— Ну, хотя бы ради того, — не сразу ответил Селлвуд, — чтобы не наносить друг другу напрасные душевные раны, не выбивать последнюю опору из-под ног ближнего.

— А истина? Как быть с истиной? Или будем врать друг другу ради обманчивого покоя? Ведь это даже не ложь во спасение, а ложь ради временного покоя, потому что истина вот-вот откроется всем.

— А вам она, конечно, уже открылась? — продолжал злиться Клинцов. — Она уже у вас в кармане?

— Да! — вскочил на ноги Анатолий. — В кармане! Вот! — он вынул руку из кармана, разжал ладонь, и все увидели на ней — не сразу поняв, что это — сломанный дозиметр. — Это дозиметр, которому я свернул голову. Но свернул я ее не по невежеству, как вам об этом сказал Николай, а от ужаса, от страха: я увидел, что волосок на шкале ушел за красную риску — он показывал смертельную дозу.

— Дурак, — тихо проговорил Клинцов. — Боже, какой дурак…

— Не надо было, — потянул Ладонщикова за подол рубахи Кузьмин, студент Коля. — Зачем же ты?

Наступила тяжелая и продолжительная пауза.

— Но я больше не мог, — вдруг навзрыд заплакал Анатолий. — Я больше не мог носить это в себе… Это меня убивало… Выше моих сил… Знать такое одному невыносимо… Что же делать? Что теперь делать?..

Медленно, со вздохом поднялся на ноги Селлвуд. Он подошел к Ладонщикову, положил ему руку на плечо и сказал:

— Глупо доверять какому-то дозиметру, который, возможно, давным-давно был испорчен. Мне известна эта система дозиметров, студент. Она крайне ненадежна. Бросьте ваши игрушки в яму и успокойтесь. Это все, что я могу вам посоветовать.

Анатолий, продолжая всхлипывать, сел. Селлвуд возвратился на прежнее место.

Опять наступило молчание. И чем дольше оно продолжалось, тем труднее становилось затеять общий разговор — это все понимали: болтать о пустяках казалось кощунственным, а заговорить о главном никто не решался. Но и молчание становилось все более тягостным.

— Я расскажу вам одну историю, — услышали, наконец, они спасительный голос Селлвуда. — Она имеет какое-то отношение к нам. Это рассказ фантаста, фамилию которого я забыл.

— И черт с ней, с фамилией! — нашел, как выразить свою радость, Сенфорд. — Черт с ней, мистер Селлвуд! Рассказывайте!

— Да, — продолжал Селлвуд, — так вот. Некая экспедиция, человек десять, высадилась на неизвестной планете. Все шло хорошо, но вдруг умер один из членов экспедиции. Причина смерти, как установил врач, — вирус, против которого в лекарственном арсенале землян не оказалось никаких средств борьбы. Хуже того, вскоре выяснилось, что все члены экспедиции уже заражены этим вирусом. И, стало быть, экспедиция обречена на гибель. Между командиром экспедиции и врачом состоялся тайный разговор. Суть этого разговора была в следующем: врач сказал, что он не может создать препарат против вируса, но что одно средство все же есть. Это средство заключается в том, что все члены экспедиции должны поверить врачу и командиру, что такой препарат все же создан. Подчеркиваю: поверить.

— Обман? — вставил свое слово Сенфорд.

— Обман ли? Послушайте, однако, что было дальше. Командир собрал всех членов экспедиции, и врач в течение двух или трех часов рассказывал им о вирусе-убийце и о том, как он синтезировал — причем это со всякими выкладками, формулами и так далее — спасительный препарат. А в заключение сказал приблизительно следующее: «Сначала я не знал, как создать такой препарат. Я даже думал, что создать его невозможно. И тогда мы, я и командир, решили надуть вас, сказать вам, что такой препарат создан, заставить вас поверить в это и этой верой победить вирус. Только верой. Ввести же вам я собирался обыкновенную дистиллированную воду. Но теперь необходимость в обмане, который сыграл бы свою чудодейственную роль, отпала. Я создал настоящий, эффективный препарат, который сейчас и введу вам. Он всех нас спасет!» — так закончил свою речь врач. И ввел всем препарат. Все выжили. Даже командир. Погиб только сам врач: он-то точно знал, что никакого препарата он не создал. Вот и все, вся история.

— О-хо-хо, мистер Селлвуд, зря вы все это рассказали. Ведь вы, в сущности, тоже в некотором роде владели чудодейственным препаратом. Теперь же вы выдали тайну. И никакого препарата у вас больше нет, — заявил Сенфорд. — Вы поступили опрометчиво, мистер Селлвуд. Но, с другой стороны, я не верю, будто внушение или самовнушение способно победить вирус. Тем более это не оружие против радиации.

— Пожалуй, — согласился Селлвуд. — Но что-то в этой истории все-таки, думается мне, есть. Не будем создавать новую веру, но и ту, что есть, разрушать не будем. Вот, по-моему, правильный вывод из рассказанной мною истории.

Заговорил Омар. Никто, кроме Глебова, не знал его языка.

— Что он хочет? — спросил Глебова Клинцов.

Глебов выслушал Омара до конца и перевел:

— Он говорит, что надо отвести помещение для туалета, чтоб все знали, где оно, и провести туда свет. Это все. По-моему, очень разумное предложение.

— Счастливый человек, — вздохнул Сенфорд. — Мы думаем, как говорится, о духовном, а он — о туалете! Счастливое неведение, дитя природы.

После убийства Денизы все перенесли свои постели и вещи к алтарю. Глебов назвал их новое жилище палатой, Сенфорд — бункером. Сюда же перенесли запасы продовольствия и емкости с водой.

Селлвуд расположил свою постель слева от входа за контрфорсом. Рядом с ним устроился Глебов — все-таки врач, все-таки ровесник. Следующий контрфорс отгораживал их от убежища Клинцова и Жанны.

Разошлись на послеобеденный отдых.

— Знаете, я плохо себя чувствую, — признался Селлвуд Глебову. — И не потому что горе… Я умею отличать одно от другого. Я физически плохо себя чувствую.

— Я вас посмотрю, — сказал Глебов. — Вы прилягте, и я вас посмотрю. Физическое недомогание может быть следствием стресса. Это же естественно, мистер Селлвуд.

— Почему вы меня не называете Майклом? — спросил Селлвуд.

— Не знаю. Для русских это всегда сложная задача — называть чужого пожилого человека по имени. У нас этим измеряется дистанция. Если по имени, то никакой дистанции. Тогда вы друг, брат. По имени и отчеству — дальше. Только по фамилии — очень далеко.

— Я — далеко? Очень далеко?

— Нет, не очень. Можно бы по имени и отчеству, но у вас это не принято. Вот какая проблема.

— У русских всегда очень много проблем. Я это знаю. Я слышал: вы идете впереди цивилизованного мира, и для вас каждый шаг вперед — проблема. А мы катимся по старой накатанной дорожке. Так?

— Почти так, — засмеялся Глебов. — Почти так, мистер Селлвуд.

Селлвуд лег. Глебов принес чемоданчик с врачебными инструментами, сел рядом.

— С чего начнем? — спросил он. — С кровяного давления?

— Опять проблема? — засмеялся Селлвуд. — Хорошо, я вам помогу: начинайте с кровяного давления.

Глебов измерил давление несколько раз, с небольшими перерывами.

— И что? Скачет?

— Да, скачет. А вы откуда знаете?

— Я это чувствую, Владимир Николаевич, — произнес он с трудом имя и отчество Глебова. — Но это еще не все, что я чувствую. Я ощущаю во рту постоянный вкус крови — у меня кровоточат десны. Кровь есть еще кое-где. Меня с некоторых пор постоянно подташнивает. И потом — что это за язвочки на слизистых оболочках?

— Все проверим, все объясним, — сказал Глебов. — А сейчас измерим температуру. Во всем должна быть последовательность, мистер Селлвуд. Это очень важно. Нельзя, например, выпить стакан чаю, не поднеся стакан к губам. Верно?

— Очень тонкое наблюдение, — усмехнулся Селлвуд.

— Нельзя также, например, — продолжал Глебов, — научиться плавать, не входя в реку. А кто попробует вырастить колос, не посадив в землю зерно, тот никогда этого колоса не дождется. Верно, мистер Селлвуд?

— Очень! Очень верно! Просто невозможно не позавидовать вашей исключительной наблюдательности.

— Иронизируете?

— Конечно.

— И напрасно. Подобный ряд наблюдений может привести к очень важному открытию. Например, к тому, что мы все виноваты в том, что с нами случилось. Все мы виноваты, мистер Селлвуд. И теперь расплачиваемся за эту вину.