Любопытно, что он поставил своим начальникам отметки по пятибалльной системе: некто Дюкрош получил пять, а некто Аммерсфорт получил только три балла. Шесть раз в записях Скаддера встречалась одна и та же фраза «тридцать девять шагов», причем в одном месте было написано следующее: «тридцать девять шагов[6], которые я сам, лично, сосчитал — прилив в 10.17 пополудни». Что это означало, я, конечно, не мог понять. Были и другие темные места и пропуски в его записях, как это всегда бывает, когда человек пишет для одного себя.
Вот какие выводы следовали из того, что я прочел. Во-первых, война должна была разразиться с той же неизбежностью, с какой день сменяется ночью. По мнению Скаддера, ее план был готов уже в феврале 1912 года. Во-вторых, агрессоры рассчитывали на то, что Великобритания не готова к войне. Убийство Каролидеса было также запланировано заранее и, судя по всему, никакие самые свирепые горцы не могли его спасти. Это убийство служило запальной искрой для военного конфликта на Балканах. В него немедленно вмешивалась Вена. Россия, традиционная защитница славян, также подавала свой возмущенный голос. И вот тут Берлин становился в лицемерную позу миротворца, пытаясь через дипломатические каналы уладить начавшийся конфликт, а в это время его эсминцы расставляли мины вдоль нашего побережья и подводные лодки занимали ударные позиции для уничтожения нашего флота. А затем Берлин придирался к какому-то пустяку и в течение нескольких часов объявлял нам войну.
Но, самое главное, все зависело от того, как будут разворачиваться события 15 июня. Я бы ничего не понял в записях Скаддера, если бы не одна встреча в Западной Африке. Там я познакомился с французом-штабистом, который сказал мне, что генеральные штабы обеих стран давно и плодотворно сотрудничают друг с другом, несмотря на враждебные статьи в прессе и выступления в парламентах. Так вот по этому плану, о котором узнал Скаддер, Париж должен был получить сведения о диспозиции нашего флота, чтобы соответственно этому расставить свои силы.
И вот тогда в Лондоне должна была появиться группа людей, которую Скаддер называл почему-то «Черный камень». Эти люди, ярые патриоты на словах и предатели на деле, должны были получить информацию, адресованную французам, и передать ее нашим врагам. Теперь нас можно было брать голыми руками.
Когда я расшифровал вчера записи Скаддера, я долго тупо смотрел в окно на огородные грядки, где росла капуста. Сначала я решил написать письмо премьер-министру, но потом отказался от этой идеи, потому что у меня не было никаких доказательств и, следовательно, мне бы никто не поверил. «Что же мне теперь делать?» — спросил я себя. И, обдумав все, я решил, что мне надо во что бы то ни стало продержаться до начала главных событий, хотя я и понимал, как трудна и почти невыполнима эта задача, поскольку за мной начнут охотиться не только британские полицейские, но и опытные сыщики из «Черного камня».
Как я уже сказал, я не представлял, куда я еду. Единственное, что я знал, это то, что дорога, судя по солнцу, идет на восток. Мне было все равно куда ехать, лишь бы не на север, где был густонаселенный промышленный район. Местность, по которой я ехал, уже не была болотистой и равнинной. Я то поднимался на холм, то спускался в долину, пересекая ручьи или небольшие речки. Все цвело и благоухало. Майский свежий ветерок действовал на меня как вино. Я любовался молодой листвой деревьев, прекрасными парками. Мимо одного такого парка я ехал целую милю и потом, когда деревья расступились, увидел на холме старинный замок с цветущими кустами боярышника и сирени перед ним.
В первом часу я проезжал через большую деревню и решил здесь остановиться, чтобы пообедать. На крыльце одноэтажного здания с надписью над входом «Почта» стояли почтальонша и полицейский и читали какую-то бумажку, словно актеры роль. Я поставил машину метрах в тридцати от почты и уже собирался выйти из нее, как вдруг сообразил, что полиция могла разослать во все почтовые отделения мои приметы. И верно, полицейский бегом направился к моей машине. Он не добежал до меня всего несколько метров, как я рванулся вперед.
Я слышал, как он кричал, чтобы я немедленно остановился.
Конечно, в сообщении говорилось о зеленом чудовище, на котором я ехал. Бросить его я не мог, потому что идти пешком значило очень скоро попасть в руки полиции или моих друзей из «Черного камня». Поэтому я свернул с шоссе на первую проселочную дорогу, которая показалась мне наиболее заброшенной. Вскоре я проехал по мосту через речку, а затем дорога, как змея, стала петлять посреди поросших кустарником холмов. Взобравшись на перевал, я увидел вдали двухколейную железную дорогу и подумал о том, что здесь где-нибудь неподалеку должна быть гостиница, в которой я мог бы поужинать и переночевать. Я за все это время съел утром сладкую булочку в одной из деревень, и мой желудок давно уже недовольно урчал. Солнце садилось. Оторвав взгляд от золотого диска, я посмотрел на юг и вновь увидел там движущуюся черную точку. Проклятый аэроплан вновь выслеживал меня.
Я точно на крыльях слетел в долину. Здесь я ведь мог спрятаться в любой рощице. Вскоре я уже ехал по узкой поросшей цветущим боярышником дороге, которая шла по правому, высокому берегу какой-то речушки. И тут случилось непредвиденное. Из ворот, над которыми была укреплена доска с надписью «Частное владение», перпендикулярно мне выехала машина. Я нажал на тормоз, но масса моей колымаги была так велика, что столкновение было неизбежно. Я повернул руль и въехал в кусты боярышника. И тут я увидел, что за кустами — обрыв к реке, и, открыв дверцу, вывалился из машины…
Я выбрался из кустов, которые, надо прямо сказать, спасли мне жизнь, и встретился лицом к лицу с высоким молодым человеком в очках и кожаном пальто с поясом, который протягивал мне руку и оробевшим голосом спрашивал: «Вы не ушиблись?» Я пожал протянутую руку и сказал, что со мной все в порядке. Мысленно я поблагодарил судьбу за то, что она, намереваясь свернуть мне шею, помогла мне тем самым избавиться от зеленого туристского фургона.
— Не очень-то приятно закончить туристическую поездку по Шотландии, — начал я, — автомобильной катастрофой, но я рад, что вышел из этого приключения целым и невредимым.
Молодой человек достал часы и, захлопнув крышку, сказал:
— Я вижу, вы настоящий мужчина. Садитесь ко мне в машину и через десять минут вы сможете принять ванну и переодеться. Кстати, где ваши пожитки? Остались в горящей машине?
— Все мое ношу с собой, — сказал я и достал из кармана зубную щетку, — Люблю быть налегке. Привык еще с колониальных времен.
— Вы были в колониях? — удивился он. — Черт возьми, вы именно тот, кого я ищу. Вы случайно не фритредер?
— Естественно, — не моргнув глазом, ответил я, хотя не имел ни малейшего понятия, что это такое.
Он схватил меня за руку и потащил к машине. Через десять минут мы подъехали к симпатичному охотничьему домику, стоящему в сосновой роще. Он провел меня в ванную, а затем, когда я принял душ, подвел к своему гардеробу, где я выбрал себе льняную рубашку и спортивный голубой костюм из тонкой шерсти.
В столовой меня дожидались кофейник и ветчина.
— Заморите червячка, — сказал мой хозяин, — у нас, к сожалению, очень мало времени. Ровно в восемь мы должны быть в Масоник-холле.
Я с наслаждением жевал бутерброд, запивая его горячим кофе. Молодой человек, расхаживая взад-вперед по ковру перед горящим камином, говорил:
— Вы не представляете, в каком чертовски трудном положении я оказался, мистер… Между прочим, вы до сих пор мне так и не представились? (Я, не переставая жевать, ответил, что моя фамилия Твизден.) — Вы, случайно, не родственник старине Тому Твиздену? (Я сказал, что нет.) В нашем округе проводятся внеочередные выборы в парламент, мистер Твизден, и я на них выставил свою кандидатуру от либеральной партии. Так вот сегодня в Браттлберне, центре нашего округа, проводится предвыборное собрание. Должен вам сказать, что в нашем округе очень сильны проклятые тори, и поэтому я заручился поддержкой бывшего премьер-министра Канады Крамплтона. Естественно, в городе появились афиши, в которых напечатано, что на собрании выступит премьер-министр одной из крупнейших наших колоний. И вот сегодня я получаю телеграмму, в которой этот негодяй Крамплтон сообщает, что у него инфлюэнца. Я собирался ограничиться десятиминутным выступлением, но теперь получается, что я должен буду говорить один в течение часа, а может быть, и больше. У меня начала разламываться голова, потому что я не видел выхода из этой гнусной ситуации. И вдруг судьба посылает мне вас, человека, судя по всему, находчивого и, надеюсь, не лишенного дара речи, да к тому же еще и фритредера. Вы прекрасно можете рассказать, как правительство душит свободу торговли в колониях всякого рода пошлинами и тарифами.
