С приходом к власти Бахурева всё поменялось. Множество желающих "жить своими руками" получили в аренду земли национализированных холдингов или просто пустовавшие. Несмотря на мрачные прогнозы, которые делались нередко и вроде бы вполне обоснованно, количество сельхозпродуктов в республике не упало, а вот цена на них — упала вместе с поднявшимся качеством, что сразу отодвинуло проблему недоедания; а ведь до Бахурева до 27 % жителей страны недоедали, 12 % — голодали. Правда, для этого пришлось вводить планирование госзакупок. Но результаты были буквально великолепны.

Большинство хозяев объединялись в кооперативы — так было легче и спокойней. Но многие — особенно те, кто любил экспериментировать или занимался чем-то экзотическим — хозяйствовали в одиночку. И тут, на торгу, были представлены практически все и практически всё. На "представительство" не скупились, зная, что так или иначе удастся сбыть всё привезённое, почти все торговавшие старались привлечь внимание покупателей, кто чем мог — от дармового угощения и практически смешных цен на мелкий опт до самодеятельных театриков-зазывал и серьёзных семинаров по обмену опытом "для начинающих". Если же учесть, что тут же сразу несколько десятков разных коллективов уже начали праздновать вторую — весёлую — часть Дня Жатвы, то можно себе было представить, какой стоял шум.

Но это был радостный шум, и Колька не спешил покидать торг, хотя на стадионе скоро должен был начаться концерт и там его ждала Элли. В прошлом году он на торгу, естественно, не был, в позапрошлом — тоже не получилось прийти. Ему хотелось купить и то, и сё, и он постоянно себя одёргивал, напоминая, что не стоит занимать руки. Однако, не смог пройти мимо небольшой палатки с вывеской —

ХУТОР "ДРУЖБА"

ХОЗЯЙСТВО ГУЛЯЕВЫХ

(опытная сельхозплощадка пионерского отряда им. Радия Погодина)

Рослый, коротко стриженый парень с галстуком под широко распахнутым воротником рабочей рубашки что-то объяснял нескольким покупателям, то и дело указывая на ряды жестяных и стеклянных банок с яркими наклейками, опоясанными тем же названием, что и на вывеске. Это были консервы, причём достаточно разнообразные и, как понял Колька, предназначенные для формирования сухих пайков на все случаи жизни.

Тут же в палатке хозяйничали весёлая женщина и похожая на неё девчонка помладше Кольки. Они ловко набивали тестяные кулёчки смесью из грибов, овощей, рубленого мяса — и обжаривали их в кипящем на открытом огне масле, где эти кулёчки подпрыгивали, толкались, крутились и кувыркались, на глазах становясь золотистыми. Колька не смог удержаться, купил один и сам не заметил, как съел, обжигаясь и громко втягивая воздух ртом — настолько был вкусным пирожок. Пока ел — вспомнилось, откуда ему знакомо название отряда и, воспользовавшись тем, что парень перестал говорить с покупателями, а новые ещё не подошли, спросил его:

— А Третьяков не здесь? Ну, Денис?

— Не, — парень не удивился. — Они Володьку поехали провожать… ну, брата денисова. А ты наших знаешь, что ли? Или только Дениса? Он у нас знаменитость, — в голосе была искренняя гордость.

— Немного знаю того же Володьку, — признался Колька, и парень протянул ему руку:

— Мишка. Гуляев.

— В… Колька, Стрелков, — Колька ответил пожатием и кивнул на вывеску: — Отца хозяйство?

— Почему, моё, — не удивился Мишка. — Отца у меня нет… в шахте погиб. А это мы сперва затеялись — я, мама, брат младший и сёстры, брат и вторая сестра дома остались… А потом наши устроили у нас на хуторе опытное хозяйство. Хочешь — купи, что осталось, — парень подмигнул. — Это правда остатки, — он кивнул на консервы, — почти всё под заказ ушло.

— Я консервами за прошлый год по уши наелся, — признался Колька. — Пирожок ещё один куплю. — Грибы древесные?

— Надо же, догадался? — Мишка уважительно посмотрел на Кольку. — Тогда бесплатно бери.

— Не откажусь, — Колька подумал и, принимая пирожок из рук улыбающейся женщины, добавил: — Слушай, ты ведь радио "Наш дом" слушаешь? — Мишка кивнул. — Хочешь — о твоём хозяйстве расскажем.

— А ты оттуда, что ли?

— Ну да… телефон запиши, позвонишь, когда соберёшься.

Мишка кивнул и тут же достал блокнот с карандашом…

…Почему-то после разговора у палатки настроение у Кольки стало совсем хорошим. Он даже пожалел, что не взял с собой гитару — пели тут во многих местах, можно было бы или присоединиться, или просто самому спеть… хотя — куда её потом-то денешь? В смысле, гитару… Поэтому Колька решил ни о чём не жалеть, а просто шёл себе и шёл неспешно через весёлый праздничный шум, улыбался и чувствовал себя просто здорово.

Он рос в министерском интернате, и, хотя убегал не раз и вообще числился — если не по учёбе — не на хорошем счету, интернат всё-таки не был похож на большинство "детских казённых заведений" Семиречья — там не было открытого воровства персонала и издевательств над воспитанниками, не было недоедания и нищенского быта. Но тем не менее, не было там и… ну, не было чего-то такого, что… нет, Колька не мог объяснить. Что-то стало меняться лишь вскоре после смерти родителей, когда министерство заключило партнёрский договор с имперцами. Но Колька тогда не очень замечал эти перемены, в интернате ему было душно и тошно, и после очередного побега и возвращения он, десятилетний, решил, если уж не получается убежать, уйти из этого заведения законным путём. Над ним удивлённо смеялись, но он за два с небольшим года закончил программу школы, списался с сестрой и покинул интернатские стены, унося с собой отвращение к "коллективизму". Как ему казалось — неистребимое. А сейчас он задумался. Ведь ему тогда столько помогали ребята — не интернатские, пионеры, с которыми он познакомился во время одного из первых побегов. Без славкиной помощи он вообще вряд ли смог бы так "пролететь" программу. А он… когда Стоп предложил ему вступить вместе с ним и с Ларкой в отряд — он отказался и посмеялся.

А на самом деле… на самом деле испугался. Испугался, что опять придётся быть частичкой чего-то. И упрямо отпихивал от себя мысль, что можно быть частичкой очень разных вещей. Насмешничал, бравировал тем, что у него — сильного, умного, ловкого, бесстрашного — столько получается и в одиночку, а главное — он ничем не связан, никому не обязан и ни перед кем не отчитывается…

…Ну и что, Ветерок? Смог бы ты организовать в одиночку вот этот торг? Сделать так, чтобы людям было, что предложить, было, на что предложенное купить, чтобы они, наконец, просто-напросто не побоялись приехать сюда?

Не смог бы.

— Не смог бы, — вслух повторил Колька признание и удивлённо понял, что оно не обижает его и даже не горчит в душе. Он признавался не в своей слабости. Он признавался в силе тех, кто вокруг. А это совсем иное…

…Элли нагнала Кольку как раз у входа на центральный стадион. Она была в обрядовом платье, какие надевают на праздники и вообще торжественные дни почти все имперцы — которое делало её старше и стройней — и Колька даже немного оробел.

— Уф! Еле вырвалась! — Элли взяла юношу под руку. — Устала…

— Концерт без тебя будут транслировать? — Колька поцеловал её в уголок тёплых суховатых губ и обнял. — Пошли?

— Без меня… да ладно. Идём, конечно.

Над аркой входа, в которую ещё вливался поток людей, алела надпись —

В ЗЕМЛЕ СМЕШАЛИСЬ КАМНИ И СТАЛЬ,

НО Я В НЕЁ БРОСИЛ ГОРСТЬ СЕМЯН…

И ВЫРОС ХЛЕБ НА ТЁПЛОЙ КРОВИ..

И СТАЛЬ НЕ ЛЕГЛА НА ЕГО ПУТИ..

Я СМЕРТИ РЁК: "ТЫ МЕНЯ НЕ ЗОВИ!"

Я ЗНАЛ, ЧТО СОЛНЦЕ ДОЛЖНО ВЗОЙТИ..(1.)

1. Из стихотворение Лина Лобарёва.

Колька крепче обнял Элли, и они прошли под надпись. В этом было что-то символичное — как, впрочем, и во всём сегодняшнем дне. Колька даже оглянулся, но им замахал Славка, занявший два места — и вскоре они уже сидели, осматриваясь и тихо переговариваясь.