— Пытался ли ты стимулировать процесс исцеления своей магией?

— Да, капитан, как вы и приказывали. Даже несмотря на то, что исцеляющие молитвы, являющиеся каналами для вселенских сил восстановления и здоровья, едва ли способны помочь той, чье существование пагубно и противоречит законам природы.

Ты рад, что она мертва, подумал Барерис, и содрогнулся от желания ударить огненного священника. Вместо этого он произнес:

— Благодарю тебя за помощь. Иди и присоединись к своим товарищам.

— Мне жаль, что я оказался не в силах её вернуть. Но я могу провести ритуалы, чтобы с соответствующими почестями кремировать тело и проводить её дух к Коссуту.

— Возможно, позже.

— Также я могу позаботиться и о вас. Вашей ноге не помешает помощь целителя, и, думаю, я не слишком погрешу против истины, если предположу, что после магический атаки Ксингакса вы ещё чувствуете себя слабым и больным. Позвольте мне…

— Ты что, глухой? Я велел тебе — убирайся!

Жрец изучающе уставился на лицо барда, затем кивнул, развернулся на каблуках и оставил его в полумраке наедине с телом Таммит.

Барерис пропел свои собственные исцеляющие заклинания, хотя от них и оказалось не больше толку, чем от молитв священника. Он пел, пока его магия не истощилась, но Таммит осталась неподвижна.

Затем он спел песню о морской звезде, хотевшей стать небесной звездочкой, и другие песни, которые нравились ей, когда они оба были молоды. Возможно, он надеялся, что они смогут вернуть её дух из пустоты — задача, оказавшаяся магии не под силу — но она не шевельнулась.

«Вот и все, — подумал он. — Я пытался, но всё, что я мог — это лишь попрощаться с нею. Эта музыка и стала моим прощанием».

Возможно, это хорошо, что она наконец умерла, ведь на самом деле её не стало уже десять лет назад. Тот хладнокровный, неумолимый убийца, что из неё сделали, был пародией на ту Таммит, которую он любил. Она и сама знала это. Она хотела умереть, хотя никогда не говорила об этом вслух.

Возможно, для него это тоже окажется к лучшему. Он тосковал о ней каждый день, но, когда случилось чудо и она снова к нему вернулась, его ждала пытка иного рода. Как бы он ни жаждал коснуться её и открыть ей свое сердце, ему приходилось смотреть на то, что с ней произошло из–за его провала, не давая себе этого сделать.

Да. Возможно. Но выдержит ли он, если потеряет её ещё раз?

Возможно, этого удастся избежать, ведь оставалось ещё одно средство, которое он не испробовал. Для вампира кровь была жизнью, и во множестве историй говорилось о том, что они больше всего жаждали крови тех, кого любят или любили до своего перерождения.

Барерис расстегнул пояс, стащил доспехи и, закатив рукав рубашки, достал кинжал и приставил его лезвие к запястью.

«Я, должно быть, сошел с ума, раз хочу так поступить, — подумал он. — У меня нет никаких оснований полагать, что это сработает, и огненный священник был прав. Я все ещё ослаблен смертоносной магией Ксингакса и уже потерял немало крови. Если я выпущу ещё, то это, возможно, меня убьет».

И все же он вскрыл вену.

Заструилась кровь. В неярком свете она казалась черной. Он поднес запястье к губам Таммит, и жидкость потекла ей в рот.

Ничего не произошло. На миг ему почудилось, что она осознанно противится его попыткам, и эта мысль, какой бы безумной она ни казалась, все равно пробудила в нем гнев.

Барерис размазал кровь по своим собственным губам, но решил, что и этого будет недостаточно. Он расцарапал рот острием ножа, чтобы приток свежей крови не прекращался ни на секунду. Затем, чрезвычайно осторожно, чтобы не отделить голову от тела, он наклонился и поцеловал Таммит.

Очнувшись, Таммит ощутила острую боль в шее. Что–то мягко касалось её губ, а во рту чувствовался медный привкус крови. Она ничего не видела и не могла вспомнить, где находится и что с ней произошло.

Она знала только одно — её жажда была просто сокрушительной, а тот, кто сейчас кормил её кровью, кем бы он ни был, делал это слишком медленно. Она попытался схватить его, но руки отказались ей повиноваться. Она осознала, что вообще не чувствует тела ниже источника боли в шее.

Потому что, как она внезапно вспомнила, сотворенное Ксингаксом чудовище откусило ей голову. Ей стало интересно, находится ли её тело где–то неподалеку, и она ощутила укол страха — вдруг это было не так или на этот раз ей не удастся вновь обрести целостность? И тогда словно для того, чтобы удовлетворить её любопытство, она почувствовала, как плоть и кости в её шее начинают срастаться, соединяя голову с телом. В искалеченной Ксингаксом руке вспыхнула боль.

Когда кровь вновь начала циркулировать по её телу и к Таммит вернулась способность видеть, абсолютная темнота сменилась размытыми пятнами света и тени. Когда её зрение обострилось, она увидела, что к жизни её возвращает Барерис. Возвращает кровавыми поцелуями.

Когда он поцеловал её снова, она ответила, и он отпрянул, радостно и недоверчиво уставившись на неё. При виде его улыбки Таммит почувствовала стыд и сожаление. У тебя нет причин быть счастливым, подумала она. Я уничтожила тебя. Я стану твоей смертью. Затем очередной приступ жажды отмел эти мысли в сторону.

Подтащив его к себе, она принялась облизывать и обсасывать его губы. Текущей из них крови было все равно недостаточно, и это лишь раздразнило её. Удостоверившись, что её тело достаточно окрепло и от резкого движения не развалится на две части, она взглядом поискала иной источник живительной влаги

И увидела рану на его запястье. Вытекшей из неё кровью были измазаны и она, и он, и стол, на котором она лежала. Но Таммит осознала, что и этого ей окажется недостаточно. Ей был необходим более близкий контакт. Потому что на этот раз она жаждала не просто его крови. Она жаждала полностью с ним слиться.

Скользнув губами по шее барда, Таммит вонзила клыки в пульсирующую вену и принялась срывать с него одежду. Когда Барерис осознал, что было у неё на уме, то тоже принялся её раздевать.

Их тела яростно сплелись. Возбуждение уносило её все выше и выше, и через некоторое время она почувствовала, как бешено колотится сердце Барериса, которое, несмотря на чрезвычайную нагрузку, пыталось поддерживать жизнь в его теле.

Хорошо. Пусть оно взорвется. Пусть он умрет. Его смерть станет ступенькой на пути к триумфу, к которому она так стремилась.

И все же мысль о его гибели была невыносима.

Некогда в подобной ситуации её вампирские инстинкты непременно взяли бы над ней верх. Сейчас они оставались все так же сильны, но у неё было десять лет на то, чтобы научиться их контролировать. Хотя это и оказалось сложнее всего, что она когда–либо делала, она заставила себя остановиться и, вытащив клыки из его шеи, облизала раны, чтобы те поскорее затянулись.

В тот же миг он потерял сознание и завалился на неё, обмякнув, словно мертвый. Она выбралась из–под его тела, устремилась к двери и начала звать на помощь.

Когда глаза Барериса распахнулись, он обнаружил, что кто–то отнес его в настоящую кровать. Рядом с ним, держа его за руку, сидела Таммит. Её пальцы оказались так же холодны, как и обычно. Она снова была полностью одета.

— Воды, — прохрипел он.

— Так и знала, что она тебе понадобится, — Осторожно, словно мать, поднимающая больного ребенка, она помогла ему сесть и поднесла чашку к его губам. Холодная жидкость имела металлический привкус.

— Спасибо.

— Ты как? — спросила она.

— Ещё слаб, но, думаю, все будет в порядке.

— Я позвала целителя, как только мы… закончили, — она опустила взгляд. Он и не думал, что ещё раз когда–нибудь увидит её смущенной.

Барерис хихикнул, и это заставило его закашляться.

— Должно быть, я представлял собой забавное зрелище — весь измазанный кровью, одежда в беспорядке и раны на запястьях и губах.

Таммит вернула ему улыбку.

— Особенно учитывая то, что я тоже была полураздета и вся в крови, а рука не зажила до сих пор, — она подняла левую кисть, чтобы он смог её разглядеть. Она начала исцеляться, но плоть и кожа на голых костях и сухожилиях ещё практически не восстановилась.