— Такие инциденты в силах самообороны не редкость. Солдат останется здесь, пока игра его интересует, а когда надоест, преспокойно нарушит наш договор и вернется в казарму.

— Но он ведь не думает, что винтовки, обращению с которыми он вас обучает, добыты законно?

— Он еще не видел у нас ни одного боевого патрона, — сказал Такаки. — Ему сказано, что у американцев можно легко достать винтовки, списанные во Вьетнаме, мы их достали, починили и используем для военной игры. Мы сказали ему это, и никаких сомнений у него не возникло.

— Я признал себя виновным и хочу объяснить почему, — потребовал Короткий.

— Зачем? Ты виновен, ты признал это, и нам больше ничего не нужно, верно? — сказал Тамакити, обращаясь к товарищам.

— Верно. Нечего его слушать, — сказал Бой и несколько раз стукнул прикладом об пол. — Заткните ему глотку, заткните глотку!

— Ах так? Ты, Тамакити, обвинитель? Тогда скажи, на каком основании я признан виновным! И представь доказательства, — бросил вызов Короткий.

— Ты, — гневно начал Тамакити, но, опасаясь ловушки Короткого, продолжал уже с меньшей горячностью. — Ты нарушил устав Союза свободных мореплавателей. В своих грязных личных целях, из-за своего грязного честолюбия ты сфотографировал учения Союза свободных мореплавателей и продал фотографии грязному еженедельнику. Вот почему ты виновен!

— Только поэтому?

— Тебе этого мало? Может, ты и своровал еще чего-нибудь? — спросил Тамакити.

Слушатели или, вернее, присяжные реагировали так, будто их пощекотали. Но Короткий, не обращая внимания на смех и издевательские выкрики, перешел в контрнаступление.

— На этом основании я признан виновным?! — закричал он писклявым голосом.

— Да. Ты же сам признал себя виновным, — сказал Тамакити, возводя укрепления на случай неизвестно откуда грозящей контратаки.

— Обвинение должно представить доказательства моей вины! Мое признание не может служить доказательством! Может, я все выдумал. Ты говоришь, что я сам признал свою вину и, значит, виновен; но мало ли чего можно наболтать, чтобы тебя сочли виновным.

— Мы тебя так избили, что вынудили рассказать правду.

— Но почему ты уверен, что это правда? Признание, которое у меня вырвали пыткой? Обвинитель открыто говорит, что, подвергнув меня пытке, заставил признаться, и представляет мое признание в качестве доказательства — разве это суд? Вот уж не знал, что есть такой суд.

— Не трогай его, — резко одернул Такаки, увидев, что Тамакити готов броситься на Короткого.

— Ты говоришь об уставе Союза свободных мореплавателей, но разве такой устав существует? А если существует, есть ли в нем статья, запрещающая знакомить посторонних с фотографиями членов Союза свободных мореплавателей? — сказал Короткий, обращаясь не столько к Тамакити, сколько ко всем подросткам. — Однако это не столь уж важно. Важнее другое, своим обвинением Тамакити сводит на нет значение сегодняшнего суда. Если я виновен только в том, в чем меня обвиняет Тамакити, то приговор, который мне вынесет Союз свободных мореплавателей за передачу нескольких фотографий еженедельнику, может быть только один — изгнание из Союза. Я уж не говорю о том, что меня еще и избили. Если я и побегу в полицию Идзу, ничего страшного вам не грозит: вы моментально уйдете на яхте в море и потопите оружие и боеприпасы, так что у полиции не будет никаких улик против Свободных мореплавателей. Все сведется к тому, что избили фоторепортера, снявшего военную игру каких-то хулиганов. Объективно это будет выглядеть именно так, правда? Полиция может привлечь вас к ответственности только за угон автомашин. Но сможет ли она это доказать? Что же касается идейной подоплеки деятельности Союза, то никто не сможет доказать его связей с политическими группировками, ни с ультраправыми, ни с ультралевыми! Что это значит? Что Союз свободных мореплавателей существует сам по себе, не совершая ничего предосудительного, занимаясь невинной игрой, которая теперь стала известна полиции. Если же вы хотите, чтобы полиции стало кое-что известно, воспользуйтесь сегодняшним судом и провалите свой Союз. Этого вы хотите?

Короткий одержал победу. Побледневший Тамакити повернулся к Красномордому, по тот потупился и отвел глаза. Царившее в комнате оживление увяло. С видом победителя Короткий заглянул в записки Исана, чтобы убедиться, насколько тщательно ведется протокол. Потом, чеканя слова, Короткий повторил подросткам кое-что из того, о чем он уже говорил Исана.

— Я — Короткий! И независимо от того, буду я членом Союза свободных мореплавателей или нет, я сжимаюсь, сжимаюсь и сжимаюсь, недалек тот день, когда мой скелет и мои внутренности будут не в состоянии выдержать давление, которому они подвергаются, и я умру. Если использовать ядерную терминологию, произойдет взрыв, имплоужен. Я умру от взрыва, обращенного внутрь. И когда этот день наступит, я окажусь пророком атомного века! Я первым оповещу мир, что человечество начало движение вспять, что в теле каждого человека появились гены, направившие его развитие и рост в обратную сторону. У меня есть целая серия фотографий, показывающих, как я сжимаюсь, и с их помощью я обращусь к средствам массовой информации всего мира. Только так я смогу выполнить свою миссию перед человечеством! У меня нет причин цепляться за Союз свободных мореплавателей. Вы спросите, почему на этом суде я настаиваю на своей виновности? Потому что я хочу в рамках Союза предсказать, к чему приведет сжатие моего тела, и поведать об этом с помощью апостолов, которые будут передавать из уст в уста мое предсказание. Я хочу, чтобы Союз свободных мореплавателей использовал мое тело, внутреннее давление в котором беспрерывно растет, в качестве детонатора ядерного взрыва! Чтобы, когда надо мной, виновным, свершится приговор, в пламени и грохоте вывести на орбиту Союз свободных мореплавателей, то есть вас!

Короткий умолк, рассчитывая на эффект своих слов, но ответом ему было лишь неловкое молчание. Тут, видимо, он и почувствовал, что его никто не понял. Он сверкнул глазами из-под опухших век и облизнул бледным языком вспухшие, в запекшейся крови губы. Это странное, настороженное молчание точно парализовало и Короткого и подростков. Потом Такаки все тем же сонным голосом сказал:

— Ты, Коротышка, все время повторяешь: вина, приговор. Вина — ладно, но каким должен быть приговор? Ты полагаешь, что, если даже мы и признаем тебя виновным, наказание будет состоять лишь в том, что мы изобьем тебя и вышвырнем вон, да? И даже если ты после этого побежишь в полицию, никакие неприятности нам не грозят, — ты это говорил сам. Теперь скажи, каким это образом Союз свободных мореплавателей произведет свой ядерный взрыв и вознесется, подобно ракете? Не объяснишь ли нам?

Атмосфера в комнате опять стала легкой и непринужденной. И хотя кое-что еще оставалось неясным, сети красноречия, опутавшие подростков, стали расползаться, и требовалось уже совсем немного, чтобы снова начали раздаваться насмешки в адрес Короткого. Но Короткий не упустил случая приостановить подобное развитие событий.

— В тот день, когда у. Свободных мореплавателей кончились боеприпасы, в сумках для фотопринадлежностей я привез динамит, взятый из нашего оружейного склада. По дороге в Токио я припрятал динамит в камере хранения на станции Атами, где обедал. Думаю, того, что я сказал, достаточно, и объяснений не требуется? Если свободные мореплаватели изобьют меня и вышвырнут вон, я возьму динамит и совершу нападение на банк в Атами, потом сделаю вид, что нападение провалилось, и взорву себя. Представляете, как безумно обрадуются этой новости в еженедельнике, которому я продал фотографии. Они немедленно опубликуют фотографии военных учений. В этом случае японская полиция сразу же мобилизует все свои средства — научные и политические, — чтобы состряпать из вас угрожающую обществу вооруженную организацию. Сомневаетесь? Мне-то что, я, Короткий, взорвусь. Без мучений и страданий — что может быть лучше?

Короткий не только вернул утраченные позиции, но и перетянул на свою сторону подростков, сидевших в комнате. Даже бывший солдат, который до этого с глупым самодовольством смотрел на происходящее, не скрывая любопытства, прислушивался к тому, что говорилось.