— Молодец! — утешил я опоздавшего, — Лучше поздно, чем никогда! — в конце концов, боец ведь честно выполнил полученный приказ, а в том, что он не нашёл нас там, где мы должны были быть, его вины нет.

— А теперь — рассказывай, за каким хреном тебя Геракла изображать понесло? — ехидно поинтересовался я у вождёныша. Но пока тот подбирал слова для достойного его сана ответа, вмешался помощник Миликона:

— Римский гонец передал приказ от Назики — связать боем и не выпускать бегущих лузитан. Он настиг их у самой Илипы, но у него мало конницы, и он не может перехватить беглецов. Это должны сделать мы.

— Класс! Слыхал, Хренио? Это мы, оказывается, над беззащитными беглецами тут изгаляемся! — съязвил я, и турдетанам переводить с русского не понадобилось — сами догадались. Пока ржали, подъехал римлянин и стал на ломаном турдетанском доводить до нас обстановку. Оказалось, что напрасно мы опасаемся подхода тех крупных сил лузитан, которые были тремя скоплениями показаны на карте Ликута — их-то как раз и настиг со своей армией Сципион Назика. Поначалу там было жарко, но на момент отъезда гонца к нам римляне уже сломили сопротивление противника и обратили его в бегство. Те, которых остановили мы, были, конечно, не беглецами оттуда, а передовыми отрядами, выдвинувшимися для разведки и прорыва, а вот беглецы — это те последние, которых мы шуганули.

— Пора разделаться с этими! — спохватился я, указывая на собравшийся плотной массой конный отряд лузитан и пеших с награбленным скотом. Насколько я помнил по юлькиной выжимке из Тита Ливия, отобранную у лузитан добычу Назика должен свезти к Илипе для возвращения прежним хозяевам, если таковые объявятся, а всё невостребованное продадут для дележа денег между солдатнёй. Кто-нибудь верит в то, что ограбленные лузитанами пейзане следуют за ними в надежде вернуть своё от самой Кордубы? Лично я — как-то с большим трудом. В то, что кто-то их известит и будет их дожидаться — как-то тоже. Но как делить невостребованное будут? Нетрудно сообразить, что римлянам и латинянам может запросто перепасть куда больше, чем союзникам, а италийским союзникам — куда больше, чем испанцам. Но та добыча, которую захватим мы — наша. Что с боя взято, то свято, как говорится. Ну так и брать надо, раз дают!

Лузитаны, конечно, имели на сей счёт своё особое мнение, но кого оно интересовало, их заведомо неправильное мнение? Их лучшие бойцы легли в атаке на наш рубеж, а эти тыловые крысы даже экипированы были хуже самых захудалых из миликоновских ополченцев — ну, если честно сравнивать, конечно — пеших с пешими, а конных с конными. Конницу ихнюю мы смели сразу же, пешие попытались было что-то вроде вагенбурга из телег изобразить, но настолько бестолково, что и половины не успели. Часть мы порубили, часть оружие побросала. Три десятка я оставил разбираться с добычей, а сам с Тордулом поспешил к рубежу, где «на хозяйстве» оставался Велтур. Но там всё тоже завершалось — стрелки расстреливали противника из фортов, копейщики держали фронт, а лёгкая ополченческая пехота, которую шурин догадался выдвинуть в прорывы вслед за нашей конницей, охватила противника с флангов и тыла. Кто-то сражался до конца, стараясь продать жизнь подороже, кто-то — хотя бы уж умереть с оружием в руках, кто-то закалывался сам, дабы не попасть в плен, но кто-то и бросал оружие. Где-то с полсотни пленников набралось, и хрен ли с ними прикажете делать? Нам-то они нахрена? Римлянам разве только продать? Пожалуй, так и сделаем — один хрен с Назикой встретиться надо. Но это позже, а пока — есть дела поважнее…

У себя в палатке я достал одну из заранее приготовленных записок — ту, что для победного случая предназначалась. Подаю её нашему «почтмейстеру», тот к лапе голубя вяжет.

— Макс, ты обещал показать, что там написано, — напомнил мне Васькин, — А то один только я не знаю.

— Да не ломай глаза, там же мелко, только Володя и разберёт. Я сейчас покрупнее и поразборчивее продублирую.

— А зачем?

— Тучи видишь? Погода нелётная, и как по ней голубь долетит — хрен его знает. Да и мало ли что в пути случиться может? Охотник подстрелит, коршун сцапает — надо ещё и гонца отправить. Бенат! Ты как, отдохнул? Выбери десяток людей, кто устал поменьше, да дуйте к повару, чтоб накормил вас впрок. Потом возьмёте по два коня посвежее и доставите моё донесение в Дахау. Фабрицию, Володе, хоть самому Миликону — без разницы.

Пока они лопали, я достал кусок папируса и накорябал крупными печатными буквами: «НАД ВСЕЙ ИСПАНИЕЙ БЕЗОБЛАЧНОЕ НЕБО». Хренио прочитал, перевёл для себя мысленно на испанский, въехал — ох и долго ж он хохотал! Ему ведь тоже не нужно разжёвывать, ЧТО начнётся, едва в Дахау получат и прочитают это донесение! Мы ещё только выезжали, когда Миликон уже начинал выдвигать отряды за «лимес», на самую границу. Несколько дней они накапливались там в ожидании сигнала, и только его же ждут и его лучшие силы, оставленные у городка только на случай, если их придётся высылать к нам на помощь. Теперь ясно, что не придётся, а сигнал — вот он, у меня в руках. Именно этой кодовой фразой по радио, если кто не в ладах с новейшей историей, был подан сигнал к началу военного мятежа в Испании — того самого, который привёл к власти генерала Франко. Вот и мне тоже захотелось приколоться, подав тот же самый сигнал к началу операции «Ублюдок», гы-гы! Поржали с Васкесом — с нами он таким же циничным приколистом, как и мы сами, заделаться успел, я свернул папирус в свиток, запечатал, отдал Бенату — всё, главное — сделано.

Гнать туда сей же секунд наши уставшие в бою отряды — глупо. Толку от них, валящихся с ног! И без нас там есть кому быть в первом эшелоне вторжения — зря, что ли, Миликон всё своё ополчение мобилизовал? А мы, передохнув и разобравшись со здешним срочняком, как раз во второй эшелон поспеем.

Пожрали, передохнули, отправку добычи на территорию нашей автономии организовали, да и поехали с Рузиром и римским гонцом к Илипе — с пропретором Сципионом Назикой встретиться. Хоть и сменщик его в скором времени ожидается, но пока не прибыл, именно он в Дальней Испании олицетворяет официальную римскую власть, и все его решения — законны и обязательны. Этот порядок римские наместники соблюдают строго, ведь из-за ублюдочного сдвига римского календаря относительно нормальных времён года каждый из них почти половину своего годичного срока уже не претор, а пропретор. И едва ли Нобилиор отменит решения, принятые Назикой, без совсем уж крайней необходимости.

Ещё не доезжая до Илипы, мы наткнулись на поле боя. Млять, ну и мясорубка тут была! Трупы уже начали мародёрить, но до многих ещё не добрались, и среди убитых лузитан можно было увидеть немало и сражённых ими легионеров, не говоря уже о союзниках италийцах. И снова мне припомнилась юлькина выжимка из Тита Ливия:

— Прикинь, Хренио, официально заявленные потери римлян в этом сражении — семьдесят с чем-то человек. Недурно мухлюют?

— Бессовестно! Я уже насчитал раза в три больше, а поле — вон какое, мы и четверти не объехали. Кто так нагло врёт?

— Тит Ливий. Точнее — те, у кого он переписал.

— Странно. Юля, вроде, говорила как-то, что он близок к объективным оценкам.

— Ну, насколько я могу судить по его «Войне с Ганнибалом», то да — римских ошибок не скрывает, случаев сомнительной правоты — тоже.

— Но тогда он не должен бы врать. И как увязать это с тем, что мы видим? Ты ведь, Макс, видишь то же, что и я? Сколько, кстати, убитых лузитан заявлено?

— Точной цифири не помню, но больше десяти тысяч.

— Так, так! — испанец окинул взглядом поле и прикинул, — Может, и не втрое завысили, но вдвое — уж точно. Но это — ладно, это — противник…

— Пиши поболе, чего их жалеть, этих басурман, как говаривал один наш фельдмаршал и граф.

— Вот именно. Тут ради государственного престижа могут на слово поверить. А как можно свои потери занизить, за которые отчитываться приходится?