— Что за драчка? — деловито спросил Колька.

— Окраина на окраину, какие-то старые дела неожиданно всплыли. Нас попросила полиция — помочь в охране общественного порядка. А тебя Колька, ну, Райко, попросил подежурить на радиостанции. Там больше никого не будет, только ты и Элли Харзина. Она сейчас туда, к тебе, подойдёт.

— А я её тут ищу… Ой, тогда я поехал, — заторопился Колька, но задержался: — Слушай… ты случайно не знаешь, кто у меня там дома спит на диване?

"Волк" пожал плечами.

В городе ощущалась нервозность, тут и там попадались патрули — а ведь ещё по дороге сюда их не было! — и Колька, трижды остановившись для предъявления документов, плюнул и вырулил на околицу. Путь до дома там, через южную окраину Верного, был вдвое дальше по километражу, но, похоже, по времени обойдётся быстрей.

Однако, и тут дорога оказалась перекрыта — Колька напоролся на казачий разъезд почти сразу, как выехал на кольцевую. Казаки долго и нудно расспрашивали его, потом куда-то обращались по рации… От такого дела он окончательно осатанел и сразу после расставания с казаками за какие-то секунды набрал сто пятьдесят, шипя под нос ругательства и проклятья всему казачьему роду, которому, как известно — вот уж точно! — нет переводу.

"Столько разных полезных и красивых животных сгинуло, — сердито думал Колька, летя на своём "харлее" точно по старой, каким-то чудом сохранившейся, осевой разметке, — тараканы, бабуин их мать — и те повымирали, а казаки — живут, чтоб их… мир несправедлив! Нет бы что полезное произошло… динозавры, например, возродились… всегда мечтал на динозавра поохотиться, а по всему выходит — уже даже на мутантов разных толком не успею… очень несправедлив мир!!!"

На самом деле в глубине души — несмотря на всё, творящееся кругом, несмотря на казаков и покушение на Бахурева — Колька был просто счастлив. Он испытывал пронзительно-солнечное ощущение этого самого счастья — как будто держал в руках что-то очень тёплое, пушистое, живое и ласковое. И не хотел себе признаваться в этом — но так счастлив он был… наверное, так счастлив он был впервые в жизни.

"Ветерок!" — вдруг отчётливо услышал он голос Элли. Так ясно и сильно, что обернулся в сторону, откуда этот голос раздался — направо, к руинам какого-то старого здания, мимо которых он как раз проносился, практически уверенный в том, что сейчас увидит девчонку.

Вместо этого он увидел человека — и брызжущий оранжевый огонь очереди.

Тот, кто охотился на Кольку, был вооружён древним, как мамонты, ППШ с дисковым магазином — древним и совершенно убийственным по незащищённой цели на короткой дистанции. Кольку с мотоциклом просто смело бы с дороги ураганом огня.

Если бы не то, что Колька повернул голову. Видимо, сильно нервничавший убийца открыл огонь именно в этот момент — на секунду раньше нужного — а Кольке хватило этой секунды, чтобы отчаянным движением всего тела развернуть "харлей" и бросить его на врага. Вихрь пуль — не меньше двадцати — прошёл в полуметре от Кольки, а перебросить ствол и дать следующую очередь времени у стрелявшего уже не нашлось. "Харлей" ударил его передним колесом, раздался короткий отрывистый даже не вопль, а какой-то вяк — и ППШ со стрелявшим полетели в разные стороны.

Колька почувствовал, что его вырывает из седла — мягко и непродолимо…

8.

Первое, что он увидел, открыв глаза — лицо Элли.

— Прости, — постарался как можно громче выговорить он. — Я о тебе опять забыл.

Элли наклонилась и поцеловала его в лоб:

— Мне всё рассказали. И я горжусь тобой. Если бы ты знал, как я тобой горжусь…

— "Харлей"… — начал Колька, но она перебила юношу:

— Привезли, привезли. И тебя, и его… Стрельбу казаки услышали. Сегодня будешь отдыхать. И я буду тебя лечить, ублажать и беречь, раз уж я тут и больше никого нет.

Колька улыбнулся — и охнул.

— Больно?! — всполошилась Элли. — Очень больно?!

— Ужасно, — жалобно ответил Колька. — Жалеешь, что тебе такой достался?

— Какой "такой"?

— Драчливый, неорганизованный и бестолковый.

— Сильный, своеобразный и неординарный.

— А это синонимы, — ехидно заметил Колька.

— Что? — не поняла Эдди.

— "Своеобразный" и "неординарный". Филолог…

— Ехидина, — Элли наклонилась ниже, Колька увидел её любящие глаза и потянулся навстречу, но боль снова уложила его. — Так, — удовлетворённо констатировала Элли. — Теперь ты в моей власти, дружок. И первым делом я сейчас тебя изнасилую…

— О нет, — выдохнул Колька.

— О да, — подтвердила Элли, расстёгивая свою рубашку.

— Колька! Колька, проснись!

Колька слабо отмахнулся, стараясь забраться под одеяло. Внезапно осознав, что Элли рядом нет, он наконец заставил себя проснуться и приподнялся на локте.

Элли, стоя коленом на краю кровати, трясла его за плечо.

— Что случилось? — юноша сел и зевнул. За окном лил дождь, из неплотно прикрытых ставен тянуло сырым воздухом. — Два тридцать шесть… ты чего не спишь?

— Тебе звонят. Колька Райко, он очень встревожен, — Элли одёрнула колькину рубашку, в которой спала.

— О чёрт… — Колька обеими руками обхватил голову. — Хых… Ладно, я встаю.

Придерживая простыню, Колька дотянулся до стула и перенёс себя — на него. Больше всего ему хотелось не просыпаться. А ещё лучше — вернуться на полтора месяца назад и объехать стороной эту активную общественницу с честными глазами.

Впрочем, как он стал бы жить в этом случае, без Элли — он себе не представлял. И сам себе не признавался ещё и в том, что жизнь, которую он ведёт сейчас, ему нравится. Даже вот этот чёртов подъем посреди ночи рождал ясное чувство причастности. И, оказывается, это дьявольски приятно — и вовсе не обязательно отказываться от своих взглядов, пристрастий и привычек.

Райко был зол — слышно по телефону даже. Он звонил откуда-то с улицы, слышен был шум, голоса ребят, шорох дождя…

— Колька?! Наконец-то! это Элли брала трубку?

— Нет, мать-настоятельница Старожопинского женского монастыря, — буркнул Колька. — Что у тебя? У меня вот все рёбра болят, в череп будто свинец залили и хочется спать. В меня стреляли сегодня, между прочим… правда, всё честно, они меня предупреждали… письменно…

— Я сейчас около центрального морга.

— Чего? — Колька нахмурился и тут же спросил отрывисто: — Что случилось?

— Санька Каргин из "Гончих" убит.

— Как убит? — туповато спросил Колька, пытаясь понять, о чём идёт речь.

— В Зуйкове. Вечером догнали на улице и выстрелили в затылок. Его только что привезли. В больницу на Гранитной. Почему-то сюда. Что-то нехорошее…

— У тебя дождь? — спросил Колька.

— Что? — в голосе Райко было непонимание.

— У тебя дождь? — повторил Колька.

— Да. Ты…

— Я сейчас приеду, — сказал Колька.

— Подожди, я ребят пришлю…

— Не надо.

— Коль, тут никого толком нет, даже Санькины родители ещё не приехали. А всякой шушеры — полна улица, как повыползали отовсюду. И полиции не видно, не едут, хотя мы звонили.

— Да не надо людей.

— Коль, мы тут в осаде почти, я только на полицию и надеюсь. Эти гады тут на обоих перекрёстках кучками… пьяные все…

— Если уж разбудил меня, — сказал Колька, — то не лишай, будь добр, удовольствия. Я скоро.

Колька положил трубку на место.

— Едешь? — спросила Элли. Она стояла сзади, всё слышала. Колька кивнул, вставая из-за стола:

— Поезжай в штаб. Всё равно скоро все будем собираться.

— Я с тобой…

— Нет, — отрезал Колька. Они поднялись, разговаривая, по лестнице, теперь он начал одеваться, ходил по всей комнате, Элли следила за ним больными глазами. — Где сапоги?

— У двери, я вычистила, — Элли тоже начала одеваться. Она уже была совершенно спокойна.