— Деревище? — спросил Исана с интересом. — Если в твоих местах, особо выделяя дзелькву, называют ее деревищем, то это вполне правильно. В ботаническом атласе говорится, что первоначальным названием дзельквы было «могучее дерево».

Дзельквы, очерчивающие вместе с красными соснами контуры холма, казалось бы произвольно разбросав свои не то коричневые, не то темно-фиолетовые стволы, все же образовывали на фоне бледного серовато-голубого неба четко связанную между собой конструкцию. Рассматривая дзельквы, вперившие в облачное небо свои тонкие, но сильные ветви, и называя их так же, как только что назвал юноша, деревищами, Исана почувствовал, насколько желаннее они всех самых желанных деревьев. Мне кажется, их бесчисленные ветви подают тайный знак людям, и в первую очередь мне, но как прочесть его, как сделать понятным? — спрашивал Исана у душ деревьев.

— Я помню почти все деревища в Токио. Они вместо дорожных знаков помогают мне удержать в памяти карту города. Если я направляюсь куда-нибудь, то еду, представляя себе, где растут эти деревища. Угнав машину и удирая на ней, я всегда держу их в памяти — это очень помогает. И меня ни за что не поймать тем, кто гонится за мной, следуя искусственно расставленным дорожным знакам.

— Но на улицах, особенно по соседству с многоэтажными домами, огромные дзельквы существовать все-таки не могут.

Такаки бросил уничтожающий взгляд на Исана. Глядя в его глаза, Исана почувствовал, как рушится представление Такаки о нем как специалисте по деревьям, человеке, живущем стремлением к духовной общности с душами деревьев. Исана попытался нейтрализовать неблагоприятное впечатление от своих слов.

— Огромные дзельквы росли в старые времена в приусадебных лесах. Поэтому в тех местах, где раньше были крупные помещичьи усадьбы, или там, где остались большие незастроенные участки, дзельквы еще сохранились, но в центре города ни одной не осталось.

— А вы пойдите в центр города, заберитесь на крышу многоэтажного здания и посмотрите вокруг. Сразу же убедитесь, что я говорю правду, — уверенно сказал Такаки. — Нет, дзельквы еще кое-где сохранились — они высятся там и сям, будто кактусы в пустыне ковбойского фильма. Если долго смотреть на них, то многоэтажные здания пропадут, и в уме вырисуется карта местности, на которой несколько деревищ окажутся как бы связанными между собой. К примеру, возьмите вон то деревище на холме, открытое всем ветрам — у него от этого точно подрезаны ветки, правда? И наоборот, деревища, окруженные многоэтажными зданиями, растут покрытые густой шапкой, сохранив первоначальную форму, к которой мы привыкли с детства.

— Видимо, ты прав, — сказал Исана, которого слова парня убедили. — Тебе действительно не откажешь в наблюдательности, когда речь идет о деревьях.

— Впервые попав в Токио, я подумал, что раз здесь живет такое огромное скопище людей, то и Китовые деревья тоже должны расти, и стоит подняться на высокое открытое место, как сразу же увидишь Китовое дерево, принадлежащее незнакомым людям. И вот каждое воскресенье, обнаружив с крыши универмага огромное дерево, я определял направление и шел посмотреть на него. Я делал это много раз и убедился, что в Токио множество деревищ.

— Значит, по-твоему, Китовое дерево относится к дзельквам? — спросил Исана, находя в переплетении тонких красновато-коричневых ветвей стоящей на фоне облачного неба дзельквы много общего с китом.

— Мне тоже кажется, что Китовые деревья — это чаще всего деревища. Собравшись однажды вокруг Китового дерева, люди решили: давайте считать эту прекрасную старую могучую дзелькву Китовым деревом. Но вначале Китовое дерево совсем не обязательно было дзельквой. Я верю, что и Китовое дерево наших мест тоже было деревищем, хотя не до конца убежден в этом. Потому что своими глазами Китового дерева не видел. Ребенок один не может заходить слишком далеко в лесную чащу в поисках Китового дерева. Конечно, можно было собрать компанию и пойти всем вместе, это еще туда-сюда, но, к сожалению, среди моих приятелей не было никого, кто отважился бы на это. А из взрослых никто ни за что не хотел отвести меня к Китовому дереву. Может, из-за того значения, которое придавали Китовому дереву…

Такаки умолк, он сосредоточился на управлении машиной. Они подъехали к широкой реке, перерезающей равнину, обогнули огромную дамбу, на которой мог бы приземлиться легкий самолет, поднырнули под двухъярусный стальной мост для поездов и автомашин и под недавно построенную скоростную автостраду — железобетонное сооружение в виде днища корабля — и, наконец, пробрались через вереницу автомашин, скопившихся, чтобы переправиться на другой берег по стальному мосту. Китовое дерево, размышлял Исана, обращаясь к душе Китового дерева, растущего неведомо где. Китовое дерево — его Исана никогда не видел, но, возможно, это дерево самое важное из всего, что ему предстоит увидеть в жизни. Где-то в непроходимых лесах, в самой чаще есть поляна, расчищенная от подлеска и травы, чтобы создать лучшие условия этому особому дереву. И в центре поляны высится громадное, могучее дерево, олицетворяющее табу, существующие в этой местности, дерево, которому поклоняются все. И есть подросток, душой которого завладело Китовое дерево. Этот подросток задумался: а вдруг Китовое дерево — это деревище, то есть огромная дзельква? Ведь именно дзелькву называли когда-то могучим деревом. Но подросток покинул родные места, так и не увидев Китового дерева. И вот он попадает в огромный город, который смело можно назвать лесными дебрями, и устремляется на поиски могучей дзельквы. Устремляется лишь для того, чтобы, найдя то место, где растет Китовое дерево, принадлежащее незнакомым ему людям, установить, какое дерево называли Китовым в тех краях, откуда он родом…

Машина, благополучно миновав забитую автомобилями дорогу, снова спустилась под гору и медленно двигалась, лавируя между домами, выстроенными на осушенной низине. Потом сунулась в глухой закоулок, из которого, подумал Исана, не выбраться, и они действительно уперлись в толстую металлическую цепь, лежавшую поперек дороги. Оттуда начинался крутой склон, поросший прошлогодней сухой травой и редкими кустиками новой, который переходил затем в небольшую возвышенность, где росли вечнозеленые деревья, покрытые шапками запыленной листвы. Машина, вместо того чтобы остановиться у подножия возвышенности, задрав нос, резко пошла вверх. С ревом забралась на самую вершину, откуда справа и слева спускались рельсы американских гор и обезьяньего поезда.

— Как удастся спустить отсюда машину? — спросил Исана.

Потянув на себя ручной тормоз до упора, отъехав на сиденье назад и глубоко утонув в нем, Такаки стал осматривать парк, красные сосны и дзельквы. Наконец он, казалось, уловил смысл вопроса Исана. И вздохнув, сказал:

— Машину оставим здесь. Трава разрастется, и ее долго никто не сможет найти. Но в конце концов обнаружат дети. Бой, работавший здесь, говорил, что дети, которые приходят в парк, подразделяются на две категории. Одна из них относится к типу пассивных, которые воспринимают чудеса парка как специально для них созданные, и одним из таких чудес будут считать нашу машину, забравшуюся по крутому склону, и не увидят в ней ничего необычного, а значит, фактически не обнаружат ее. Но другой тип — это дети, которые, чтобы своими глазами увидеть, где вершина американских гор, заберутся сюда по рельсам, да еще и высотомер с собой прихватят. Они-то и обнаружат машину.

Глядя из автомобиля, замершего на вершине, вниз, можно было увидеть всю простоту паркового лабиринта, казавшегося нереальным и в то же время полным жизни, хотя детей видно не было. И становилось неприятно от одной мысли о том, как с грохотом несутся вниз, потом взлетают вверх и снова устремляются вниз по рельсам американских гор голубые вагончики. Точно напуганные до сих пор доносящимся сюда грохотом американских гор, с жалких, кривых деревьев, росших вокруг, взмыли вверх сороки, скворцы, соловьи, горлицы и закружились серовато-черными кляксами в облачном небе.