Проходя мимо автоматов, я не думал о них, но отмечал их присутствие некоей благодарной частицей сознания – подобную функцию выполняет член съемочной группы, обозначенный в титрах как «ответственный за непрерывность»: он следит за тем, чтобы актер с лейкопластырем, сидящий перед тарелкой с тремя оладьями в первый день съемки, был точно так же заклеен пластырем и сидел перед такой же тарелкой на следующий день. От наличия торговых автоматов я завишу так же, как вы – от какого-нибудь выпукло подстриженного угла живой изгороди или выцветшего плаката в окне химчистки – визуального ориентира и пищи для глаз по пути домой. Два года спустя, зайдя в тот же коридор и обнаружив, что сигаретный автомат – первенец целой эпохи, глава многочисленного семейства механизмов, состоящих в близком родстве с подчиняющимися законам Ньютона автоматами, выдающими шарики жвачки, и парковочными счетчиками, – заменен гигантским еретическим параллелепипедом, продающим йогурты, пакеты клюквенного сока, сэндвичи с тунцом и целые яблоки, вращающиеся на многоэтажной карусели, снабженной отдельными пластмассовыми дверцами на каждом этаже (в соответствии с вызвавшим бурные споры трехступенчатым планом преобразования моей компании в «зону для некурящих»), я еще целую неделю ежедневно с горечью вспоминал о потере.

Из мужского туалета донесся рокот смытой мочи, а за ним – «Янки-Дудл-Денди», насвистываемый с заразительной жизнерадостностью и обилием мелодических выкрутасов в стиле рококо, самым примечательным из которых был трудный прием наподобие йодлевой трели на букве «и» в слове «денди», когда свистун пришлепнул губами, разделив звук на тонику и более высокий тон, пожалуй, между третьей ступенью мажорной гаммы и чистой квартой (мало того что не гармонический интервал, так еще и фальшивый, что часто озадачивало меня – может, все дело в физических свойствах поджатых губ?); такая демонстрация виртуозности простительна лишь в мужском туалете, но, вопреки убежденности некоторых продавцов, не в относительной тишине рабочих кабинетов, где люди с ненавистью застывают с шариковыми ручками в руках, пока свистун проходит мимо. Порой мелодии целыми днями живут в туалетах, подхваченные сменяющими друг друга визитерами или вспоминаемые при входе в отделанную веселым кафелем комнату. Однажды, взбодренный несколькими чашками кофе, я громко просвистел бравурное вступление песенки, начинающейся словами «Мне бы крышу над головой», и вдруг замер, смутился, осознав, что бездумно перебил своим фальшивым и легковесным щебетом чье-то негромкое, но мастерское насвистывание софт-рокового шлягера; но позднее в тот же день я услышал стильную аранжировку моей песенки – ее высвистывал у копировального аппарата коллега, который занимал одну из кабинок в момент, когда я грубо перебил шлягер.

Я с силой толкнул дверь туалета и напугал исполнителя «Дудл-Денди», который как раз собирался выходить: им оказался Алан Пилна из Маркетинга международных услуг. На его лице застыло не типичное для свистуна пикантное выражение, а минутное удивление.

– О-оп, – вырвалось у него.

– О-оп, – произнес и я, и когда он посторонился, придерживая для меня дверь, добавил: – Спасибо, Алан [33].

В ярко освещенном теплом туалете я быстро огляделся по сторонам. Названий двух смешанных цветов отделочной плитки я не знал, а полка с раковинами и перегородки между кабинками и писсуарами были из красного вестибюльного мрамора. Я взглянул в зеркало, убеждаясь, что во время разговора с Тиной нос у меня был чистым и нигде на лице не осталось мазков типографской краски от газеты – насчет последних Тина бы меня предупредила, а про нос бы промолчала. Через несколько раковин от меня вице-президент Лес Гастер чистил зубы. Он смотрел в зеркало в упор и, скорее всего видел на лице то же самое выражение, а на щеках – то же быстрое движение желваков, как ежедневно при чистке зубов, с тех пор, как ему исполнилось восемь лет. Он часто моргал, каждое вздрагивание век было более умышленным, чем при чтении или телефонных разговорах, потому что размашистые движения щетки нарушали автономный ритм моргания. Кран в его раковине был открыт. Едва я встал к выбранной раковине, Лес наклонился над своей, свободной рукой прижимая галстук к животу, хотя явно еще не был готов прополоскать рот и сплюнуть – просто не желал встречаться в зеркале с моим отражением. Здороваться нам было не обязательно: шум воды из крана, над которым чистил зубы Лес, и водоворот в писсуаре, куда помочился Алан Пилна, определяли миры нашего существования как параллельные. Я восхищался людьми вроде Леса, которым хватало смелости заниматься таким неофисным делом – чистить зубы на работе (даже перед обедом!), и чтобы дать Лесу понять, что в чистке зубов я не нахожу ничего из ряда вон выходящего или комичного, да и вообще не обращаю на него внимания, я приник к зеркалу, притворяясь, будто что-то разглядываю на собственном лице, и прокашлялся – так противно, словно рядом никого не было. Потом круто развернулся и выдвинулся к писсуару.

Я как раз расслаблялся до состояния, требуемого для мочеиспускания, когда произошло сразу два события. Через два писсуара от меня нарисовался Дон Ванчи, а спустя мгновение Лес Гастер закрыл кран. Во внезапно наступившей тишине гулко разнесся богатый ассортимент звуков из кабинок: протяжные, подавленные вздохи изнеможения, шуршание бумаги, шорох складываемых и вколачиваемых на место газет, и, конечно, беспечный шум основной деятельности – поразительные ускоренные шлепки, за ними торопливое попердывание, похожее на хлопки воздуха в горлышке пивной бутылки [34]. Передо мной встала давно знакомая проблема, заключающаяся в том, что в этой относительной тишине Дон Ванчи услышит, как я начну мочиться. Мало того, сам факт, что я еще не начал, был ему тоже известен. Когда он вошел в туалет, я уже стоял над писсуаром – значит, сейчас должен был облегчаться вовсю. Но в чем дело? Неужели я такой стеснительный, что не в состоянии просто пописать, стоя через два писсуара от другого посетителя туалета? Мы неприветливо медлили в прерывистой тишине, но не произносили ни слова, хотя хорошо знали друг друга. А потом, когда я понял, что вот-вот начну, я услышал, как Дон Ванчи с силой пустил струю.

Моя проблема усугубилась. Я краснел. Все вокруг, похоже, без труда расслабляли мочевыводящие пути. Некоторые чувствовали себя настолько непринужденно, что продолжали болтать, облегчаясь бок о бок. Но пока я не научился воображать, будто поливаю мочой чужую голову, томительные секунды, когда я таращился на слово «Эдджер» и ждал того, что никак не происходило, были поистине ужасны: даже когда мне нестерпимо хотелось в туалет, а над душой кто-то висел, содержимое моего мочевого пузыря удерживали на месте сжавшиеся от испуга упрямые маленькие мышцы. Приходилось притворяться, будто я закончил, откашливаться, застегивать ширинку и выходить, ненавидя себя и точно зная, что думает другой посетитель туалета, изливая собственные токсины в фарфоровую раковину: «Стой-ка, что-то я не слышал, чтобы этот парень мочился! Постоял минутку, сделал вид, будто отливает, потом спустил воду и ушел! Ну дела! У парня проблемы». Позднее я стал пробираться в туалет украдкой, еле сдерживаясь, и крючиться в кабинке (так над дверцей не видно моей головы), чтобы спокойно помочиться. Это повторилось сорок пять раз, пока однажды вечером в переполненном туалете кинотеатра после сеанса я не изобрел один фокус. Когда кто-нибудь встает рядом, так, что слышно его шумное дыхание и сразу чувствуется, что этот человек способен помочиться в общественном туалете в любой момент, а твои мышцы сжались, втянулись, как прячется в раковину рак-отшельник, представь, как поворачиваешься и бесстрастно отливаешь на голову соседу. Вообрази, как мощная струя растекается по его волосам, словно по траве лужайки, если поливать ее из шланга при слишком большом напоре. Представь, что рисуешь мочой букву X на лице соседа, что он пытается закрыться рукой, фыркает и выпячивает губы, чтобы не попало в рот, протестующе восклицая: «Простите! Что вы делаете? Эй!.. Пф, пф-ф, пф-ф». Срабатывает всегда. Когда я оказывался в особо сложной ситуации – между двух коллег, которые как ни в чем не бывало здоровались со мной, а потом уверенно приступали к делу – мне требовалось только слегка настроить резкость картинки, представляя, как я мочусь прямо в вытаращенные от изумления глаза.