— Доктор, он стонет, и, кажется, тепло не очень ему помогает.

— Вы ему дали грелку? — спросил сотрудник больницы, усталый как собака.

— Я сейчас сменю воду. Господи, сколько же вы работаете, — сказала Дорис в трубку.

— Каждые два часа можете давать ему чашку чая.

— Беда в том, что мне скоро идти на работу.

— А он сам не может это сделать?

— Он мало движется в мое отсутствие.

— А что он любит?

— Телевизор.

— Что еще?

— Мне кажется, ему довольно-таки нравится, когда я возвращаюсь домой.

— Сколько часов в день вы работаете?

— Девять — десять, да еще автобус.

— Ему надо больше двигаться, больше бывать на улице. Иначе его почки откажут.

Она принялась нажимать на петлю виллиной коробочки, пытаясь открыть ее и вдруг проговорила:

— Ох, простите, доктор. Я сломала его петлю.

— Что?

— Его петлю. Он очень хороший столяр, но он не любит торопиться. Лучше я побегу и отнесу коробочку в мастерскую за углом, пока он не заметил.

— Скажите ему, чтобы явился ко мне на прием.

— Он не пойдет, доктор. Вчера, когда они все перепутали насчет его приема у врача, он взял такси от автобусной остановки до дому. Я не помню, чтоб он когда-нибудь ездил на такси.

— Говорите, тепло не помогает.

— Зря он не канючит доктор. Я знаю. Ему действительно худо.

— Если тепло не помогает, попробуйте лед.

Немного погодя в дверь постучал второй полицейский. Дорис пошла открывать. Вилли встал и выглянул за тюлевую занавеску.

— Не впускай, — сказал он, но было уже слишком поздно.

— Не хотите чашечку чаю? — предложила Дорис в холле. Вилли попытался преградить путь в гостиную. Дорис вошла, с силой толкнув дверь, на которую он навалился.

— Он явился насчет моих почек.

— Нет, не их. У тебя просто была ужасная простуда.

— Говорю тебе, это из больницы.

— Впусти его.

Молоденький полицейский стоял и крутил в руках свою каску.

— Мы ведем непрерывное расследование по поводу пропажи двухсот пятидесяти писем, таинственно исчезнувших в вашем квартале, — сказал он.

— Ничего из того, что предназначалось нам, не пропало, — сказал Вилли.

— Было письмо из больницы. Мы его так и не получили, — сказала Дорис. — Они говорили, что отправили.

— Ага, — сказал полицейский.

Вилли отправился в кухню. Следом отправилась Дорис.

— Он только выполняет свою работу, — сказала она.

— Сначала телеграммы, теперь письма. А если б у меня был аппендицит?

— Мне б не удалось тебя туда довезти.

— А если б у меня были жуткие боли?

Дорис снова пошла в гостиную; через пять минут, когда полицейский ушел, она снова вернулась к Вилли. Села на кухонный стол.

— Я собираюсь начать пораньше, — сказал Вилли, изобразив спешку. — Расселась тут, поосторожней с ручной дрелью. — Знаешь, на следующий день после того, как я видел, как разносчик сжигал телеграммы, я выходил за куревом и наскочил на почтальона, который жег свою сумку, грея руки над печкой для сжигания мусора: он сказал — потому, что не чувствует расположения к доставке. Ленивый, вот и все. И к тому же немолодой. Моего возраста. Дорис, ты слишком много работаешь. Я вот подумал. Это неправильно; ты целый день работаешь за всех этих молодых, а я смотрю телевизор.

— Ты столярничаешь. Интересно, что было в том письме. Конечно, все больницы теперь «психокологические».

— Что им остается, когда люди, на работе, начинают жечь письма и телеграммы, в которых, может, есть что-то срочное.

В тот вечер, когда Вилли сидел перед телевизором, хрипя от боли, пока его любимая коммерческая станция заканчивала свою передачу, Дорис набила грелку снегом, который намерз в верхней части старенького холодильника, казалось, постоянно нуждавшегося в размораживании.

— А это что? — спросил Вилли, когда она протянула ему грелку. — Она холодная.

— Доктор сказал, что если тепло не помогает, попробовать лед.

Вилли запустил грелку в кухонную дверь и предложил ей посмотреть с ним позднюю передачу Би-би-си по искусству, надеясь угодить ее вкусу, который, как он втайне считал, был лучше, чем у него.

— Про итальянское кино, — сказал он. — Тебе ведь понравились «Три монетки в фонтане».

Penelope Gilliatt,1977.

Журнал «Англия» — 1979 — № 4(72)