Джанни – трапеция и жонглер.

Кошгрю – клоун, «гуттаперчевый человек».

Томазо Бескапе – «мим двух миров», автор пантомимы.

Геркулес, истощенный человек, теряет силу.

«Контакт нервов» у акробатов – крик «во!»[76].

Пара серьезных и грустных клоунов-философов.

«Je te releverai d'un coup de pied dans le cul…»[77].

Герой спрыгивает с верха омнибуса (в Лондоне).

Вина не пьют.

Он прогуливается перед афишей со своим именем, остановился. Разговор женщин. Его узнали по портрету.

«Les artistes doivent s'astreindre aune hygiene des pretres»[78].

Герой ужинает у дамы: холодно любезен. Дама оскорблена. Мстит.

Закулисы – быт, картина. («Les Freres Zenganno»[79]. 150.)

«Ох!» – всей публике… Музыка – и пауза!

Брат на краю бочки, а другой с трамплина прыгает на его плечи. И 1-й – падает, потеряв равновесие, 2-й стукается с размаху о бочку, падает на землю, поднимается – и сейчас же снова падает.

Герой – целомудренный, жертвует женщиной, которую любит, убивает ее (трапеция?) – потому что она губит его своей любовью, он ослабел. Вся труппа, дружная (Степанида), требует, чтоб он ее уволил, он предпочитает… Последняя ночь… {Можно соединить с «кольцами».} {«Вильгельм Телль – выстрелом?»}

В этой дружной семье с появлением Мэри начинаются раздоры, ревности etc… «Геркулес» подрезает трапецию – в тот же решительный вечер…

У героя к ней (Томпкинс?) – антипатия. Клоун за < 1 нрзбр. Х А она – все время фиксирует его глазами покупателя рабов на рынке…

Американка мисс Томпкинс: катанье на санях по аллее, усыпанной сахарным песком; «ураган» – воспроизводимый в номере. (184, Z)

NB Она в отеле, утром, на трапеции, полуголая, курит папиросу (изумленная горничная). Постоянно цепляется за трапецию…

Сцена с директором цирка, запрещающим ей курить.

В сцене с героем в цирке: он дает ей пинок в нос в клоунаде.

Она была акробаткой, вышла замуж, через год муж умер, она стала миллионершей, но не забыла о своем искусстве.

Она летит с трапеции на трапецию – с вскриком индейцев.

Эта таинственная Томпкинс в манеже, на ковре, в подушках. Лошади, украшенные драгоценностями…

Садистическое пристрастие: видеть всякие катастрофы, извержения вулканов, казнь в Париже etc…

Капризы: заплатила, чтобы разрушили беседку в саду дома, где она жила («disgracious»[80]); заплатила 1000 франков, чтобы в ресторане уволили непонравившегося ей гарсона («он имеет вид продавца барометров»). Она не выносила никаких противоречий.

Необычайное здоровье, здоровая, правильная жизнь… Когда она, потная, прыгала на свою лошадь, пахло теплым хлебом. Красивое, крепкое тело, красивое лицо, но – хищное, в простоте…

После № Томпкинс – ее паузу отдыха-заполнял клоун (герой). Он говорил от имени всех ее бесчисленных обожателей… Он воспевал (иронически преувеличивая) ее тело, он признавался в любви, он затягивал эту паузу – публика хохотала…

Публика хохотала, особенно галерка. Кричали:

– Еще! Еще!

Он цеплялся за хвост лошади Томпкинс, умоляя… Когда она раскланивалась гордо, почти не сгибая тела, он передразнивал ее rigidite[81]. Он преследовал ее уже и на репетициях…

NB Le cirque ambulant[82] de <1 нрзбр.>, Amoris <1 нрзбр.>. Зебры; гиппо; «Эдип»; слоны танцующие; японские эквилибристы; арабские прыгуны; trapezes volants[83] – французы.

Представление: клоуны, trapezes volants; эксцентрические танцы; аттракционы.

«Спотыкающийся» печальный<?> клоун: «Pauguste» qui trdniche[84]. Знаменитый Beby. <1 нрзбр.>.

Дура деревенская – невеста (в пантомиме – как у Фрателли).

М. Loyal – dresseur des chevaux[85]. Интеллигентная наружность и нелепые приключения.

Клоун-auguste – <1 нрзбр.>, который разыгрывает из себя хитреца, выходящего победителем из всех положений.

Лампочка в заду, вертящийся парик.

Слон наступает на нее…

Слон в штанах.

Le dompteur – укротитель.

Пантомима (сначала – репетиция?), во время которой выстрелы (холостые); пистолет оказывается заряжен. Промах! Один другому:

– Ты что – хочешь, чтоб я прыгал вниз с вершины башни Сен-Жака?

Прыжок с трамплина – на 13°.

Слон несет на хоботе танцовщицу. Кладет ее на землю, наступает на нее, прикрытую доской (она проваливается в трюм, на этот раз – трюм закрыт).

Шимпанзе – ревнует, бесится…

Trapezes volants. «Икар». Акробатические танцы: негры; Ж. Бейкер. Аржантина.

Эксцентрики. Велосипедисты.

Борьба с самим собой (Freres Pichel[86]).

NB Связанная женщина в ящике, которую пронзают шпагами – открывают ящик, ее там не оказывалось. А тут – она оказалась убитой.

Пирамида на атлете: наверху – герой. Акробаты: casse-cou[87]; на мотоцикле etc. Прыжок с крыши цирка в бассейн 3 м. диаметром. Акробат на трапеции: стул на трапеции etc. Карлик – «у ковра».

Канатоходцы. Жонглеры. Человек-змея. Женщина-змея.

Contorsionnistes[88]: вносят небольшой <1 нрзбр.> ящик, и из него постепенно выползают как змеи руки, ноги человека (Kingston). Затем человек снова складывается – и вползает в ящик…

Danseurs de cordes[89]. Стул на канате etc…

В настоящем томе в наиболее полном виде представлены произведения Е. Замятина для кино и о кино. Многие киносценарии и статьи печатаются впервые по рукописям.

В раздел «Киносценарии» включены как киносценарии, так и либретто (синопсисы, экспозе), краткие наброски сценариев, которые так и не стали основой художественных фильмов, не получили воплощения на экране.

Многие из литераторов, касавшиеся в своих воспоминаниях времени пребывания Замятина за границей, полагали, что писатель не сумел реализовать себя за пределами родины, ничего сравнимого с прежними своими произведениями он не создал. На это обращал внимание А. М. Ремизов: «…за пять лет заграничной жизни… все он куда-то торопился… или это его сценарии отнимали все его время? – кинематографический сценарий! какое тут словесное искусство?… И каким ненужным показался мне дурацкий кинематограф – работа последних лет Замятина; ведь дело его жизни, все эти словесные конструкции русского лада – это наше русское, русская книжная казна» (Ремизов А. М. Собр. соч. М., 2003. Т. 10. С. 302, 303).

Критик и журналист Александр Бахрах пытался объяснить работу Замятина для кино стремлением что-то заработать и в то же время остаться вне политики: «Общался он здесь с немногими, предпочитая людей, причастных к кинематографу. Может быть, ему казалось, что они находятся „над схваткой“, а кроме того, для них он мог работать. В частности, он создал сценарий по горьковской „На дне“ и другой – по „Анне Карениной“, которые не были осуществлены. Как всякие кинематографические затеи, сценарии оплачивались очень щедро, но антракты в заказах были часто просто нескончаемы, и тем не менее понятно, как в бытовом отношении Замятин тянул свою лямку, писал ли он, а если и писал, то скорее для своего письменного стола. В зарубежных изданиях он участия не принимал, советские его „бойкотировали“» (Бахрах А. В. По памяти, по записям // Новый журнал. 1996. № 198–199. С. 238). Подобных суждений можно встретить множество, однако они зачастую не отражали реальной картины. В данном случае Бахрах поражает своей неосведомленностью: живя в эти годы в Париже, он даже не заметил, что фильм по сценарию Замятина (в соавторстве с Ж. Компанейцем) по горьковской пьесе «На дне» был признан лучшим французским фильмом 1936 г.