— Вот именно. А любой свободный — на голову выше, если не на все две. И чего это за семья у Рама будет, если его жёнушка его будет динамить, а ко всякому свободному в койку прыгать?

— Ну, допустим, не ко всякому свободному, а к одному и вполне конкретному. И я даже знаю, к кому именно, но как воспитанная женщина не буду тыкать пальцем, хи-хи!

— И пусть только попробует прыгнуть к кому-нибудь другому, — заметила как раз закончившая кормить Волния кашей Софониба.

— И тебя это устраивает? — прихренела эта оторва.

— А почему нет? Вот будут у госпожи Велии месячные, а кто её подменит? Я не могу, — бастулонка красноречиво огладила рукой свой уже хорошо выпирающий живот.

Юлька взглянула на неё, потом на её живот, потом на свой, куда меньший, неопровержимо доказывающий моё полное алиби, потом на моего спиногрыза, которого Софониба как раз передала мне, и тихонько проговорила:

— Сволочь ты, Макс! Сволочь и эгоист!

— Ага, он самый, — подтвердил я, размещая мелкого поудобнее на колене. Пока доспевал над углями шашлык, я подобрал с песка камешек, положил перед Волнием, и мы с ним поиграли в телекинезбол. Причём, помогать-то ему мне уже почти и не пришлось.

— Своей законной вон какого сделал, стерве этой из Утики тоже, скорее всего, не хуже, наложнице — и той сделал, а мне? Сволочь ты самая натуральная!

— Это не я, это судьба. Я тебе впендюрил, шанс залететь у тебя был, и если он не реализовался — при чём тут я? Фактор-то — вероятностный.

— Когда ТЕБЕ надо — вероятности у тебя сразу же сами в нужную тебе сторону выстраиваются. Ты просто не захотел! А я из-за тебя своему стала давать без предохранения — уверена ж была, что от тебя уже заряжена. А потом продолжать пришлось, чтоб ничего не заподозрил, а когда спохватилась и предохраняться начала — поздно уж, от него залетела. Сперва аборт хотела делать, да сначала твоя отсоветовала, потом Наташка, а потом и сама передумала — и в наше-то время рискованно, а уж в этом диком мире — тем более. Теперь вот от своего рохли такого же рохлю рожать буду, а всё из-за тебя!

— Это — судьба, — повторил я ей, — И как правило, что бы она ни выдала — всё обычно к лучшему оказывается.

— К лучшему? У тебя РАБЫНЯ скоро уникума-вундеркинда родит, а Я кого? И это — к лучшему? Или ты и её тоже освободишь?

— Спасибо, кстати, что напомнила — надо бы, и не слишком мешкая.

— А что так?

— Греческие и римские законы о таких делах помнишь? Финикийские сильно либеральнее?

— Вы о чём? — не въехала Софониба.

— Тебе рожать через три месяца, — разжевал я ей, — Ребёнок кем будет?

— Ну, как ты решишь, тем и будет. Ты же его, я надеюсь, не обидишь?

— Я-то не обижу, а окружающие? Они его кем считать будут? Освобождать тебя надо в натуре, да побыстрее. Ещё тогда, перед отъездом надо было, вслед за Укруфом, если по хорошему, да у меня тогда с этими сборами из башки вылетело…

— Так, а меня тогда кто подменит, когда я второго вынашивать буду? — спросила успевшая уже обсохнуть и одеться и подошедшая к нам Велия, — Надо же замену искать.

— Не надо, госпожа, — возразила бастулонка, — Как подменяла тебя, так и буду подменять. Тем более, что и мне одного ребёнка мало. По очереди вынашивать и рожать будем.

— А я? — попыталась качнуть выторгованные ранее, но не реализованные права Юлька, — Мой первый — ладно, что вышло, то вышло, но второй — за Максом!

— Поздно, — вмешалась Наташка, — Второй должен быть похожим на первого, если не хочешь неприятностей. И потише, кстати — слугам незачем обо всём слыхать.

— Сволочь ты, Макс! Если девчонку рожу — вашего на ней жените?

— Если окажется подходящей. И если он сам именно её выберет. В моей семье будет так, — постановил я сходу, — Мы будем советовать и предостерегать от ошибок, но выбор и окончательное решение — за ним самим.

— Эгоист! Социал-дарвинист! Фашист!

— Ага, он самый. А ты рожай и воспитывай толковую, а не… гм…

— От кого?

— Не так уж твой и плох, — заметила Софониба, — Здоров, неглуп, усидчив. Не всем же воинами и вождями быть. И девочка от него очень даже неплохой может получиться. А от Максима — мы уж с Велией как-нибудь и сами…

— Типа, каждому — своё? Макс вам не рассказывал, где это было написано?

— Тихо ты! — одёрнула её Наташка, — мой и твой возвращаются, — Володя с Серёгой отходили к камням на берегу, где спецназер пытался тряхнуть стариной и загарпунить какую-нибудь рыбёшку из своего подводного ружья.

— И завязывай с демагогией. Хорошая попытка, но тут тебе не зомбики нашей полувековой давности, — прикололся я, — А вы две уже прямо и сами за меня всё решили?

— А у тебя есть лучшее решение? — ехидно поинтересовалась моя законная, и обе расхохотались, — Так и будем — по очереди.

— И тебя, Велия, это устроит? — опешила Юлька, — Одно дело наложница, это у вас принято, но тут-то будет уже свободная любовница! И ты это потерпишь?

— Ну, наложницей же я её терпела? А любовницей она же и будет — что при этом меняется? Мириам по-твоему кто?

— Так тогда ж дети бывшей рабыни, получается, будут равны твоим?

— Ну, не совсем. Мои — как вы это называете? Равнее? Этого вполне достаточно.

— Ну, ты даёшь! Офигеть!

— Ты, Юля, не о том думаешь, — моя благоверная как раз забрала у меня Волния покачать на руках, — Сколько нас всего? Десяти не наберётся. А сколько нужно, чтобы сохранялся ваш язык, на котором написаны все ваши мудрёные книги? Один — вот, у меня на руках. Вторая — на руках у Наташи, третий — у Васькиной, у тебя — четвёртый намечается. Ну, пятого ещё Велтур с Милькатой, надеюсь, тоже скоро добавят. Вот и всё, если по-твоему рассуждать. Ну, ещё по одному через пару-тройку лет родим, потом ещё. Но по десять детей мы уж точно не потянем — этих ведь учить надо, и кроме нас это делать некому. А нужно больше. Кого ты той же истории вашего мира учить собралась, по которой вы и знаете заранее, что когда и где произойдёт? Вот, одного нам Софониба скоро добавит. Потом — Укруф со своей. Кого-то — Рам с Мунни, кого-то — наши солдаты-охранники и другие вольноотпущенники, которых надо для этого приучить к нашему образу жизни и языку и отпустить на свободу. Но ты же понимаешь, что лучше всех будут обучены наши, родившиеся в наших домах и воспитанные вместе с нашими законными детьми? Да вам всем нужно хороших наложниц для своих мужей искать, и пускай они тоже детей им рожают, вместе с вами…

— Ну, ты скажешь тоже! — тут и Наташка выпала в осадок вместе с Юлькой, хотя и в меньшей степени.

— Оооо, даст ист фантастиш! Смотри-ка, Серёга! Тут, оказывается, здравые мысли обсуждают! — прикололся Володя.

Наташка зыркнула на него жёстко, с явно пирокинетическими намерениями, но в таком деле намерений мало — надо ещё и уметь. С умениями такого рода у неё напряги, у спецназера же с толстокожестью — полный ажур, и «гаремную» тему они пока, как говорится, замяли для ясности. Серёга, его толстокожестью не наделённый, благоразумно промолчал, но спасло его от юлькиного разноса не это — за этой стервой ведь и авансом не заржавеет, а сообщение оставленного на контроле за слугами Хренио, что шашлык дозрел.

Вышел он на сей раз подгоревшим снаружи, местами аж чёрным, но внутри мясо было розовым — самое оно, кстати, если на мой вкус. Остальные наши тоже вполне одобрили, и только Юлька с Наташкой морщились. У Юльки глаза полезли на лоб, когда я, сняв кусок мяса с шампура, срезал с него ножом слегка подгоревшую корку, с аппетитом слопал её сам, а розовую сочную мякоть порезал на совсем маленькие кусочки и принчлся кормить ими Волния. Тот, хоть и налопался уже каши, дегустировал с удовольствием — даже без вина, которое ему, естественно, никто давать не собирался. Наташка тоже как-то насторожилась — вычитали обе где-то, что рано якобы карапузам мясо давать. До хрена они понимают, кошёлки! Чем, спрашивается, наши предки кроманьонцы десятками тысячелетий мелюзгу свою кормили, пока не знали земледелия, и не из чего было им варить те каши? Если в меру, а порода здоровая — как может повредить то, что не вредило сотням поколений предков? Может, оттого они и в шоке, что порода? Ну и хрен с ними…