Маленькой девочкой Ребекка воспринимала причудливую архитектуру родового замка как должное, наивно полагая, будто и дома остальных людей обустроены подобным образом. В конце концов, никто никогда не внушал ей противоположной мысли. Позже она пришла к выводу, что кем бы ни стал строитель этого невероятного замка, этого человека следует считать большим чудаком, причем его чудачество по мере возведения замка явно переросло в безумие. Ничто здесь не согласовывалось одно с другим, и большинство задумок производило чисто абсурдное впечатление — даже на ее неискушенный девичий взгляд. Дальнейшие наблюдения по мере взросления и связанного с этим углубления знаний, в том числе и по истории замка, заставили ее осознать, что большая часть весьма эксцентричных архитектурных конструкций была вызвана к жизни тем, что едва ли не каждый из бессчетных баронов (и членов их семей) внес в строительство свою лепту, без какого-либо плана добавляя одно и убирая другое, самым варварским образом мешая один с другим всевозможные материалы и архитектурные стили. В конце концов, Ребекке удалось прийти к решению, которое примиряло друг с другом два сделанных ранее вывода, а именно, что, хотя над замком и его архитектурой покуражилось великое множество ее предков, каждый из них (или хотя бы большинство) был на свой лад безумен.

Датировать наиболее древние из построек оказалось невозможным, даже с помощью всего архива, который собрал Рэдд. Однако с достаточной долей уверенности можно было предположить, что — за исключением массивного фундамента — все, на чем могла бы лежать печать подлинной старины, было к настоящему времени утеряно или уничтожено. Следовательно, все возведенные ныне на старом фундаменте здания и постройки имеют сравнительно недавнее происхождение. Было, например, вполне очевидно, что парадный зал, находящийся в самом центре обнесенного четырьмя наружными стенами двора, несколько раз подвергался перестройке. В его стенах можно было найти как минимум шесть разных по цвету камней — . от песочно-красного до бледно-серого, а окна все до единого не совпадали по размеру и форме. Черепичная крыша грязно-бурого цвета, в белых пятнах птичьего помета, во многих местах прохудилась, обнажив здоровенные балки перекрытий. Постоянная нехватка денег в хозяйстве у барона означала, что даже насущно необходимый ремонт здесь предполагалось отложить на потом.

Фамильная галерея примыкала к парадному залу с севера и, завернув за угол, вела в Южную башню. Эта башня, в которой хранился весь находящийся в замке арсенал, представляла собой, как и две соседние, соединенные с нею причудливо изогнутой южной стеной, крепкое квадратное сооружение. Западная башня, на которой стояла сейчас Ребекка, была самой высокой из всей троицы и при этом единственной, верхние ярусы которой содержались сравнительно хорошо и, соответственно, не нуждались в немедленном ремонте. Она была возведена на стыке южной и западной стен замка, на ее нижних ярусах оборудовали складские помещения, а также жилые комнаты челяди. От подножия башни вдоль внутренней стороны западной стены лепились каменные и дощатые строеньица и клетушки, где проживали большинство обитателей замка. В самом дальнем конце ряда пристроек стоял «дом», в котором жили Рэдд и Эмер. Напротив этих лачуг вдоль парадного зала и картинной галереи тянулись кухня, прачечная, амбары и склады. В результате западная часть замка выглядела почти что городской улицей, а зачастую и передавала ее атмосферу.

Напротив, восточная часть двора замка была куда более пустынна и открыта. Покои Бальдемара и примыкающие к ним, хотя и обособленные, жилые комнаты самой Ребекки словно почтительно жались к стенам парадного зала и картинной галереи. Строитель барских палат, судя по всему, обладал более чем гротескным вкусом: крыша здесь была изукрашена горгульями, миниатюрными башенками, сложной конфигурации арками и скульптурами. Поколения обитателей покоев постарались перестроить внутренние помещения так, чтобы в них можно было более или менее сносно жить — и на том, как говорится, спасибо, — снаружи, однако же, все первородные нелепости вполне сохранились, хотя самые мелкие детали сейчас уже было трудно различить, потому что они отчасти поросли мохом, а отчасти были захвачены птицами.

За кухней расположились огороды, отделявшие третью башню от остальной площади замка. Восточная башня пришла в настоящее запустение — здесь давно уже никто не бывал, кроме самой Ребекки, — и совсем обветшала. По какой-то загадочной причине Восточную башню воздвигли не на стыке стен, а на некотором удалении от угла.

В дальнем конце замка, на северо-востоке, находилась конюшня. Ее навес тянулся от главных ворот посередине северной стены до одной из сравнительно небольших башен по соседству. Эти башни были круглыми, они имели скорее декоративное, чем оборонительное значение, да и сами их названия намекали на то, что они куда меньше трех грозных страшилищ, которыми замок был укреплен с юга. Рядом с конюшнями, за миниатюрным сквером, располагались еще несколько жилых строений. Здесь проживали главный конюх со своими подручными, садовники и солдаты. Число последних точно соответствовало формальным требованиям, предъявленным к гарнизону замка подобных размеров.

Воинство барона было всеобщим посмешищем: почти никто из солдат не прошел даже курса начальной подготовки, не говоря уже о настоящем боевом опыте. Правда, и служба, выпавшая на их долю, была весьма необременительной. Впрочем, окажись даже воины гарнизона богатырями и героями, замок Крайнего Поля все равно остался бы практически беззащитным. Конечно, если бы не нашлось идиота, который вздумал бы напасть на него с юга: здесь башни и прочие укрепления обеспечивали простую и надежную оборону, тогда как северная сторона, находящаяся на некотором возвышении, была обнесена столь низкой стеной, что через нее без труда перелезли бы не только подростки, но и несмышленые карапузы. Более того, там и ворот-то не было. Всего лишь проем в стене, через который туда и сюда беспрепятственно сновали горожане, даже не оглядываясь в сторону пары стоявших у «ворот» сторожевых будок. В проеме еще оставались большие железные петли, давным-давно проржавевшие, но каковы бы ни были когда-то укрепленные на них ворота, от них уже не осталось ни слуху, ни духу: то ли их украли, то ли они сами напрочь сгнили. Должность командира замковой стражи была чистой воды синекурой, его обязанности заключались лишь в получении и последующей раздаче жалкого ежемесячного жалованья и в необходимости надевать некогда роскошный, а теперь изрядно прохудившийся мундир по торжественным дням, связанным с прибытием в замок Крайнего Поля какого-нибудь важного гостя, а случалось это настолько редко, что никто не считался с подобной возможностью всерьез. Нынешний комендант отказался даже от обычая жить в стенах замка, потому что здесь его не могли круглосуточно обеспечивать элем по его потребностям.

«Когда-нибудь все это достанется мне, — горько улыбнувшись, подумала Ребекка. — Все эти сто двадцать две никому не нужные комнаты будут моими».

Белая соляная чайка села на крепостную стену неподалеку от Ребекки и, склонив головку набок, мрачно уставилась на девушку.

— Хотя, если выражаться с предельной точностью, — вслух произнесла Ребекка, обращаясь к чайке, — все это достанется моему мужу. Если, конечно, отец настоит на своем.

Девушке не хотелось ни становиться владелицей замка, ни выходить замуж, но она понимала, что и то и другое — дело для нее практически неизбежное.

— И-и-и! — тонко закричала птица и улетела прочь.

— Вот и я то же самое говорю! — крикнула ей вслед Ребекка.

Ребекка вновь очутилась в галерее, вот только на этот раз она сама была заключена в позолоченную раму, выставленная напоказ перед теми, кто еще совсем недавно красовался на портретах, а сейчас был полон жизни. Отец девушки с ненавистью смотрел на нее, и глаза его были столь же холодны, как сталь боевого меча, который он сжимал в руке. Нога барона, обутая в ботфорт, попирала крышку таинственного ларца.