В те мгновения, когда Георгий был в сознании, он видел перед собой девичье лицо. Зеленые большие глаза смотрели на него с состраданием. Пепельно-русые волосы заплетены в косу.

Кто ты? Ангел?

День ото дня Георгию становилось все хуже и хуже. Впав в забытье, он уже больше из него не выходил.

Красное марево окружало его, вперед вела каменистая дорога. Он шел по ней, спотыкаясь, еле-еле передвигался. Шаг. Еще шаг. Другой. Ноги заплетаются. Двигаться невозможно. Вокруг бушует алое пламя. Силы оставляли, казалось, что Георгий нисколько не продвинулся вперед. Сколько сотен лет он тащился по этой дороге? Невыносимо, но нужно двигаться вперед. Откуда он это знал? Бесконечный путь.

Но вот далеко впереди показалось что-то светлое. Оно сменило красный обжигающий кошмар. Последние силы ушли на то, чтобы заставить себя идти вперед. Вот дорога зазмеилась через оранжево-желтое поле. По пшенице волнами пробежал ветер. Золотистые колосья заколыхались на фоне темно-синего неба. Хотелось упасть и обнять руками упругие стебли. Ничего он не хотел сейчас больше. Но нужно идти вперед. Откуда же он это знает? Сверкнула молния, вдали зарокотал гром, потом ближе, ветер окреп, ударяя порывами в грудь, быть грозе… упали первые капли дождя…

Нет, это не дождь. Это плачет ангел.

Георгий моргнул и приоткрыл глаза. Девушка сидела совсем близко. По ее щекам текли слезы, одна из них и упала на лицо Георгию. Глаза девушки смотрели в небо. Губы шептали молитву.

…Спаси, Господи, и исцели, раба Твоего… на Тебя все упование мое!.. Спаси и исцели воина, за правду пострадавшего… спаси его… спаси!.. Имя его Сам ведаешь…

— Георгий, — чуть слышно прошептал раненый.

— Что?! — всполошилась девушка, склонившись над ним.

— Меня зовут Георгий, — пересохшие губы чуть раздвинулись в улыбке.

Лицо девушки озарила, словно внутренним светом, нечаянная и оттого искренняя радость.

Кто-то тряс его за плечо. Георгий вскочил, помотал головой, еще не отойдя от короткого ночного сна. Брезжил рассвет. У кровати стоял Матвей.

— Вставай, собирайся скорее, князь велел тебе выезжать. Возьмешь половину своей сотни. Выступайте так, чтобы шуму было как можно меньше. На все про все тебе три недели. Потом are ответ давать. Сейчас он будет перепись заканчивать. Поперек князя не пойдет. Так что торопись.

— Еду, — радостно ответил сотник. Сон как рукой сняло. Снова на душе сделалось легко. Да и сновидение разбудило позабытые теплые чувства.

Был ли ты, ангел, или привиделось мне в горячке?

Георгий со своей полусотней выехал еще затемно. Еще накануне он дал указание быть готовыми к внезапному выступлению. С собой взял разведчика — Хмурого. Тот ехал рядом с сотником, иногда выезжая вперед и через какое-то время возвращаясь. Он радовался этому походу: разведчик любил степь.

«Да-а, повеселимся, — думал Хмурый, — пощекочем пришлых, много их шляется к нам испокон веков».

Хмурый редко вспоминал свое настоящее имя, данное ему при крещении, да и не осталось никого в живых, кто бы мог вспомнить, что когда-то его звали Федором. Все звали его Хмурым — и это прозвище ему шло. И до того как половецкий меч прочертил на его лице борозду, Хмурый редко улыбался. Да и не было особенных поводов для радости. С малолетства рос он на дальней заставе, в роду были только воины. Редко когда выходили пахать и сеять. Чаще в седле, в кольчуге отбивали нападение или гнали непрошеных гостей с русских рубежей. Прадед Хмурого бился с печенегами, отец с половцами, а на его долю пришлись и половцы, и пришедшие вновь татары. Как он вырвался из окруженной и горящей порубежной крепости, он и сам не помнил. Может, сказалась степная кровь: мать была половчанкой, привезенной отцом из похода в степь. Они оба остались в горящей крепости, Хмурый видел, как мать стреляла из лука, в то время когда отец, прикрывая щитом ее и себя, отбивал удары кривых сабель.

Хмурый покосился на Георгия, который был его ровесником. Однако густая черная борода да шрам делали разведчика намного старше, лет эдак на десять.

— Ну что, сотник, повеселимся?

— Не до веселья.

— Нет, ты не прав. Мы здорово повеселимся, а вот степнякам точно будет не до смеха.

И, подхлестнув лошадей, отряд одному Хмурому известными тропами споро поскакал к границе княжества.

Солнце припекало, ехали в полудреме. Георгий с десятком воев уехал вперед поглядеть, что вокруг.

Хмурый не спеша ехал рядом с десятником, которого все почему-то звали Рябиной. С Рябиной разговаривали обо всем понемногу. Несмотря на это Хмурый успевал примечать всё вокруг. Вдруг взгляд его на чем-то задержался дольше обычного. Ветки поломаны высоко над тропой: на зверя не похоже, а вот конные в самый раз. На мху отпечаток копыта.

— Слышь, Рябина, ты поспешай-ка вперед. Сдается, ждут нас. Как бы сотник в беду не попал. А я с десятком лесом пойду.

— Давай, Хмурый, ты еще ни разу не ошибался.

Рябина с воинами подстегнули коней, на ходу вытаскивая мечи и луки. А Хмурый с десятком свернул на еле приметную тропинку.

Впереди была опушка с густым подлеском — самое место для засады. Двигаясь лесом к поляне, еще издали Хмурый услышал лязг металла и лошадиное ржание. Он знаками показал воям двигаться быстрее и не шуметь. На поляне шла сеча. На десяток Георгия насело втрое больше противников. Воины отбивались, хотя половина была спешена и некоторые ранены. Из кустов летели стрелы лучников. Хмурый дал знак, и разведчики взялись за мечи и ножи. Лучников взяли на клинки почти тихо, они в пылу сражения и не заметили, что разведчики, как тени, выросли у них за спиной. На поляну выскочили воины Рябины и с ходу врубились в гущу врагов. Георгий отбивался от троих, наседавших на него. Взмах меча, и разрубленный шлем одного из противников покатился по траве, а тело, запутавшееся в стремени, унес конь. Тут в спину нападавшим метко ударили стрелы десятка Хмурого, и противники рассыпались по лесу, спасая свои жизни.

Раненых было немного, видимо благодаря прочным панцирям, которые привез сотне разведчиков Георгия от бронников кузнец Архип.

Хмурый со своим десятком шагал по поляне, переворачивая и обыскивая напавших. Банда была разношерстная. Тут были и поляки, и венгры, и русичи. Вернулись из преследования воины и притащили с собой мужика. Мужичонка был убогий, весь трясся от страха. Его подвели к сотнику.

— Ну и кого вы здесь ждали?

Мужик упал на колени.

— Мое дело маленькое, холопье… Пан Кри-жиский приказал, я и делал, — кивнул он на богато одетого поляка, валявшегося невдалеке.

— Ему вчерась ладанку прислали в деревню. Он с другим панычем и венгром пошептался и велел выходить. Сказал, сотника ка-кого-то надо перехватить с людишками его и перебить по-быстрому. Людей, сказал, мало будет. Ну а теперь сам тут лежит.

— Так, ладно. Рябина, возьмешь этого и раненых — и на заставу. Тут недалеко. Нас дожидайтесь. Что будет вокруг твориться, примечай, доложишь. Да и этих похороните, хоть и тати, а все же люди.

Георгий махнул рукой, и отряд скрылся в лесу.

К вечеру добрались до неприметной сторожки. Хмурый соскочил с коня.

— Здесь заночуем, да приготовиться надо.

Воины стали неспешно разбивать лагерь.

Хмурый протопал к сторожке, распахнул дверь и крикнул в темноту:

— Матвей, ты дома аль нет?

Не дождавшись ответа, шагнул внутрь и минут пять там чем-то гремел. Появившись в проеме двери, крикнул:

— На охоту ушел, скоро будет. Стар уже, далеко не ходит.

Воины расположились, стали готовить ужин. Через час из леса молча вынырнул медведь с посохом и быстро зашагал к избушке. Вой оторопели и вытаращились на невиданное зрелище, некоторые даже рты пораскрывали.

Медведь резво протопал до избушки и прислонил посох, оказавшийся рогатиной, возле двери, скинул мешок. Откинув на спину меховой капюшон с медвежьими ушами, медведь превратился в седого старца. Из-под бровей глянули синие глаза — Георгий чуть не перекрестился. Если бы не знал, что разбойник Семён сидит в порубе, точно решил бы, что это он. Правда, этот шатун был гораздо старше своей молодой копии, хотя было видно, что он все еще крепок телом.