— Но Дункан Крейг совсем не обычный мужчина, — возразил Миллер. — Он в 1939 году получил степень бакалавра в области электротехники в университете Лидса, когда началась война вступил в танковый полк и попал в плен во время танкового прорыва в Аррасе в 1940 году. У него бабушка была француженка, он бегло говорит по-французски, это помогло ему убежать из лагеря военнопленных и уйти в Испанию. Когда он вернулся домой, спецслужбы взяли его к себе и четыре раза засылали во Францию, где он организовывал отряды Сопротивления — маки. Во время одной из операций его предали, но он ухитрился снова проскользнуть через расставленные сети. Потом его послали на Средний Восток, где он до самого окончания войны служил в специальном авиаподразделении, которое обслуживало партизанское движение в горах.

— Он, наверное, твердый орешек, — сделал вывод Грант.

— Еще какой. Когда война кончилась, ему исполнилось всего двадцать семь лет, а он — уже подполковник, награда за безупречную службу, военный крест, орден Почетного легиона, он имел все, что только можно.

Порыв мартовского ветра бросил в окна кабинета Гранта горсть градин, и он вздохнул:

— Подумайте, Ник, не преувеличиваете ли вы?

— Да будь я проклят! А вы можете представить себе, что такой человек станет сидеть спокойно, когда убийца его дочери свободно разгуливает по улицам?

— Вы уж слишком мелодраматичны. — Грант покачал головой. — Я не согласен с вами. Совершенно не согласен. Это не значит, что вы не должны пристально следить за Максом Верноном. Рано или поздно он сделает свой первый шаг, и я хочу, чтобы мы были готовы к этому. А что насчет Крейга — так забудьте о нем.

Миллер нервно скомкал лист бумаги, который держал в руках, и Грант окончательно потерял терпение:

— Так позвольте мне сказать вам кое-что, пока вы не ушли. За последние семь лет в нашем городе число преступлений возросло в четыре раза. У нас раскрываемость краж со взломом всего шестнадцать процентов, рабочая неделя в нашем отделе — семьдесят часов, а вы хотите тратить время на подобную чепуху? Так вот, идите и займитесь делом.

Миллер вышел в общую комнату и сел за свой письменный стол. К нему тут же с улыбкой направился Джек Брэди и прислонился к стене, набивая табаком трубку.

— Вы же сами напросились на это.

Миллер вздохнул и провел руками по лицу:

— Но я прав, Джек, я же знаю, что прав.

— Может быть, вы и правы, но я сомневаюсь в том, что вы в состоянии что-то предпринять, пока что-нибудь не произойдет. Вы видели записку, которую я вам оставил?

Миллер быстро прочитал бумагу и тут же поднял телефонную трубку:

— Дайте мне окружного инспектора ветеринарной службы. — Он взглянул на Брэди: — Это может быть опасным.

— Вот и я так же подумал.

— Форбс слушает, — раздался голос в трубке.

— Доброе утро, инспектор. Сержант Миллер, центральный отдел по расследованию уголовных преступлений. Вы послали нам отчет о двух отравленных собаках — далматинских догах. Не могли бы вы рассказать нам, что там произошло?

— Мы сегодня утром получили вызов от мистера Лэзера из клуба «Беркли» на Корк-сквер. Он обнаружил своих собак мертвыми в переулке рядом с клубом. Отравление мышьяком, поэтому я и послал донесение.

— А у него есть хоть какое-то подозрение, кто это сделал?

— Он сказал очень немного. Очевидно, очень подавлен, и я его понимаю. Такие красивые животные!

Миллер поблагодарил его и положил трубку.

— Ну, и что вы думаете? — спросил Брэди. — Объявление войны?

— Похоже на то. — Миллер встал и снял с вешалки пальто. — Пойдем посмотрим, можем ли мы уладить это маленькое дело, прежде чем оно превратится в бушующее пламя.

Чак Лэзер сидел у пианино в пустом казино, а рядом с ним стоял стакан. Увидев Миллера и Брэди, он постарался улыбнуться и продолжал играть.

— Плохие новости быстро бегут.

— Так и есть, — ответил Миллер. — Почему вы не сообщили мне?

— Это уж мое дело.

— Не совсем так, — ответил Миллер, подвинул стул и сел на него верхом, взявшись руками за спинку. — Он хочет выжить вас отсюда, Чак. И сделал только первый шаг.

Лэзер пожал плечами и продолжал играть сложную вариацию на тему «Голубой Луны».

— Я сам могу за себя постоять.

— С помощью оружия?

И тут Лэзер вдруг взорвался:

— А какого дьявола вы хотите? Чтобы все тихо-мирно? Чтобы я раскланивался с ним вежливо и ждал, пока он все заберет? Я столько пота пролил, чтобы сделать этот клуб, Ник. Я веду честную игру для приличных людей, такое положение вещей устраивает меня и устраивает их. Будь я проклят, если позволю Максу Вернону раздавить меня.

Миллер поднялся, подошел к одному из зеленых игорных столов и взял в руки пару игральных костей. Он погремел ими в руке, а потом с улыбкой обернулся:

— Как вы думаете, Джек, когда они начнут?

— Возможно, сегодня ночью, если только отравление собак что-то означает, — ответил Брэди. — С полдюжины крепких коктейлей, жалобы на обслуживание, а потом стычка-другая. Известный прием. Не успеешь оглянуться, как казино будет пусто, словно Эмпайр-Мюзик-Холл.

Лэзер даже посерел лицом, бросил играть и сгорбился.

— О’кей, ваша взяла. Что я должен делать?

— Вы — ничего, — ответил Миллер. — Оставьте все нам. В котором часу вы открываете?

— В восемь, но все начинается по-настоящему только в девять тридцать или в десять.

Миллер вопросительно взглянул на Брэди:

— Как насчет того, чтобы провести ночь в городе, Джек?

— Всегда готов, — ухмыльнулся Брэди. — Предвкушаю это удовольствие.

Лэзер выдавил слабую улыбку:

— Они все равно меня разгромят так или как-то иначе.

Миллер похлопал его по плечу:

— Не волнуйтесь, Чак, мы выставим серьезную команду. Каждый, кто начнет сегодня ночью, что-нибудь получит, как никогда в жизни.

Вернувшись в управление, Миллер зашел к Гранту, чтобы доложить о последних событиях, а потом сел за стол и начал разбираться в бумагах, которые опять поднакопились. Время шло к часу дня, и он стал подумывать о том, не спуститься ли ему в буфет за сандвичем, как зазвонил телефон.

В трубке раздался женский голос, спокойный, уверенный и странно знакомый:

— Сержант Миллер?

— Слушаю.

— Это Гарриет Крейг.

— Чем могу служить, мисс Крейг?

— Мне нужно с вами поговорить.

— Буду рад вас видеть. Вы свободны сегодня во второй половине дня?

— Нет, я занята. Иду на симфонический концерт с друзьями в Джордж-Холл. — Она немного замялась, как бы в неуверенности. — Концерт кончится в десять. Что, если мы встретимся после него, или это слишком поздно?

— Вовсе нет, — ответил Миллер. — Мне заехать за вами?

— Нет, если вы не против. На Гасконь-сквер есть бар «Ромни». Знаете его?

— Конечно знаю.

— Буду ждать в холле в десять пятнадцать.

Миллер положил трубку и посмотрел в пространство, живо представляя себе Гасконь-сквер ночью, холл бара «Ромни» и неоновые огни клуба «Фламинго», вспыхивающие и гаснущие на противоположной стороне площади.

— И что она задумала? — тихо спросил он себя.

Как и во всех игорных домах, вечер в клубе «Беркли» начался тихо, и все же с восьми вечера Миллер и Брэди наблюдали за происходящим в главном зале через прозрачное зеркало, установленное в кабинете Лэзера.

Сам Лэзер, как всегда, сидел за пианино, играя одну за одной свои любимые вещи, иногда прерывая игру, чтобы перекинуться словом то с одним, то с другим посетителем. Он выглядел спокойным и безупречным в вечернем костюме и не выказывал никаких признаков напряженности.

Постепенно люди собирались, и наконец все места оказались заняты, столы окружили те, кто собирался только посмотреть, как играют другие. Почти в девять тридцать Брэди вдруг тронул Миллера за рукав:

— Входят в двери. Вон те трое.