Такое отношение к финансам кончается провалом – им и кончилось. Если у вас такой дефицит любых товаров, рубль ничего не стоит. Когда он теряет цену, у вас теряется стимул к производству. Люди начинают искать другие способы защиты. На первый план все сильнее и сильнее выходит натуральный обмен. Регионы, а тогда республики, стали говорить: «Мы живем централизованным распределением ресурсов, если вы нам ничего не даете, то мы не будем давать вам то, что запланировано». Николай Иванович их еще и подогревал. Он говорил: «Рассчитывайте на себя. Мы проводим реформы, нам не до вас, ресурсов у нас все меньше, потому что мы сокращаем государственный заказ. Поэтому ищите у себя». А тогдашний премьер-министр Украины господин Масол ему позже отвечал: «Николай Иванович, вы же сами нас учите самостоятельности. Вот мы вам и не отдаем то, что вы от нас ожидаете».

Беловежская Пуща была финалом, а до этого экономику подорвала безграмотная финансовая и ценовая политика. Наверное, если бы все сохранялось в руках КГБ и партии, какое-то время еще Советский Союз продержался бы, но долго так не могло продолжаться.

Другими словами, финансовая и ценовая политика, которую проводило правительство Рыжкова, способствовала развалу Союза. Когда обсуждалась программа «500 дней», Николай Иванович говорил, что ее авторы хотят развалить Союз и что он в этом с ними сотрудничать не будет. Он и не сотрудничал, но сделал большой вклад в это дело. Я напомню еще раз, что ключевыми моментами этой политики было ослабление финансовой дисциплины для предприятий, в том числе и за счет введения экономических нормативов, особенно на заработную плату. С другой стороны, это был раздутый бюджет с колоссальным дефицитом. Говорили, что дефицит составлял чуть ли не половину всех расходов. Это было печатание ленег при замороженных ценах, которые лучше всего, как потом выяснилось, было просто освободить еще в 1988 году. Но этого не сделали.

Это серьезный вопрос: надо ли было проводить демократизацию и жертвовать при этом великой державой, или мы могли остаться великой державой, не допустив демократизации? История рассудит, как к этому относиться. Но, с моей точки зрения, выбор Горбачева в пользу демократизации, в конце концов, был правильным.

Просто Россия как тоталитарное государство больше не имела шансов на развитие. Она была в тупике, и нужно было выбираться. И в конце концов наступил такой момент, когда надо было задуматься: подданные существуют для империи или все-таки государство существует для своих граждан? Россия могла дальше развиваться только как страна, существующая для своих граждан. Я думаю, ведущие лидеры перестройки понимали это. Потому и начался процесс политической демократизации: 1988 год, потом первый Съезд народных депутатов – собственно, это и был один из решающих шагов. Если вы соедините экономическую политику Рыжкова и политическую линию на демократизацию со стороны Горбачева и других лидеров перестройки, то получите основные двигатели, которые привели к распаду Союза.

Кирилл Ефремов

«Экологический кризис налицо, и даже на коже – я вся в каких-то фитюшках». Эта реплика, произнесенная моей женой по поводу готовящейся статьи, вполне отражает обыденное представление об экологическом кризисе. Но обыденные представления и есть самые главные. Изучая эволюцию мировоззрения, я научился их уважать. Дело в том, что основные потоки информации в обществе составляют не точные знания, а «полузнания» – поверхностные, мифические представления, далекие от реальности. Это то, чем, собственно, и живут люди. Профессиональные истины – тонкие, едва заметные ручейки среди этих потоков, омывающих ноосферу. Наверное, средства массовой информации можно сравнить с руслами, а слухи – с грунтовыми водами… Всякая информация, попадая туда, размывается, меняет свой цвет. И почти каждый, кто отразился в зеркале СМИ, негодует: мол, все переврали журналисты! А река, знай, течет и течет…

Понаблюдаем за теми потоками, что окрашены в зеленоватые экологические цвета. В их глубинах обычно встречаются три «полузнания», три мифа: Эволюционный прогресс, Кризис и Любовь к природе, в чьей пене родился миф четвертый – Устойчивое развитие. В «Знание – сила» N22 за 2001 год мы уже начали разговор об их парадоксальности. Итак, продолжим наши изыскания…

Всем известно, что эволюция жизни сопровождается улучшением, прогрессом, отрицанием примитивного. Эту мысль замечательно выразил К.Э. Циолковский: «Могущество совершенных проникает на все планеты, на всевозможные места жизни и всюду. Оно, без страданий, уничтожает несовершенные зачатки жизни. Эти места заселяются их собственным зрелым родом…» Какие эзотерические интонации! А что на самом деле? Объективные данные говорят об обратном: эволюция, протекающая в ходе геологической истории, сопровождается не улучшением, а ухудшением (!) приспособленности Жизни. Это звучит почти оскорбительно, ибо противоречит важному общественному мифу о Прогрессе. Однако усложнение форм жизни действительно делает биосферу все менее стабильной – такое мнение высказывает известный ученый-эволюционист Г.А. Заварзин. Волны вымирания, вызванные катастрофами и кризисами, учащаются именно по мере приближения к современности. Если в протерозойскую эпоху «одноклеточная» биосфера не знала больших поражений, то после девона высшие формы жизни не раз оказывались на грани полного вымирания. И в итоге чем дальше, тем хуже приспособленной и, следовательно, менее совершенной можно считать жизнь на Земле.

Стоит взять за основу критерий универсальности приспособленности, и самыми прогрессивными окажутся, например, цианобактерии (о них – в №1 за 2001 год), которые почти не изменились в течение двух миллиардов лет. Какие только катастрофы за это время не сотрясали Землю – им все как с гуся вода. А тот вид, который принято называть венцом природы, можно сказать, едва успел опериться и уже рассуждает о своем скором вымирании. Где же здесь пресловутое «выживание более приспособленных»? В действительности под эволюцией правильнее подразумевать не прогресс, а вообше любое изменение. Потому что, как бы мы ни настаивали на прогрессе (опираясь на критерии адаптации, сложности, влиятельности), живая природа, это Королевство разнообразия, нас все равно переспорит.

Быстрые изменения в биосфере, когда вымирает множество видов, мы именуем кризисом. Обычно на ум приходят хорошо известные катастрофические события, например, то, которое унесло динозавров в конце мелового периода или пермское похолодание, уничтожившее 95 процентов видов Земли. Кстати, американские ученые Д. Рауп и Дж. Сепкоски, анализируя волны вымирания с пермского периода, пришли к выводу, что они чередуются с интервалом примерно в 26 миллионов лет.

Были в истории и менее известные, но не менее грандиозные кризисы, вызванные расцветом отдельных групп. Среди виновников древних «кризисов расцвета» есть существа на первый взгляд вполне благонадежные: пурпурные бактерии (закислившие мировой океан), сине-зеленые водоросли (отравившие биосферу кислородом) и зеленые растения (благодаря им реки стали выносить в океан разрушительные для морских экосистем вещества).

И еще один аргумент в пользу отсутствия прогресса – кризис позднего кайнозоя. Считается, что после падения эпохи динозавров победу одержали самые совершенные твари: млекопитающие и птицы – сообразительные, приспособленные к холоду и прочим тяготам жизни. Однако, когда в плейстоцене произошло относительно мягкое и постепенное похолодание, они потеряли сотни и сотни видов.

И все-таки большинство людей представляют себе эволюцию как развитие от низшего («плохого») к высшему («хорошему»). А еще – мало кто задумывается, что подавляющая часть (процентов восемьдесят) живого вещества Земли – бактерии, которые как множились, так и множатся, а «высшие формы» пристроены где-то сбоку, капля в море – что-то вымерло, что-то народилось… Стремление к совершенству существует лишь в наших «европейских» головах, где укоренился, во-первых, архетип Пути («все должно двигаться к лучшей цели») и, во-вторых, миф о Сотворении (которое должно было идти от худшего к лучшему). Поэтому мы склонны выискивать поступательное развитие в мире стихийных флуктуаций. Особенно этим увлекались в начале XX века, когда евроцентризм достиг своего апогея. А эволюционизм будущего – это понимание того, что в микромире и в космосе, в живой оболочке и в ноосфере царствуют стихийные процессы, которые не стараются подчиниться никаким умозрительным законам.