удивлению Гален обнаружил, что и впрямь голоден. Он с удовольствием принял любезное приглашение. Хозяева засуетились, вспоминая, что где лежит, и Гален поневоле призадумался о том, что за завтрак его ожидает. Хотя тот, в конце концов, оказался прост и весьма не дурен: хлеб, сыр и фрукты. Гален с удовольствием поел, заметив про себя, что никакая пища — в том числе и самая изысканная — не стоит таких поисков и взаимных попреков, свидетелем которых он невольно стал. У него возникло такое ощущение, будто алхимик с женой не придают особого значения предметам столь низменным, как еда, особенно когда речь идет о собственном пропитании. К тому времени, как он управился с завтраком, Гален чувствовал себя просто замечательно, особенно же грела его мысль о головокружительном успехе, достигнутом во вчерашней авантюре.

— Спасибо большое, — проглотив последний кусок, поблагодарил он. — Именно это мне и требовалось. Вы очень добры ко мне.

Пока он ел, Ансельма сидела рядом и молча глядела на него, тогда как ее муж, одержимый какими-то таинственными делами, сновал туда и сюда по комнате.

— А не выразишь ли ты свою благодарность, ответив на пару вопросов? — прямо спросила его Ансельма.

Гален воздержался от немедленного ответа, меж тем Клюни уже подошел составить им компанию.

— Что там у вас на самом деле произошло вчера? — полюбопытствовал алхимик.

— Мне кажется, нам просто повезло, — сразу же насторожившись, буркнул Гален.

«А что же на самом деле произошло вчера?» — подумал он, пытаясь хоть как-то осмыслить происшедшее.

— Прошу тебя, — Клюни был предельно серьезен, — пренебреги моей двусмысленной репутацией. Дело может оказаться очень важным.

— И ты должен согласиться, — вмешалась Ансельма, — что, узнав об этой традиции от нас, а потом, сыграв роль «народного защитника» на стороне Ребекки ты внушил нам некоторые подозрения.

— Вы с ней сговорились? — обвинил его Клюни.

Гален хотел было соврать, что это не так, но под взглядом двух пар пытливых глаз смешался, дрогнул и в конце концов признался в содеянном.

— И ты пошел на все это лишь затем, чтобы помочь Ребекке? — изумилась Ансельма.

— Да. А что в этом такого?

Гален растерялся еще сильнее.

— Кто еще был посвящен в ваш заговор? — спросил в свой черед алхимик.

— Никто.

Клюни переглянулся с женою.

— Должен был иметься как минимум еще один сообщник, — заявила мужу Ансельма. — Для четкой сигнализации.

Клюни кивнул, задумался. Галену же стало просто не по себе. Неужели все заметили, чем именно они занимались?

— Ладно, — пробормотал он в конце концов. — Имелся еще один человек… друг…

— И все? — не пожелала униматься Ансельма.

— Да! — Гален уже начал злиться. — Но к чему все эти расспросы?

— Политическая ситуация в государстве Эрения является на данный момент чрезвычайно нестабильной, — ответила Ансельма. — Хотя жители Крайнего Поля вроде бы и не осознают этого. И совершенно очевидно, что династический брак между двумя довольно могущественными семействами может имеющееся шаткое равновесие поколебать. Поэтому мы решили, что вы могли действовать по заданию какой-нибудь третьей силы.

«Ради всего святого, во что это я впутался?» — подумал Гален. Круги, поднятые партией в «живые шахматы», расходились все шире и шире.

— Вовсе нет. Все дело только в том, что Ребекке не хотелось замуж за Крэнна, — заверил он чету ученых.

— Что ж, в этом ее трудно упрекнуть, — пробормотал Клюни, по-прежнему не поднимая глаз.

— А не врет ли он нам? — внезапно обратилась к мужу Ансельма.

К досаде Галена теперь примешался страх.

— А это что такое? — вдруг заинтересовался он. — Что это вы там прячете?

— Перышко, — ответил Клюни, поднимая ладонью вверх правую руку. На ладони торчком стояло маленькое серое перышко, разве что чудом сохраняя равновесие. Гален уставился на него, заинтригованный, затем, повинуясь какому-то порыву, резко дунул. Перышко едва заметно качнулось, но осталось стоять на ладони у алхимика, как будто оно пустило в кожу корни.

— Как вы это делаете?

— Практика!

Клюни, казалось, был чрезвычайно доволен собой.

— А какое отношение имеет это перышко к тому, правду я говорю или нет, — основательно удивленный, выдохнул Гален.

— Ты любил свою мать? — спросила у него Ансельма.

— Что? Мои родители умерли.

— Просто ответь на вопрос.

— Да. Конечно.

— Перышко на ладони у Клюни не шелохнулось.

— А отца ты любил? — задала следующий вопрос Ансельма.

— Да. А что…

Гален умолк, заметив, что перышко затрепетало, а затем начало лениво покачиваться. Две пары пытливых глаз обвиняюще уставились на него.

— Я не знал отца, — тихим голосом признался Гален. — Ни разу в жизни его не видел.

Несколько томительных мгновений прошли в полном молчании.

— Прости, — в конце концов, извинилась Ансельма.

Гален пожал плечами.

— Но как вы это делаете? — вновь поинтересовался он.

— В Паутине существуют связи, которыми можно пользоваться в самых различных целях, если, конечно, тебе известно как, — пояснил Клюни.

— И если ты вообще сумеешь их обнаружить и выявить, — добавила Ансельма, удостоив мужа нежной улыбкой.

— Одной из этих связей я и воспользовался затем, чтобы прочитать эманации твоей ауры, — продолжил алхимик.

— Что-что?

— Если эмоции, связанные с тем или иным предметом твоих высказываний, оказываются достаточно сильными, — попыталась втолковать ему Ансельма, — тогда твоя аура начинает определенным образом вибрировать в зависимости от того, правду ты говоришь или нет. Будучи адептом знания, Клюни может транслировать эти вибрации на посторонний объект.

— Просто невероятно, — пробормотал Гален, не сводя глаз с перышка.

— Строго говоря, это очень деликатная процедура. — Оживленно заметил Клюни, однако тут же смешался под предостерегающим взглядом жены.

— А как вы узнали про моего отца? — спросил Гален.

— А я и не знала, — ответила Ансельма. — Но каждый из нас связан сильными эмоциональными узами с ближайшими родственниками так или этак, поэтому в разговоре о них любой человек рано или поздно начинает лгать, причем порой лгать самому себе.

— А вы понимаете… — протянул Гален.

— Да. Разумеется, понимаем, — перебила его Ансельма. — Но если этот навык станет общераспространенным, мир сойдет с ума.

— Но…

— Поверь мне, — продолжила она. — Это знание должно остаться тайным. Мы и так уже пошли на огромный риск, поделившись с тобой таким секретом.

— Так почему же вы это сделали?

— Из-за вчерашнего. Это может иметь очень серьезное значение, — ответил Клюни. — А ты в этих событиях участвовал.

— Что произошло в конце партии? — снова спросила Ансельма, прежде чем Гален успел хоть как-нибудь отреагировать на слова алхимика.

— Честно говоря, не знаю, — выдохнул Гален, все еще не отрывая взгляда от перышка. — Выглядело так, словно кто-то из толпы начал подсказывать мне, какой ход выбрать.

В продолжение пояснений он описал загадочную трехстороннюю связь, участником которой невольно оказался, и способ, которым транслировался ему один голос из общего шума. Клюни и Ансельма слушали его с предельным вниманием, слушали, не торопя и не перебивая, слушали, предоставляя юноше возможность, когда ему что-нибудь становилось неясно, подробно остановиться на этом самому. Лишь закончив свой рассказ, Гален сообразил, что алхимик уже убрал перышко.

— А раньше тебе когда-нибудь доводилось сталкиваться с волшебством? — задал вопрос Клюни.

— Нет.