Дрезден…

«Где тебя носило, бродяга?» — «A-а, повсюду. Это неинтересно… Была в Дрездене…» Но несколько минут спустя, когда он поинтересовался, не в Дрездене ли она нашла эту гравюру, она переспросила — «Дрезден?» — с таким удивленным видом, словно уже не помнила, что сама говорила о нем несколько минут назад. Тогда это не поразило Иоганнеса; он подумал только, что она устала, рассеянна; но сейчас он заново увидел всю сцену в мельчайших подробностях, и его вдруг осенило, что Лисбет солгала, что она не была в Дрездене… К чему эта ребяческая ложь? Иоганнес понимает, что все это время он не переставал думать о Лисбет, об их странном разговоре, как не переставали его тревожить тени, залегшие вокруг нее, между ними… И теперь он чувствует беспокойство, оно становится почти давящим. Он медленно, фразу за фразой, повторяет короткий разговор по телефону, он слышит икоту в конце разговора, икоту, словно Лисбет сдавили горло, потом щелчок в телефонной трубке, которую положили на рычаг. Она сказала, что находится «у друзей»… Но она ли так внезапно бросила на рычаг трубку? Она? Или кто-нибудь другой?.. Иоганнес глубоко вздыхает, чтобы успокоиться. Он обводит взглядом зал. Покоренная аудитория… Скрытая от всех в полумраке волшебная раковина… И бесконечно модулируемая музыкальная фраза, которую на фоне отрывистых, танцующих звуков пиццикато выводит виолончель… Прекрасное вечно… Закрыть глаза… Погрузиться в это счастье…

Сначала он почувствовал неожиданный ожог в плече и в правом виске. И одновременно — слепящий белый свет, грохочущая молния, порыв ветра. Одна секунда оцепенения, застывшей тишины. Потом все разом: крики ужаса, кто-то рывком вскакивает, кто-то шатается, падает; снова взрыв, молния, гром; безумная паника охватывает сто пятьдесят человек, бросает их к дверям. Иоганнес тоже вскакивает; чувство жжения в плече и на виске сменяется острой болью. Рядом с собой, там, где сидела Паула, он видит залитое кровью лицо с безжизненным взглядом и две хватающие воздух руки. Он наклоняется, берет жену помогает ей подняться, поддерживает ее. Как и все остальные, он — воплощение безумия и ужаса, но сознание в нем живо, и без всяких слов, без всяких формулировок оно все расставило по своим местам. Части головоломки наконец разом сложились, крича, что Лисбет умерла, что она убита, «ликвидирована» сегодня в половине девятого вечера в незнакомом доме, откуда она готова была бежать.

Теперь Иоганнес знал, что сады его жизни опустошены, опустошены навсегда.