— Ну, мужики, на этом дело не кончится! — сказал Раймонд, почесывая подбородок, и, конечно, он был прав. Все же первое сражение оказалось выигранным, и победа была за Красными муравьями. Сознавать это было приятно.

— Приказываю, — сказал атаман, — изменить порядок охраны знамени и крепости. Стоять на посту у боевого знамени — великая честь. Кроме того, теперь среди нас есть мужественные бойцы, которые достойны такой чести. Поэтому приказываю: сегодня охранять знамя будет Рогатка, который обнаружил противника и отважно сражался. Завтра на посту будет стоять Раймонд, который мужественно сделал сегодня первый выстрел. Послезавтра часовым будет Волчья Лапа, потому что и он бился мужественно. Смирно!

Красные муравьи вздрогнули и замерли по стойке «смирно». К сожалению, слишком поздно пришла в голову атаману мысль подать команду — все важное он уже успел сказать.

— Вольно! — скомандовал он. — Можете сесть.

Но рассиживаться было некогда. Половина запаса шишек оказалась израсходованной. Пришлось собирать их повсюду. Также требовал пополнения запас «патронов» для рогаток.

— Сегодня они сюда больше не сунутся, — сказал Красномураш. — Но вообще-то — кто его знает. — И он протянул Рогатке свой свисток. — Если заметишь их, свисти. Мы придем тебе на помощь.

Красные муравьи отправились в лес собирать шишки. Рогатка поднялся на знаменный бастион, посмотрел вслед товарищам и улыбнулся.

Теперь красные муравьи работали в саду у господина Маази лишь вчетвером: пришлось к прежнему расчету прибавить еще один день. Но это была небольшая потеря, и они не особенно огорчались. Зато серьезную заботу вызывало у них странное поведение компании констеблевых сыновей. Против ожидания, боевые действия после первого сражения так и не возобновились. Однако часовые в крепости несколько раз обнаруживали дозорных противника. Те издалека наблюдали, что происходит в крепости, и, будучи обнаруженными, никогда не вступали в «обмен любезностями», а когда кое-кого из них Красные муравьи попытались захватить, отступили, не принимая сражения.

— Плохи у них дела! — бахвалился Луи, но, видимо, правы все же были те, кто считал, что сыновья кон стебля задумали что-то серьезное. Красные муравьи высылали разведку, чтобы выяснить намерения противника. Но разведка или вообще не обнаруживала противника, или, если и обнаруживала, то занятого работой, казалось, не имеющей отношения к боевым действиям. Такое коварство ватаги констеблевых сыновей страшно раздражало. И когда, наконец, Красные муравьи в саду господина Маази отрабатывали последний «рабочий день», который к тому же был наполовину короче всех предыдущих, они — нечего скрывать — почувствовали облегчение, что наконец освободились от этого дела.

Облегчение чувствовал и господин Маази. Само собой разумеется, господин Маази вообще никогда не пускал в свой сад ни одного работника без присмотра, но за мальчишками он следил с удвоенным вниманием. Особенно злило господина Маази то обстоятельство, что он не смог поймать маленьких прохвостов ни на чем запретном. Ведь это же невозможно, чтобы они ничего в саду не съели или не украли, — упрямо говорил себе старый скупердяй. Но подтвердить свою неколебимую уверенность фактами ему не удавалось. Это и оказалось причиной того, что господин Маази день ото дня относился к мальчишкам все более неприветливо. Совсем хмурым и въедливым был господин Маази в последний день работы. «Почему он льет всю воду не на грядки, а мимо?!» — придирался он к Луи. «Господи помоги! — всплескивал он руками, ворча на Красномураша. — Этот малый, как сумасшедший слон, затаптывает все края грядок!» «А этот большой лентяй и волынщик, — ворчал он на Рогатку. — Если он будет так работать, господин Маази заплатит ему не по десять, а по восемь сентов». Подойдя к Волчьей Лапе, он начинал долго и жалостно оплакивать увядший цветок, хотя Волчья Лапа не мог быть в этом виноват. Затем круг начинался снова.

В половине девятого по времяисчислению господина Маази — ибо он «случайно» перевел свои старинные серебряные часы на двадцать минут назад — он торжественно объявил госпоже Кеза:

— Эти пятеро теперь в расчете с господином Маази!

Лицо его украсила добрая улыбка. Но он тут же нахмурился и обратился к мальчишкам:

— А вы теперь скажите господину Маази честно и от чистого сердца: неужели действительно ни один из вас в саду господина Маази не сунул в рот ни единой ягодки, ни единого стручка?..

— Господин Маази… — начал было Красномураш важно, но Рогатка не дал ему закончить. Он посмотрел открытым взглядом господину Маази прямо в глаза и признался:

— Господин Маази, я действительно… сунул… Четыре клубники, честное слово. Они были такие заманчивые — большие и красные.

И это так и было.

— Ха! — победно и радостно воскликнул господин Маази и всплеснул руками. — Разве господин Маази не сказал вам: эти маленькие мальчишки — воришки, они словно… — Но на половине фразы господин Маази сжал свои узкие стариковские губы и о чем-то задумался. — Так-так-так, — произнес он другим тоном. — Но по крайней мере они честные! Господин Маази сам очень честный и очень порядочный человек, и, если они, эти мальчишки, ему говорят: господин Маази, у меня нет этих двух сентов, тогда господин Маази это понимает. Господин Маази не такой, который запрещает. Господин Маази говорит: пусть они пойдут все со мной, попробуем вместе клубнику господина Маази!

Он взял госпожу Кеза и Рогатку под руки и решительно зашагал к грядам с клубникой.

— Господину Маази не жалко, — объяснил он, — но самим, без позволения — нельзя. Такой человек господин Маази — честный и корректный!

Но возле гряд клубники честному и корректному человеку, господину Маази, пришла в голову какая-то новая, иная мысль.

— Пусть госпожа полакомится клубникой! — подтвердил он, а мальчишек позвал с собой. Он дал каждому из них широкое плоское лукошко из щепы, не обделив при этом и себя. «Они молодые и проворные, у них ловкие пальцы». — Девять клубник в лукошко, десятую в рот! — поучал господин Маази возле кустиков клубники. — А госпожа Кеза, она — только в рот. Ну-ну-нуу! — обиделся господин Маази, когда увидел, что госпожа Кеза собирает по очереди в лукошки мальчиков и не съела сама ни одной ягоды. От замечания, сделанного ей, госпожа Кеза лишь помрачнела, но не дала себя убедить. Отказ госпожи Кеза от клубники почему-то страшно понравился Красным муравьям, но они, естественно, не отказались при этом от своего права на каждую десятую ягоду.

Так Красные муравьи лакомились в саду господина Маази и было им совершенно невдомек, какие события разворачивались в этот момент возле их крепости.

А к крепости подступил противник.

— Эй! — крикнул констеблев Мейнхард. — Вы там, выходите на бой!

Раймонд заметил приближающихся вовремя. Свистеть не имело смысла — в саду господина Маази свисток все равно не был бы слышен. Он спустился с бастиона, взял боеприпасы, расположил их удобно под руками и вновь поднялся на бастион рядом с флагом.

Мейнхард стоял внизу, уперев руки в бока, и, как следовало предполагать, плевал в сторону крепости. Он ждал.

— А где остальные? — наконец нетерпеливо спросил он, когда рядом с Раймондом на валу никто не появился.

— Там где надо! — ответил Раймонд.

— Посмотри туда! — Мейнхард ткнул большим пальцем руки себе за спину.

«Там» стояло странное сооружение из шестов и досок с рукоятками, как у носилок. Раймонд еще издалека увидел, как констеблева ватага, пыхтя, волочила эту штуковину, но для чего противник мучается, таща такой груз, было ему непонятно.

— Это камнеметательная машина! — объявил Мейнхард.

— С помощью такого орудия были сметены с лица земли даже каменные замки! — похвалялся изобретатель страшного оружия Рихард Мюльс. — Если мы дадим из него залп, от вашей кротовой земляной кучи не останется и мокрого места!

Появление такого ужасающего боевого орудия подняло бы даже больных мальчишек из постели. Но на валу крепости по-прежнему стоял один Раймонд.