Голос его дрожал от ужаса.

Варо кивнул. Ни один мускул его лица не напрягся, во взгляде ничто не переменилось. Казалось, он глубоко ушел в себя, и тело его двигалось механически. Когда Варо заговорил, Бростек даже удивился.

— Со всеми остальными случилось то же, — спокойно произнес юноша.

— А с твоими… родителями?

— Мать исчезла, — тем же монотонным голосом ответил Варо. — И сестры тоже. Отец мертв. По крайней мере, он умер, сражаясь. В ранах запеклась кровь.

Меч в руках Бростека судорожно дернулся.

— А родители твоего отца? — прошептал он. — Они тоже?..

Дед и бабка Варо слыли одними из самых уважаемых деревенских старейшин.

— Да.

— И они… тоже вот так? — Бростек указал на двери своего дома.

— Да.

Бростек яростно выбранился и уронил голову на грудь. Нет, такого не должно было случиться! Сегодня им следовало веселиться и праздновать. А вместо этого…

Лишь одно осталось незыблемым. Теперь волей-неволей придется стать мужчиной — выбора ему не оставили.

— Вставай, — сказал Варо. — Надо сжечь трупы.

До Бростека не сразу дошел смысл слов друга, но когда он понял, в чем дело, сейчас же вскочил на ноги. Он знал, что если тела жертв людей-ножей не предать огню незамедлительно, они станут быстро разлагаться и вызовут страшную эпидемию в округе.

Юноши не покладая рук трудились до самого вечера. Сооружая колоссальный погребальный костер, они безжалостно разрушали не тронутые врагом строения, теперь все равно никому не нужные. Потом они сложили мертвецов — и тех, кто стал жертвами страшных людей-ножей, и тех, кто погиб в бою, пытаясь защитить свое жилище, — на груду досок и веток. На закате Варо и Бростек, не сговариваясь, бросили туда же и свои драгоценные трофеи. Страшная кабанья морда и оскаленная волчья пасть делали скорбное зрелище еще мрачнее. И вот юноши запалили дрова и отступили, глядя, как рвутся последние ниточки, связывавшие их с прошлой жизнью. Они не смыкали глаз всю ночь, и она казалась им бесконечной. Они следили, как в ночное небо взлетают снопы оранжевых искр, головы их кружились от запаха паленой плоти, а сердца щемило от беспокойства за односельчан, избежавших горькой участи тех, чьи тела пылали сейчас на погребальном костре. Те, кто не умер, сгинули без следа. Люди-ножи забирали с собой лишь молодых и сильных, и никого из их пленников, будь то мужчина, женщина или ребенок, никогда больше никто не видел…

Наутро юноши собрали скудные пожитки — кое-что на память о безвозвратно ушедшем прошлом, да еще охотничьи принадлежности — и приготовились отправиться в путь. Но прежде Варо подвел товарища к самому большому из уцелевших домов и указал ему на знаки, которые, казалось, выжжены были на дверном косяке. Большая окружность очерчивала семь символов, ни один из которых ровным счетом ничего не говорил Бростеку. Один из семи знаков еще раз повторялся внизу, под самой окружностью. Это был перевернутый треугольник, вершина которого указывала вниз.

— Запомни эти знаки, — сказал Варо товарищу.

Они пристально вглядывались в символы — и вдруг по темным их контурам пробежали таинственные сине-зеленые искры и вскоре угасли. Бростек содрогнулся — он знал, что никогда уже не забудет этих колдовских знаков, ибо только они могли навести их на след врага и помочь совершить возмездие.

Друзья молча покинули деревню и двинулись на запад, прочь от горного хребта, в самое сердце земли Левиндре. Ни один из них так и не оглянулся.

А шагах в десяти позади юношей, слегка хромая, семенил волчонок — маленькая серая тень…

Тень, лежащая на полу, беспокойно покосилась на людей — пол слегка колыхался. Она всегда испытывала некоторую неуверенность, находясь в этом странном доме, а в присутствии его еще более странной хозяйки прямо-таки нервничала. Волчица вообще лишь изредка понимала, что и зачем делают люди, ведь ее волчий мир был много проще, но здешняя хозяйка была для нее неразрешимой загадкой. Теперь Тень легко узнавала ее по запаху — от нее пахло женщиной, старыми книгами, а еще вокруг нее вечно витало облачко аромата невидимых цветов. Именно этот цветочный запах более всего смущал волчицу — но, похоже, людям он нравился.

К тому же эта женщина говорила не закрывая рта. Даже хозяин Тени в сравнении с нею казался молчуном.

— Но разве вы уже не достаточно сделали? — с волнением в голосе спросила Магара.

Сейчас она, ловко орудуя ножницами, стригла Варо, пытаясь усмирить буйство его светлых кудрей.

— Мы всего-навсего избавили этот мир от горстки мерзавцев, продавшихся людям-ножам, — вот и все чего мы добились, — ответил Бростек.

Сидя в кресле, он с видимым наслаждением уплетал фруктовый пирог.

— Впрочем, они с легкостью подыщут им замену. Нам нужны сами Семеро.

— Но ведь вы уже четыре года… — начала девушка.

— Почти пять, — поправил ее Бростек. Голос его прозвучал необычайно мрачно.

— Да, почти пять лет без всякого успеха, ни от кого не заслужив и слова благодарности, боретесь неведомо с чем, — настаивала Магара. — Даже у тех крестьян, которым вы спасли жизни, оказалась короткая память. Вы честно заслужили отдых.

— Нет, не заслужили.

Бесстрастный голос Варо прозвучал впервые на протяжении этой долгой и совершенно бесплодной дискуссии. Это смутило Магару.

— Не разговаривай, если не хочешь остаться без уха! — одернула девушка Варо и тотчас же улыбнулась, осознав комизм происходящего. Она командует Варо!

Даже когда он сидел, а она стояла, головы их были почти вровень — ну, а встав, он возвышался над нею, словно скала. Впрочем, ее приказной тон, похоже, ничуть его не покоробил.

«Если бы только он не был все время таким равнодушно вежливым, — подумала она. — Хоть разок увидеть бы Варо злым, довольным или грустным! Ну хоть каким-нибудь! Тогда я, быть может, раскусила бы его».

Магара по праву гордилась своей проницательностью. Многие приходили за советом к Девушке с Журавлем или наведывались просто так, посудачить о жизни. И только Варо оставался для нее закрытой книгой. Она видела, что он хорош собой, прекрасно сложен — но и только. Это было все, что он позволял подметить постороннему глазу.

«Вот Бростек — другое дело…»

Она скосила глаза на неразлучного спутника Варо и улыбнулась. Он все еще запихивал в рот куски пирога, беззастенчиво при этом чавкая. Похоже, у него и крошки во рту не было по крайней мере неделю.

— Продолжай в том же духе, голубчик, — вскоре растолстеешь, как я, — поддразнила она молодого человека.

Бростек ухмыльнулся, не переставая жевать и глотать. Они и прежде частенько перешучивались.

— Ты вовсе не толстая, — возразил он.

— Но я уже не могу влезть в половину старых платьев!

— Должно быть, они просто сели от здешней сырости, — теперь уже серьезно предположил Бростек.

— Ты просто меня успокаиваешь…

— Ты мала ростом, — столь же серьезно продолжал путешественник, — но изумительно сложена.

— Да, я коротышка, — согласилась девушка, про себя подумав, что даже Бростек, молодой человек среднего роста, выше ее на целую голову.

— К тому же ты лучше всех в кратере печешь фруктовые пироги.

— Увы, и это всем известно, — вздохнула Магара.

— Но это далеко не полный перечень твоих достоинств, — гнул свое Бростек. — Волосы твои цвета летней кукурузы, глаза синие, словно летние небеса… — Магара расхохоталась — она вынуждена была даже прервать свою работу, а молодой человек продолжал: — Ты прочла больше книг, чем иной ученый, и знаешь столько всего, что мне за тобою не угнаться, проживи я даже сто лет. Дети и звери любят тебя. Ты непревзойденный парикмахер, белошвейка и повариха.

— Брось болтать, — с улыбкой приказала девушка.

— Нет, я еще не добрался до главного. Ты бесценный собутыльник — ведь, благодаря неким таинственным процессам в твоем организме, отсутствующим у нас, простых смертных, ты никогда не перебираешь, а потому наутро можешь связно рассказать нам обо всем, что мы творили накануне вечером. Словом, ты само совершенство.