* * * Голубая асфодель! Голубая! Голубая, Как небесная свирель, Что звенит в начале мая, Прогоняя прочь апрель. Лепестки твои сгибая, Голубая! Голубая! Я томлюсь твоей мечтой, Чтоб пчела в тебя вползала И вонзала злое жало Прямо в венчик золотой! Альманах изд-ва «Шиповник», 1912. Кн. 17 * * * Душно в комнате моей… Все бесстыдней, все алей, Словно кровь раскрытой раны Рдеют красные тюльпаны… В душном пламенном бреду Я иду к тебе, иду… Словно кровь раскрытой раны, Словно красные тюльпаны, Все бесстыдней, все алей Красный сон души моей! Альманах изд-ва «Шиповник», 1912. Кн. 17 * * * Красные верблюды – зори мои, зори — По небу далекой чередой идут… Четками мелькают в вечернем моем взоре — За красным верблюдом красный верблюд… Ах, недолго ждать мне с тоскою покорной, Ждать, чтобы последний зарею потух. Палицей огромной, чрез все небо черной Гонит их, торопит страшный пастух. На небо наплыли облаки-утесы… Близок, близок отдых. Спешите скорей! Там, в садах Аллаха надзвездные росы, Там каждый получит по жажде своей. Журн. «Современные записки».1928, № 34 * * * На повороте ввысь душа остановилася, Душа, мы вместе, ты еще со мной. О, оглянись, скажи, чем ты пленилася, Что вспомнишь ты, покинув край земной? Ей вспомнится как будто дуновение, Как перезвон цветов, овеянных весной, Как тихих звезд серебряное пение, Не слышанное мной. И вспомнятся еще какие-то хрустальные, Лазурно-алые святые корабли, Не снившиеся, даже не мечтальные, Невиданные на морях земли. И вспомнится еще в веках обетованное, Чему названья нет на родине земной. Единое, блаженно-несказанное, Не познанное мной. Газ. «Русские новости», 17 янв. 1947 Два стихотворения 1 Опять тот сон! Опять полудремота! Ни образов, ни слов не уловлю… И в этом сне всегда уходит кто-то — Не знаю кто, но я его люблю. И я брожу по черным острым скалам, Перехожу бурлящие ручьи… Как тяжело моим глазам усталым Искать следы – сама не знаю чьи! И я в тоске смертельной пробуждаюсь, И я не знаю – сплю или не сплю. И все ищу, среди людей блуждая, Кого во сне так горестно люблю. 2 Старик, похожий на старуху, К роялю кресло подкатив, Стал пальцем подбирать по слуху Старинный дедовский мотив. И вдруг запел, заблеял нежно, Как заболевшая овца, Так безобразно безнадежно, Так без начала, без конца: «Я очи знал. О, эти очи. Как я любил их, знает Бог! От их волшебной, страстной ночи Я душу оторвать не мог». И как фальшивил он ужасно! Какие он там очи знал? А за окном блаженно-ясно Закат безмолвный догорал. И луч над горестным виденьем Простер в воздушной высоте Как бы святым благословеньем От нас сокрытой красоте. Журн. «Возрождение». Январь 1949, № 1 * * * Когда я была ребенком, Так, девочкой лет шести, Я во сне подружилась с тигренком — Он помог мне косичку плести. И так заботился мило Пушистый, тепленький зверь, Что всю жизнь я его не забыла, Вот – помню даже теперь. А потом, усталой и хмурой — Было лет мне под пятьдесят — Любоваться тигриной шкурой Я пошла в Зоологический сад. И там огромный зверище, Раскрыв зловонную пасть, Так дохнул перегнившей пищей, Что в обморок можно упасть. Но я, в глаза ему глядя, Сказала: «Мы те же теперь, Я – все та же девочка Надя, А вы – мне приснившийся зверь. Все, что было и будет с нами, Сновиденья, и жизнь, и смерть, Слито все золотыми звездами В Божью вечность, в недвижную твердь». И ответил мне зверь не словами, А ушами, глазами, хвостом: «Это все мы узнаем сами Вместе с вами. Скоро. Потом». Журн. «Дело».1952, № 2 Письмо в Америку
Доплыла я до тихого берега Через черный и злой океан. И моя голубая Америка Лучше ваших коммерческих стран. Вот придут ко мне Ангелы гордые И святых осуждающих клир И найдут, что побила рекорды я Всех грехов, оскверняющих мир. Я заплачу: «Не вор я, не пьяница, Я томиться в аду не хочу». И мохнатая лапа протянется И погладит меня по плечу. «Ты не бойся засилья бесовского, — Тихо голос глухой прорычит, — Я медведь Серафима Саровского, Я навечный и верный твой щит. С нами зайчик Франциска Ассизского И святого Губерта олень, И мы все, как родного и близкого, Отстоим твою грешную тень. Оттого что ты душу звериную На святую взнесла высоту, Что последнюю ножку куриную Отдавала чужому коту. Позовет тебя Мурка покойная, Твой любимый оплаканный зверь, И войдешь ты, раба недостойная, Как царица в предрайскую дверь». Вот какие бывают истории. Я теперь навсегда замолчу. От друзей вот такой категории Я вернуться назад не хочу. Журн. «Дело». 1952, № 2 |
