— Полы в доме неровные, — горько сетовал Вилли. Пришлось Дорис подрезать две пробки от бутылок с уксусом, да подложить под ножки.

— Это прямо оскорбление, эти пробки, — сказал ей Вилли в этот уикэнд. — На бетонном полу я все проверил, тютелька в тютельку. Видела, как я старался. И перед тем, как начать, я проверил, ровно ли положен бетон; положил под газету доски и проверил.

Он стоял, держась сзади за поясницу.

— Что-то у тебя не в порядке, — произнесла с осторожностью Дорис: Вилли до смерти боялся докторов.

— Имею виды на твои банки для специй, — сказал Вилли. — О них сразу и не подумаешь, но они прекрасно подошли бы для обойных гвоздиков, про которые я как раз думал.

— К чаю приедут внуки. Мне нужен для пирога тмин, что в баночке из-под тимьяна.

— К черту пирог.

— Это ты о собственных-то внуках? К тому же и твоя невестка любит тмин.

— Высокомерная сука.

— Ничего она не высокомерная, просто начитанная. — Дорис посмотрела на устилавший всю комнату, от стены до стены, ковер, покрытый сверху дорожкой — это портило вид, зато защищало от грязи, подумала что было бы неплохо, если бы и она больше читала. — Я бы могла больше читать, будь у меня время, — сказала она чуть слышно.

— Где тебе с твоей готовкой и возней в огороде. Да я еще. Надеюсь, дело не во мне.

— Конечно, нет, дорогой.

— Уверен, что все твоя зелень тебя доводит. Вечно ты всем раздаешь черенки. — Останется Билли завтра на ночь?

— Мэрион нужно возвращаться, — сказала Дорис, — Билли по понедельникам начинает поздно, а ей надо быть на работе в девять.

Вилли фыркнул.

— Библиотекарша!

— Это не только из-за работы, из-за детей тоже. Конечно, это важно. Ее работа, то есть.

— Билли все же мог бы остаться, если ему предложить, правда? Как в прежние времена.

— Время идет вперед, Вилли, — сказала Дорис.

— Ты могла б испечь для него свой рыбный пирог.

— Тебе нравится, когда Билли ночует у нас, а?

— Конечно. Он же мой сын.

— Он наш общий сын, и твой и мой, так что, естественно, чтоб и мне хотелось, чтоб он остался, так ведь?

— Мужчина — сын своего отца.

— Тебе нравится, потому что тогда у тебя есть предлог отдать свою половину кровати детям и спать внизу — здесь теплее.

— Из-за кухни теплее. В спальнях просто ледяной холод. От этого, думаю, и приключился мой недуг. Ежели он действительно приключился, в чем я сомневаюсь. С докторами все в порядке, а вот больничному персоналу я не доверяю. Пойду, пожалуй, да немножко поработаю, как я сказал.

— Сядь, да посмотри интеллектуальную программу по Би-би-си. У них сегодня специальная программа.

— Что-то Би-би-си не вызывает у меня сегодня особого интереса, — высокопарно ответил Вилли. — А где мой шест для подпорки веревки с бельем?

— Редкий случай — подпирает веревку с бельем. Как ему и положено.

— Ты же знаешь, что он нужен мне для работы.

— А ты не можешь достать себе другой шест?

— Шесты на дереве не растут, — сказал Вилли с глубокомысленным видом.

Дорис хотела было сказать, что зато их делают из дерева, но решила, что такое замечание может напомнить ему Мэрион, и, раз уж все равно не ложиться, отправилась делать пирог, с тмином, занимаясь им в промежутках меж долгими периодами, когда нужно было стоять в темноте рядом с Вилли, пока он возился со своей новой затеей: книжным шкафом, предназначавшимся в подарок их лучшим друзьям по случаю золотой свадьбы. Во время работы Вилли всегда был нужен напарник: кто не влезал бы с советами, но подбадривал бы его.

Когда назавтра приехали внуки, которых он обожал, он измерил им волосы с помощью одной из своих складных линеек. Они заливались смехом, прижимая ручки ко рту: дети были в том возрасте, когда их больше всего занимали зубы. Один из них посмотрел на стайку фарфоровых уток на стене.

— А у уток есть зубки? — спросил малыш, пришепетывая из-за отсутствия передних зубов.

— Нет, — сказал Вилли.

— Может раньше, — сказала Дорис, — может, давно-давно, когда мы все были бронтозаврами и амебами.

— Нет, — сказала Мэрион, — у амебы никогда не было зубов.

— Может, жена и права. Как можно быть уверенным в отношении тех, которые исчезли? — сказал Вилли. — Останешься на ночь Билли?

— В моей прежней комнате такой холод.

— Мать поставила в холле новый керосиновый нагреватель, чтоб наверху было потеплее.

— В остальном мать не очень-то преуспела, — сказала о себе Дорис, чтобы приободрить Мэрион насчет уток. Мэрион ела пирог, согнув мизинец.

— В каком смысле — не преуспела? — спросила Мэрион.

— Потому что вчера я стирала, а это значит, пришлось открыть дренажный люк, иначе вода не уходит как следует, так что Вилли не смог продолжать сегодня свою работу.

— Настоящее болото, — сказал Вилли. — Мать всегда затевает стирку, когда мне нужно работать. Вокруг инструментов хлопают мокрые полотенца, и шест занят. Дети, посмотрите-ка, что я для вас сделал, несмотря на вашу бабку.

Он дал детям довольно уродливые, но прекрасно выполненные шкатулки с их инициалами, вырезанными на крышке.

— Чудесные ручки, — сказала Мэрион. Наступило молчание. Вилли встал и, достав из углового буфета одного из принадлежавших жене фарфоровых Бемби, сказал:

— Мать нашла их, идя на работу.

— А одна не подходит, — заметил наблюдательный четырехлетний малыш.

— Это мы поправим, — сказал Вилли.

— Не важно. Мне и так нравится, — сказал малыш.

— Это — временная, — сказал Вилли.

— А что вы теперь сооружаете? — сказала Мэрион, изображая интерес.

— Он делает книжный шкаф на золотую свадьбу наших друзей, — ответила Дорис.

— Шкатулки нужно покрасить, — сказал Вилли. — Я этим займусь, когда раздобуду подходящую морилку. С такими вещами нельзя спешить. Да еще полировка. Я думал, шкатулка подойдет мальчику в будущем для запонок.

— Ты, отец, ничего не доводить до конца, — сказал Билли.

— Нет, почему же, — сказала Дорис.

— А вон та планка, что он так и не покрасил на кухне? — спросил Билли.

— Он увлекся другим, — ответила Дорис.

— Телевизором, — сказала Мэрион.

— Так вот подарок друзьям на золотую свадьбу, — сказал Вилли, не обращая на нее внимания. — Сейчас такое корявое дерево, просто отвратительно.

— А как насчет той метровой доски что стояла у тебя в холле? Она все эти годы была в прекрасном состоянии, — сказал Билли.

— Мне была нужна доска чуть больше, — сказал Вилли.

— Ну и что? — сказала Мэрион.

Последовало молчание.

— И что? — сказала Мэрион.

— Ваша свекровь на велосипеде повезла ее распилить. Она была привязана к велосипеду. Ничего трудного. А полки у нас в бункере были. Хорошо еще, что я их сохранил. Столько лет, а ничуть не покоробились. В сырую погоду мы вносим их в дом, — сказал Вилли.

Дорис вышла приготовить чаю.

— Не говорите ей, — сказал Вилли, — но у меня есть еще один отличный кусок дерева, чтобы расставить фарфор в этой нише. Сюрприз! Без единого изъяна.

— А размер? — спросил Билли. — Доморощенные столяры уверены, что их собственное дерево никогда не коробится. Он не покоробился?

— Если немного отодвинуть горку и гарнитур из трех предметов, ниша получится большая.

— Полагаю, она поэтому их и отодвинула, — сказал Билли.

— Она все время все переставляет. Женщины всегда так, — сказал Вилли. — Я увидел, что она взяла шест для белья, а он подпирал вещь, которую я только что склеил.

— А на чем она гладит, когда вы раскладываете на гладильной доске свои инструменты? — спросила Мэрион.

— На обеденном столе. Чтоб его не испортить, она подкладывает восемь одеял, да старую простыню. Не скажешь, чтоб она была неаккуратная. Все продумывает.

Вошла Дорис с чаем.

— Мы говорили про глажку, дорогая, — сказал Вилли. Ради меня она часто пользуется чугунным утюгом, не хочет, чтоб он заржавел. Никогда не знаешь, когда тут останешься без электричества. Помните, когда не было света в Нью-Йорке. Помните, сколько это причинило несчастья.