Один помощник одного члена Политбюро рассказывал:

«Зима, январь, день смерти Ленина. Надо возлагать венок к Мавзолею. Всё Политбюро и Секретариат идет на Красную площадь. Ну, не совсем всё. Товарищи из республик не приезжают, кто-то болеет, товарищ Громыко в Нью-Йорке, товарищ Катушев в Варшаве, но кворум есть.

Леонид Ильич уже едва ходит. Но тоже участвует. А вот непосредственно возлагает венок, то есть идет за двумя офицерами, которые этот венок несут и ставят, а потом рукой расправляет ленточки, – на этот раз мой шеф.

Венок здоровенный, розы голландские, и все это на пушистом кедровом лапнике. Специально из Сибири везли.

Вот. Ставят, значит, офицеры венок, отдают честь, отшагивают в стороны. Рядом телекамеры, снимают это дело. Мой шеф, склонив голову, правой рукой, как положено, расправляет ленточки. Запах от кедровых веток чудесный. Он их чуточку гладит. Запускает в них пальцы.

И тут его кто-то за палец – цап!

Больно и крепко.

Он смотрит – ё-моё! Бурундук! Как-то он с этим кедром приехал. И вцепился, сука, в палец. А телекамеры снимают. И все Политбюро сзади тоже стоит с серьезным видом. Не станешь же при всех руку выдергивать и бурундука стряхивать! Позор какой на всю страну – тем более что прямая трансляция!

Вот шеф и говорит вполголоса:

– Братишка! Бурундучок! Ну, будь человеком! Отпусти! Я велю ребятам, чтоб тебя накормили и куда хочешь – хоть в зоопарк на все готовое, хоть на родину. Спецбортом отправлю! Только отпусти!

Бурундук отпустил и куда-то в эту хвойную толщу юркнул.

Мой шеф снял шапку, поклонился в пояс – вроде Ленину, а на самом-то деле бурундуку! – и все Политбюро, как ваньки-встаньки, за ним – тоже шапки долой, и в пояс.

А дальше по своим ЗИЛам – и кто домой, кто в ЦК…

В ближайший четверг сидим на Политбюро. Вдруг Брежнев спрашивает моего шефа:

– Смотрел передачу, как мы венок возлагаем. Ты прямо у венка что-то говорил. Что ты там шептал? Кому, зачем?

– Я говорил с Лениным, – отвечает мой шеф. – Советовался.

– Про что?

– Я спросил: «Товарищ Ленин! Сейчас, когда наша страна выходит на новый крутой подъем, что нам надо сделать, чтоб успехи были еще ярче?»

– И что он сказал?

– Он сказал, – тут мой шеф задумался на секунду и выпалил: – Он сказал: «Передай Леониду Ильичу…»

– Чтобы шел на хер? – засмеялся Брежнев.

– Что вы, Леонид Ильич! – нахмурился мой шеф. – Ленин сказал: передай Леониду Ильичу, чтобы он наконец написал воспоминания! Это нужно молодежи! Это будет иметь большое политическое значение!

– Чудаки вы оба, – сказал Брежнев. – Надо было спросить, как накормить народ. И чтоб работать научились хотя бы как в ГДР, не говоря уже о ФРГ… И чтоб он ответил! А то у меня тут сплошные академики, а ни хера не понимают. Или сказать не могут… Пойду сам с ним поговорю!

Встает и говорит:

– Дайте пальто!

Мой шеф говорит:

– Уже не получится, к сожалению. Ленин уже уехал. То есть не он сам, а его дух. В смысле, вечный дух бессмертного ленинского учения. Который разговаривает с нами, с потомками. Понимаете, этот дух прилетает ненадолго, из Сибири, на несколько дней. А весь год он живет там, где высокие кедры и широкие реки, где водятся медведи и бурундуки. Кстати, новый бурундук на днях появился в московском зоопарке. Подарок Красноярского крайкома.

– Бурундук – это хорошо! – засмеялся Брежнев и сел. – Ладно. Придется засесть за мемуары! Ты там все организуй. Скажи – Ленин велел!

– Конечно! – сказал мой шеф и под столом потер забинтованный палец».

Как то раз, возвращаясь в Москву на поезде, приближаясь к Рижскому вокзалу и медленно проезжая мимо платформы «Красный Балтиец» – это около метро «Войковская», – опять увидел изуродованный дом.

В Москве таких тысячи, и я видел их тысячи раз, но сегодня этот кошмар предстал передо мной особенно рельефно и очевидно. Весь целиком, сверху вниз и справа налево, подробно и целостно. В раме окна поезда – как на планшете, как на архитектурной выставке.

Представьте себе дом середины пятидесятых, построенный на излете «большого стиля», сталинского ампира, или как там его зовут. Стройный и соразмерный, восьмиэтажный и многоподъездный. Облицованный особым светлым кирпичом, с башенками и колоннами, эркерами и балконами, тщательно отрисованными карнизами и навершиями окон, и вообще с проработанными деталями. Не дом, а красавец, дворец на сто двадцать семей. Зодчий постарался, и строители не подвели.

Во что же его превратили эти сто двадцать семей?

Почти каждый балкон застеклен, сделаны т.н. «лоджии», но все – по-разному. Где-то похоже на аквариум, где-то – на голубятню, где-то – на дачную теплицу. Где-то переплеты стеклянные, где-то – металлические, где-то – пластиковые. Где-то застеклено вдоль, где-то – поперек, где-то вообще сикось-накось.

Незастекленные балконы заставлены шкафами и забиты всяким барахлом, в особенности автомобильными колесами. Где-то сохранилась старая, архитектурно осмысленная решетка, где-то ее заменили, а где-то – забили листами разноцветного пластика.

Окна тоже – кто в лес, кто по дрова. Белые стеклопакеты чередуются со старыми серыми рамами.

Бельишко разноцветное висит, опять же. Особенно в «лоджиях», ибо там не каплет.

Дом-дворец стал похож на сквот. Бомжатник, если по-нашему. Выглядит он так, как будто покинутое здание полгода назад захватили бездомные граждане и стали обживать его по своему нехитрому разумению. Лепить халупы на балконах, стеклить окна кто во что горазд.

Ужасное зрелище, если снаружи.

А внутри, не сомневаюсь, там сто двадцать уютных гнездышек.

Некоторые даже с евроремонтом и импортной сантехникой.

Мне кажется, что устройство застекленных «лоджий» – это скорее дань традиции, чем необходимость.

Откуда такая традиция взялась? Наверное, из желания отвоевать еще два-три метра дополнительной площади. Плюс из дачно-деревенских воспоминаний. Традиция новая (с начала 1980-х), прочная и бессмысленная. Прибавка двух-трех квадратных метров в виде отдельного помещения, смежного с жилой комнатой, способствует сбору хлама и более ничему. Ни постирочной, ни кладовки лоджия не заменяет. Десятилетиями бедные и богатые, профессора и слесари, скромники и нахалы – жили без лоджий, и не стеклили балконы, и не помышляли ни о чем подобном.

Более того. В «сталинских» домах нет такой уж совсем страшной тесноты и, как правило, есть встроенные шкафы, кладовки и просторные коридоры… Однако стеклят!

Это мне напомнило вот какую историю.

У моего приятеля на даче работала бригада строителей из Чувашии.

Вдруг в конце августа работы приостановились. Приятель рассказал, что они уехали домой, картошку копать. Бригадир уговаривал их остаться. Он на бумажке считал и доказывал, что они за эти дни заработают столько, что хватит купить картошку на всю зиму, и еще останется. Но мужики и особенно бабы мрачно бухтели: «Картошку как же не копать, картошку надо копать».

Тогда бригадир – такой же полугородской, полудеревенский человек, но только продвинутый и обтершийся – пошел ва-банк. Он сказал: «Пусть каждый скажет, сколько ему нужно денег закупить картошку на зиму. Я даю эти деньги сверх зарплаты. Только не уезжайте».

Они задумались, а потом забухтели еще мрачнее: «Как же это картошку не копать? Сентябрь скоро, картошку копать надо!» И уехали.

В институциональной теории это называется “path dependency”, зависимость от наезженной колеи, от традиций и привычек.

«Как же это балкон не стеклить? Балкон есть, его стеклить надо!»