– Да не может быть… Неужели русалки? Настоящие?.. Драконы? Живые драконы, в Изнорье? Знаешь, это все-таки сказки…

Когда Лиска заговорила о раненном звере, Левко, конечно же, сразу захотел его увидеть. Она осторожно сняла с корзинки платок и слегка отстранилась, показывая другу своего подопечного. Живые блестящие глаза зверька с любопытством изучали нового знакомого без всякого страха.

– Так вот для кого была печеная курица, – Левко улыбался – похоже, Лискина находка ему понравилась. – Слушай, он ведь, еще маленький, и такая беда. Думаешь, поправится?

– Надеюсь. Когда я его подобрала, он был совсем плох, а сейчас вроде получше.

– А как ты его зовешь?

– Пока толком не придумала. Что-то кроме Руша ничего в голову не приходит.

– А почему Руш?

– У нашего соседа лошадь была темно-бурого цвета. Он ее Буркой назвал сначала, потом Бурушкой стал звать, а потом Рушкой, Рушей, а мне нравилось.

Она вдруг спохватилась:

– Я ведь хотела его знахарке местной показать – может, вылечит.

– Нет, не вылечит. Она вчера ушла на хутор к какому-то больному родственнику, и ее несколько дней не будет. Она – пасечнику соседка, и он это говорит с утра всем, кто к ней приходит.

– Плохо. Что же делать? – Лиска даже расстроилась.

– На воротник продать.

Лиска вскинулась, задохнувшись, но, увидев смеющиеся глаза Левко, вспомнила, что серьезно он разговаривает редко, да и то больше, когда врет.

– Да ну тебя, – сказала Лиска, закрывая платком корзинку.

Они решили отправиться в путь завтра утром и пошли на другой конец деревни к сапожнику за Левкиным заказом. Сапоги получились знатные: темно-коричневые, из довольно толстой, но очень мягкой кожи, отлично прошитые и точно по ноге. Цена, правда, тоже была настоящая, целых четыре драйна, но чего не отдашь за хорошую обувь. Всю дорогу Лиска не нарадовалась, что брату стали малы его отличные сапоги, которые были ей сейчас как раз впору. Иначе без мозолей не обошлось бы. Левко тут же переобулся и всю дорогу до пасечника прислушивался, не трет ли где, не жмет ли. По пути они купили хлеба, яиц (с расчетом на мохнатого попутчика), сыру и прочей провизии на следующие три-четыре дня пути до Ковражина.

Когда они добрались до места постоя, день уже клонился к вечеру. Расплатившись с пасечником за ночлег и ужин, друзья пристроили свои вещи на веранде, а сами присели на освещенной солнышком лужайке рядом с домом. Убедившись, что они одни, Лиска открыла корзинку, осторожно вытащила оттуда зверька и переложила на траву. Рушка (как Лиска все-таки решила его назвать) собрался было сразу бегать, вскочил, но тут же тоненько взвизгнул и завалился на бок. Сразу же поднялся второй раз, но уже осторожнее, и на трех лапах поковылял по лужайке, осматривая и обнюхивая все вокруг. Передвигался он очень своеобразно. Хорошо было видно, как ему хочется двинуться вперед, но передняя лапа в одиночку переставлялась медленно, а бежать хотелось сразу во все стороны. Поэтому, делая один шаг здоровой передней лапой вперед, задними он успевал за это время пару раз переступить вправо-влево. Хвост же мотался туда-сюда, уравновешивая движения длинного гибкого тела. Левко, глядя на эту замысловатую походку, усмехнулся и сказал:

– А я знаю, как его зовут.

– ?

– Его зовут Вихляй – да ты сама погляди. Это же невооруженным взглядом видно.

Лиска поглядела. Зверя было ужасно жалко, но двигался он действительно смешно.

– Ну, я надеюсь, он не всегда Вихляем будет, мне больше Руш нравится, – ответила она с надеждой.

– Не сомневайся, в Ковражине найдем ему лекаря. Там, говорят, есть и такие, которые только животных и лечат.

– Я бы хотела уметь лечить, может, и научусь у Илесты или, если она откажется, у какой-нибудь другой знахарки, – Лиска мечтательно вздохнула и пошла ловить зверя, пока он не увихлял до самых ульев.

Укладываясь спать и глядя на звезды, Лиска снова удивилась, как много произошло за эти всего несколько последних дней. И удивляться стоило не только встрече с русалкой. То, что они встретились здесь с Левко, тоже событие не сильно вероятное. Впрочем, оно у Лиски вызывало гораздо больше радости, чем удивления. Что и говорить, рядом с ним было куда веселее.

Утро было прозрачным и прохладным. Тихое сияние росы на придорожных травах и легкая голубая дымка, подернувшая дальние леса, настраивали на романтический лад. А крик петуха, квохтанье кур и запах навоза, убедительно поднимающийся от деревенской земли, категорически заверяли, что ничего необычного сегодня в этих краях случиться никак не может.

Друзья шли по ковражинской дороге то глядя по сторонам (оба здесь никогда не были), то строя планы на будущее. Летняя жара набирала силу, когда они уже после обеда подходили к Ведунцам. Они решили в село не заходить. Все, что нужно, приобрели в Малых Ежах, а времени зря терять не хотелось.

Через полчаса пути от Ведунцов друзья остановились у развилки и стали припоминать карту. Выходило, что влево и в гору шел Ковражинский тракт, слева от которого поднимались склоны холмов, поросшие высоким кустарником и небольшими деревьями, а справа, между дорогами, начинался ольшаник. Дорога поуже постепенно забирала вправо и немного вниз и шла по лесу, простирающемуся вперед насколько хватало глаз, а вправо – примерно на полверсты до подножия холмов.

Лиска хорошо помнила карту и объясняла другу, что дорога эта, скорее всего, идет на деревню Суворощь, а оттуда всего день пути до Ойрина.

Вдруг у них за спиной послышался быстрый топот и шуршание мелких камешков. Они обернулись на шум.

По дороге сломя голову бежала растрепанная черноволосая девушка. Около них она остановилась, задыхаясь. Вьющиеся волосы прилипли к мокрому лбу, темно-синие глаза были полны отчаяния. Она посмотрела на Лиску и Левко и взмолилась: «Помогите! Ради всего святого, помогите!» – после чего нырнула в кусты справа от дороги, прямо за ними, и спряталась за стоящим там толстым вязом.

Невдалеке послышался конский топот, лязг и крики. Левко скомандовал: «Играем убогих!» – и за считанные секунды, проведя по себе руками, что-то такое сделал с одеждой, что она стала казаться старой, мятой и к тому же с чужого плеча. Еще и Лиску мазнул по щеке дорожной пылью. Она тоже зря времени не теряла. Впрочем, ее роль в этом спектакле была проще и без слов.

Когда-то в детстве (то есть, в общем-то, не так и давно) они с Левко придумали, что если в ярмарочный день, когда много приезжих, постоять у церкви с видом местного дурака (это, конечно, Левко) и глухонемой (понятно кто), то через полчаса вполне может хватить на пряники. Они однажды попытались это проделать, и на их счастье были узнаны добрейшей бабкой Фелицатой. Она пристыдила их тогда и сказала, что не иначе как святая Селимена (около чьей церкви они стояли) была к ним милостива и отвела их от беды. Действительно, за все четверть часа, что они стояли на людном месте, их не увидел никто из родных или хороших знакомых. А то уж, конечно, хватило бы им тогда не только «на пряники», но еще и «на орехи» бы осталось. После этого они за нищих себя уже никогда не выдавали, хотя свое представление не раз разыгрывали к радости своих друзей.

Поэтому, когда из-за поворота вылетели всадники, перед ними на обочине стояли простоватый (если не сказать придурковатый) деревенский увалень и взъерошенный сутулый подросток, безучастно смотрящий куда-то вдаль.

Предводитель своры осадил коня и гаркнул, обращаясь к путникам:

– Эй, девку здесь не видели?

Молодой, щеголевато одетый, на хорошем коне – он был явно не из простых крестьян. И руки, похоже, не знали грубой работы. А на лицо он был бы, наверное, даже красив, если бы не этот жесткий, хищный взгляд. В его глазах горел такой охотничий азарт, что Лиске в этой ситуации стало бы жалко не только беззащитную девушку, но, пожалуй, даже беглого каторжника.