С одной стороны — так им и надо, красножопым, за сифилис ихний грёбаный, гы-гы! Но с другой — это в резервациях проблемы индейцев шерифа не гребут, где все индейцы — заведомо чужие. Но здесь-то помимо чужих индейцев и своих уже немало, не говоря уже о метисах. Это ведь и жёны туземные, и дети от них, и рабы, и сограждане из числа детей и внуков принятых в общину и вполне обфиникиившихся аборигенов. А кроме них — ещё и соседи, давно уже к финикийцам и к их странностям привычные, с которыми и отношения нормальные налажены, и взаимопонимание достигнуто. Разве спроста у берегов Пуэрто-Рико, да и у Гаити тоже, дикари о появлении наших кораблей дымовыми сигналами друг друга оповещали? Боятся ловцов рабов из Эдема! И ворона-то в собственном гнезде старается по возможности не срать, а финикийцы эдемские уж всяко не дурнее. Давно уже за рабами на другие острова плавают или хотя бы уж в отдалённые от колонии части Кубы, а ближайших соседей без веских причин не обижают. Скорее всего, не случилось бы и того давешнего инцидента с козами и овцами, что к войне и очередной эпидемии сифилиса тогда привёл, если бы соседи-чингачгуки были давние, хотя бы несколько поколений рядом с колонистами прожившие и прежние их попытки развести здесь скот заставшие. Но вышло так, что лет за двадцать до того старых соседей здорово проредила очередная завезённая из-за океана хворь, а немногочисленных уцелевших другое племя вытеснило, ранее с колонией напрямую не контачившее. Отношения-то и с ними эдемцы наладили, да только вот понимание особенностей средиземноморского образа жизни вроде понятия о домашнем скоте привить им не успели, на чём и погорели…

Есть, впрочем, у этой вирусно-бактериологической медали и удачная для нас сторона. Аборигены ведь островные нынешние, в отличие от тех араваков, что в дальнейшем их сменят — ни разу не земледельцы. Эти — собиратели. Правда, продвинутые — не просто собирают полезную растительность, где обнаружат, а ещё и пересаживают её молодую поросль поближе к своим поселениям, образуя возле них если и не настояшие плантации, то достаточно густые компактные скопления, удобные для сбора халявного урожая. Пока население не слишком плотное — хватает этого за глаза, и совершенно незачем корячиться и надрывать жилы на настоящей земледельческой обработке полей и огородов. Делать, что ли, больше нехрен? Поначалу-то колонисты пытались завести привычное им средиземноморское хозяйство. За неимением волов друг на друге пахали, млять — это ж охренеть! А оказалось, что зря горбатились — не пожелали в этом местном климате приживаться ни пшеница, ни даже ячмень — ага, даже вот на этих роскошных кубинских краснозёмах! И в результате пришлось им в конце концов у туземцев их продвинутое собирательство собезьянничать. Но то съедобной растительности касается, для себя выращиваемой. Товарной же продукции, на продажу идущей, много надо, да ещё и сорт более-менее стандартный желателен. Табак, например — как раз из этой категории. Сами местные гойкомитичи его дикорастущим собирают, и им хватает, но эдемским колонистам потребовались плантации. Сперва они схитрожопили, соседей туземных пересадить к себе и выращивать его настропалив и за бесценок его у них скупая, дабы самим с этим делом не заморачиваться. Но очередная зловредная привозная хворь повыкосила тех соседей, а новых приучать и подряжать — это не один год пройдёт. А кто же несколько лет ждать станет, когда товар каждый год нужен? Вот и начали колонисты, покряхтев от досады, сами табак выращивать — и для себя, поскольку курить у дикарей первым делом научились, и для продажи трансокеанским торговцам вроде нашего Акобала. Зато теперь у самого города небольшие, но вполне настоящие табачные плантации раскинулись. Расширить их эдемцам — ни разу не проблема, так что увеличение табачных поставок — вопрос вполне решаемый. Дайте боги, чтобы и с кокой так же легко всё разрулилось!

Ведь Акобал прав — проблем у жителей здешнего финикийского Эдема хватает. Но это их головная боль, а мы прибыли сюда из-за океана не по их делам, а по своим собственным. Вот ими и займёмся…

— Мыылять! Ни хрена себе, сказал я себе! — обещанный нам туземными охотниками-проводниками местный кубинский «медведь» поначалу-то особого впечатления не производил — ага, пока на четвереньках был и уйти от нас пытался. И не так уж и неуклюже, кстати, как можно было бы предполагать, учитывая его настоящую биологическую принадлежность. Хотя до натурального медведя ему в скорости передвижения, конечно, как раком до Луны, что данный экземпляр и продемонстрировал нагляднейшим образом. Мы даже и не запыхались, догоняя его. Зато когда он, отчаявшись в попытках слинять, развернулся, встал на дыбы, растопырил когтистые лапы и заревел — вот тогда да! Ну, зубки-то — так себе, ничего подобного медвежьим клыкам в его пасти нет и в помине, но вот коготки на лапах — млять, всем коготкам коготки! Куда там тому медведю! Попадись ему в лапы — как нехрен делать пополам раздерёт! Собственно, именно это он и попытался нам продемонстрировать, раскинув свои хорошо вооружённые лапы пошире, этот «медведь», а на самои деле — местный наземный ленивец…

— Стреляем по очереди! — прошипел я, опомнившись, — Хренио! Стреляй первым! — зверь всё-же способен хоть и не на медвежий, но всё-же на довольно быстрый бросок в атаке, и следовало на случай промаха иметь запасные выстрелы наготове. Тем более, что наши гойкомитичи предупредили… Млять! Так и есть! Правильно они нас предупредили!

Болт испанца поразил «медведя» в грудь, но совсем не так глубоко, как мы надеялись, и разъярённый зверь попёр на нас. Хвала богам, что это не настоящий медведь! Когти когтями, но как раз сейчас они ему только мешают, а ведь рулит-то в данный момент скорость!

— Расступаемся и бьём с боков! — скомандовал я Велтуру, тоже вооружёному арбалетом. Опустившийся для атаки обратно на четвереньки зверюга представлял теперь из себя гораздо худшую мишень, да и скрытая в толще шкуры костная «броня», о которой нас и предупреждали проводники, на боках у него наверняка покрепче, чем на брюхе. Но ведь охотятся же на него сами дикари со своими дротиками, верно? Вжарим ему сейчас залпом, а там и Васькин перезарядится.

Расступились, подпустили поближе, вжарили оба ему в бочины, тот взревел и снова вскинулся на дыбы, и этим моментом воспользовался успевший перезарядиться Хренио. В общем, завалили «косолапого мишку», как его там по научному? Самый здоровый, со слона который, мегатерием дразнился, более мелкий, с быка величиной — милодоном, а этот островной «медведь» — хрен его знает. Ну и хрен с ним, пущай тогда медведем и будет у нас числиться зверюга эта бронированная. Ага, ленивец, млять!

— Ду и што, типерь даволид? — прогундосил я как при тяжком насморке, поскольку мой нос был уже зажат пальцами левой руки, — Дахреда тибе сдалась эта вадючая туша? — туша в натуре воняла так, что впредь при наличии другой дичи охота на ЭТО хрен когда меня больше заинтересует.

— Я ди видават, што АДО такое! — прогундосил аналогичным манером в ответ шурин, — Я иво в гавде ди вазюкал!

— Од саб извазюкался, как тибя увидил! — подгребнул его Васкес, тоже старательно зажавший нос.

— Scrofa stercorata et pedicosa! — констатировал предусмотрительно оставшийся поодаль Тарх, и я кивнул ему в знак понимания насчёт грязной завшивевшей свиньи и своего полного с ним согласия, поскольку внятный ответ на латыни с зажатыми ноздрями у меня едва ли вышел бы.

— Милят! Хозяйский срач! — присоединился к нашему общему мнению и Бенат, тоже остановившийся рядом с этруском.

— Срань господня! — поправил я его, отойдя от зловонной туши и освободив наконец ноздри, — Ну и как ты теперь собираешься свежевать и разделывать этот свой роскошный охотничий трофей? — это я уже Велтура подгребнул, который, собственно, и втравил нас в это пахучее охотничье недоразумение.