— И что, он совсем неизлечим? Ну, я имею в виду — для нас, — озадачился парень.
— Ну, в наше время от него научились делать лекарство, и если обнаружить болезнь вовремя — излечить можно. Но само это лекарство таково, что снижает устойчивость к другим болезням, — более понятно я не мог пока растолковать ему, что антибиотики здорово сажают иммунитет, — Да и его мы здесь, в этих условиях, сделать не можем — сложное оно в изготовлении и требует специальных знаний, которых у нас нет.
— А до вашего времени разве не лечили? Если целых пятьсот лет…
— Лечили, как не лечить? Ртутью лечили, больше хрен чего помогало. Но она ведь сама — подарочек ещё тот. Или от сифилиса помирай, или от отравления ртутью — ну его на хрен, такой говённый выбор! Уж лучше думать головой и не заражаться!
— Ты это рассказываешь мне для того, чтобы я не жалел о тех упущенных нами островитянках? — сообразил Велтур — догадливый, млять!
— Ага, именно для этого. А ещё — для того, чтобы ты помнил об этом тогда, когда мы всё-же доберёмся до баб на больших островах. И чтобы думал при виде их — если окажутся вдруг симпатичными — головой, а не головкой, гы-гы!
— Да ну тебя, Максим! Опять всё настроение испортил! — буркнул шурин, отворачиваясь от проплывавшего вдали за бортом берега острова Гаити.
Его гористое южное побережье, вдоль которого мы плыли, здорово напоминало Малые Антилы, которые мы уже миновали несколько дней назад. Такая же узкая полоска песчаного пляжа там, где берег не обрывист или не зарос манграми, такие же пальмы и такие же поросшие лесом горы за ними. Романтика, млять, кто понимает! Увы, Велтур — не понимает. Особенно, когда видит поднимающиеся над зарослями дымки — явный признак присутствия на острове людей. На Акобала парень глядит в такие моменты особенно неприязненно, а мы с финикийцем обмениваемся понимающими взглядами. Да, люди здесь однозначно есть, но вот нашему появлению в здешних водах эти люди едва ли рады. Дымки ведь — характерные, прерывистые, наверняка сигнальные, что-то вполне осмысленное означающие, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить о связи дымовых сигналов с нами. Желанных гостей так не встречают…
Но шурин думает совсем не об этом, у него на уме лишь островитянки. Уже на пятый день после Канар его начал донимать юношеский сухостой, а Атлантика ведь широка. На Средиземном море давно бы уж до порта какого-нибудь добрались, но тут — океан. До ближайшей земли — две мили, сэр — ага, в вертикальном направлении. Не знаю, сколько бы нам пришлось реально плыть до Малых Антил — месяц, как получалось по моим прикидкам или «честные» проверенные многими плаваниями сорок дней — не вышло у нас чистого эксперимента. Вышел «грязный» — из-за вмешательства шторма. На настоящий ураган он, хвала богам, даже близко не тянул, но нам с Велтуром, как и нашим бойцам, и вообще всем пересекавшим Атлантику впервые, мало не показалось. Гроза, ветер, волны, болтанка вверх-вниз — океанская волна и так-то уж всяко будет похлеще средиземноморской, а тут и вовсе взбесилась. Тропическая идиллия, млять — аттракцион не для слабонервных! Троих из наших иберийских бодигардов и двоих мореманов-новичков укачало, двое проблевались — так мореман хоть до борта свой рвущийся наружу завтрак донести сумел и честно за борт его выблевал, а вояку прямо на палубе наизнанку вывернуло. И такая хрень — два дня подряд. Вымотались так, что потом целый день дрыхли вповалку. Ну и второй корабль, на котором Васькин плыл, посеяли, конечно, на хрен. Так уже бывало пару раз и раньше — вечером его видно, а утром — хрен его знает, куда девался. В первый раз с помощью дымовых сигналов друг друга обнаружили, во второй, когда дым не помог, Акобал приказал ручного ворона из клетки выпустить. Птиц взлетел повыше, покружился, да и полетел вдруг уверенно на северо-запад, мы- за ним, и за полчаса наш живой пернатый «беспилотник» вывел нас прямиком на потерявшихся товарищей по путешествию. Но на третий раз — после того шторма — не помог уже и ворон. Взлетел, покружился, осмотрелся — и спустился обратно на палубу. Типа, нет там ни хрена, и лететь некуда. Тут уж и наш финикийский моряк развёл руками. За судьбу товарищей он особо не опасался — и корабль их ничем не хуже нашего, тоже добротной гадесской постройки, ещё и не на такие капризы морских богов рассчитанной, и начальник на нём — его бывший помощник — мореман опытный, в куда более крутых переделках с ним побывавший, и подводных скал никаких на маршруте быть не могло — не было причин для серьёзного беспокойства. Но вот как теперь отыскать пропавших, унесённых штормом слишком далеко даже для его «морской авиации», Акобал понятия не имел, в чём и признался нам честно и откровенно. Одним кораблём всегда раньше плавали, и не возникало никогда такой проблемы. Млять, святая античная простота!
Естественно, на подобный случай у нас задумки имелись, и договорённость с Хренио соответствующая — тоже. Да и начальники судов были проинструктированы нанимателем — в подобных непредвиденных обстоятельствах нас слушать и советам нашим следовать. Не приказам, боже упаси, в открытом море только начальник судна приказывать вправе, а именно дружеским советам. И мне не требовалось особо гадать, чем был занят в тот момент наш испанец — тем же, чем и я сам. Часы наши ориентовские ведь ещё и водонепроницаемые. Моя модель попроще, на тридцать метров погружения рассчитана, у него — покруче, на все пятьдесят. Так заявлено производителем, по крайней мере, а проверять его на практике — дураков нет. Нам ведь такого экстрима и не надо, для нас главное, чтоб часы наши брызг и сырости не боялись, а уж это-то узкоглазый производитель обеспечил гарантированно. Закоординатились, с местоположением своим по карте определились, и получилось у меня прикидочно, что находимся мы где-то чуть ли не на долготе Барбадоса, только севернее по широте. Короче — в двух шагах от цепи Малых Антил. Шторм — нет худа без добра — попутным для нас оказался и в качестве дополнительного ускорителя бесплатно на нас поработал. Очень уж далеко он нас раскидать не мог, и если мы сами градуса на три севернее Барбадоса, то и Васкес, надо полагать, тоже. А раз так, то место встречи — Доминика, северная оконечность, которая к высочайшей вершине острова — почти полуторакилометровой — поближе. Вершины-то и на Мартинике с Гваделупой не худшие имеются, да только их ведь ещё опознать надо безошибочно при нашей-то невеликой точности закоординачивания, а Доминику хрен с чем спутаешь — берега скалистые, обрывистые, характерный видок имеют. Потому-то её, собственно, и англичане с французами в период колонизации на целое столетие карибам местным оставили, что мест подходящих для портов там практически нет, а кому нужна колония без хорошего порта? Так что местечко характерное, не разминёмся, а заодно и вода получше — речушки бурные, с водопадами, и при таком течении зараза в воде не заводится — для питья набирать можно смело. А посему, курс — строго на запад!
С широтой я, впрочем, несколько нагребался, и вышли мы не на Доминику, а на расположенную южнее её Мартинику — Акобал, узнав остров, подтвердил, что нужный мне гористый с обрывистыми берегами находится севернее. А пока подошли к Мартинике, и на ней-то как раз и вышла мимолетняя встреча со взбудоражившими Велтура островитянками. Выгребаем мы, значится, из-за мыса, огибаем поросшую пальмами и кустарником песчаную косу, а там — они. Ага, плещутся на мелководье. Ну, матросня, само собой, восторженные вопли подняла, да и шурин мой недалеко от них ушёл. Индианки, естественно, перебздели — сперва застыли в ступоре, а затем опомнились и пустились наутёк. Я-то успел разглядеть их в трубу ещё не заметившими нас, а потом замершими на месте — так, ничего особенного. Не так страшны, впрочем, как я опасался, вспоминая фотки амазонских уродин, бабы как бабы, но на каком-нибудь штатовском конкурсе красоты — даже с учётом модной политкорректности — им ловить было бы нечего. В общем — не впечатлили. Шурин — другое дело. Выпросив у меня трубу, он уставился на уже убегающих дикарок, и ему они почему-то показались писаными красавицами — ага, на трезвую-то голову! Млять, я и в его-то годы поразборчивее был. Или это мне теперь так кажется?
