— Ты имеешь в виду местных? Ты помогал им?

— Я сам — местный, — суховато напомнил Колька. — И да, я помогал именно им. Вы, вероятно, не знаете, но моё прозвище — Ветерок. Я не пионер и никогда им не был… и не собираюсь им быть, что важней всего. И все мои поступки продиктованы лишь моими желаниями.

— Ты наговариваешь на себя, мальчик, чтобы немного побравировать, — чуть ли не равнодушно сказал полковник Харзин. — Это пройдёт — как молодость. Главное, чтобы с нею прошло только это.

И протянул Кольке руку.

4.

В семь утра — Колька уже встал — позвонил Райко. Он был спокоен и зол. Ночью на шоссе сожгли две закусочных, хозяева которых недавно взяли беспроцентные кредиты на развитие дела. Ни экс-владелец бара Степан Прокудин, ни юный атаман "Детей Урагана" по имени Анатолий — нигде не всплыли.

— Ну и зачем ты мне позвонил с этим делом? — без злости или даже раздражения спросил Колька. — Ещё раз пнуть меня под рёбра?

— Да надо оно мне… — Райко в трубке нервно сопел. — Слышал про станцию? — Колька угукнул. — Сашка Скориков там был. Заметку писал для нашей газеты.

— Из "Погонщиков тумана"? — спросил Колька. Ощутил, что Райко на том конце провода кивнул. — Что с ним?

— Лучёвка. Ворочал шторки голыми руками. Сейчас без сознания в военном госпитале президентской гвардии. Пока довезли — с рук кожа до плеч сошла, лохмотьями. И язвы…

— Стаська с ним? — Станислав был близнецом Александра.

— С ним, где же ещё… Говорят, всё-таки выживет он, Сашка-то… Коль, я тебя прошу. Я тебя очень прошу, — с такой силой убеждения, с таким нажимом сказал Райко, что Кольке даже не по себе стало, — не лезь в наши дела. Только напортишь. Ты не обижайся. Я тебя прошу. Не играй ты в героя!

— Мне повеситься? Постриг в монастыре принять? — вот тут прорвалась злость: Ветерок почувствовал, что покушаются на его свободу. — Или к вам записаться?

— Иди к нам, — неожиданно согласился Райко. Так неожиданно, что Колька не сразу нашёл, что ответить, даже рот приоткрыл. Потом спросил с весёлым удивлением:

— Как?! Это мне ты предлагаешь? Мне — ты?!

— Я — я бы тебе глоток воды на сковородке пожалел. За Лариску, — жёстко сказал Райко.

— Тебя не Славян надоумил? — подозрительно спросил Колька. И подумал, что, если это и правда Муромцев… то… то это — разочарование. Страшное разочарование. Такой заботы Колька не желал.

— Славка? При чём тут он… — голос Райко был искренним. — Пионером можешь не становиться, раз тебе это поперёк горла, да и поздновато тебе уже… Будешь по связям с общественностью при штабе дружины. Не отряда даже.

— Вот как? — Колька закусил губу. — Силёнок не хватает, понадобились связи меня, нехорошего и антиобщественного?

— Что? — голос Райко в трубке стал… нет, не злым. Каким-то жёстким, суровым. Колька понял каким-то шестым чувством, что сейчас его тёзка встал на ноги — до этого сидел, и сидел устало… — Не дождёшься, чтобы тебе кланялись. Я тебе дело предложил. Дело. Но теперь вижу, что ты… ты всё-таки дерьмо, Ветерок. Свою обиду на всех вымещаешь. Не на мне. На всех. На мне — я бы понял.

— Да нет у меня никакой обиды. Ни на тебя. Ни на вас. Ни на кого, — искренне ответил Колька. — Я живу, как мне охота. Хорошо. Понял, Стоп? А вы — думайте сами. Я вам не палочка-выручалочка и не спасательный круг. Чао, бамбино, сорри…

— Высоко себя ценишь, — только и сказал Райко. И бросил трубку.

Колька полежал на кровати, почитал. К девяти должна была прийти Элли — они вчера договорились. Поэтому не читалось абсолютно, и Колька взялся за картину по наброскам с "Би". Набросков было несколько, юноша решил свести их воедино с пейзажем озёрного берега.

Холсты — несколько — он загрунтовал собственноручно ещё в первый день, и сейчас они как раз "созрели". Колька любил работать красками неспешно, иногда по два-три дня прорабатывая одну деталь — это карандашами наброски он делал моментально. И сейчас он с удовольствием разложил всё, необходимое для работы, притянул магнитами к металлической планке наброски… Он уже до такой степени настроился на работу, что звонок в дверь воспринял, как личное оскорбление, хотя это наверняка была Элли.

Но на пороге стоял незнакомый парень.

— Николай? — деловито спросил он.

— Да, — Колька, упершись руками в косяки, изучал парня. — Что нужно?

— Это тебе нужно, — ответил тот. — Тебе твоя блядь нужна?

В следующую секунду он глухо охнул, ударившись затылком о косяк и чувствуя, что на плечи ему словно бы рухнули две рельсы. У длинноволосого ясноглазого мальчика с нежным лицом оказались стальные мышцы, а выражение потемневших глаз…

— Что ты сказал?! — процедил Колька, стискивая плечи пришельца так, что тот невольно начал корчиться. Но, собрав остатки мужества, он быстро сказал:

— Убьёшь — ну и что? Девчонка твоя — у Прокудина. В Сельцове. Он велел передать, чтобы ты приезжал за ней один. И никому. Иначе из неё кишки заживо вымотают. Я правду говорю!

— Я бы мог сломать тебе шею, — раздумчиво сказал Колька. — Сейчас. Здесь. Но ты дурак и животное. Посему…

Руки взлетели двумя секирами — и парень пронзительно закричал, падая на колени. Обе ключицы у него были сломаны — сломались, как сухие палочки. Колька толкнул его ногой в грудь и вошёл в дом.

Несколько секунд он стоял у лестницы. Не потому, что не знал, что делать. знал. Он просчитывал, как лучше это сделать.

У Харзиных никто не отвечал. Значит, дома её в самом деле нет. В школе не было тоже. И в отряде не было. Но как же её схватили? Где?! Неужели имела глупость на что-то поддаться?

Колька не задумывался над тем, что в такой ситуации, невзирая на все угрозы, любой мальчишка из Империи бросился бы в пионерский отряд, а потом — в полицию. Потому что он сам мог сделать только одно — поехать в Сельцово.

"Харлей" Колька оставил у въезда в деревню и дальше пошёл пешком. Когда-то, в начале Безвременья, тут был большой лагерь беженцев, потом пытались обосноваться какие-то сектанты, потом деревня запустела — и он даже удивился, увидев, что навстречу ему движутся по дороге, постепенно растягиваясь вширь, не меньше трёх десятков человек. Вся эта толпа посреди летнего дня казалась предельно чуждой и какой-то… нелепой. А впереди… Степана и того парня, Анатолия, Колька узнал сразу.

— Прие-е-еха-а-ал… — Степан растянул это слово на целое предложение. Глаза у него были недоверчивые и злобные — глаза крысы, оценивающей обстановку в подвале, где внезапно появился враг. — Неужели один?

— Один он, один, — сунулся кто-то из толпы. — Проверено, никого с ним нет!

— Один, — кивнул Колька. Он буквально ощущая спиной, что позади толпа уже сомкнулась, и ему стало тоскливо. "Убьют, что ли?" Верить не хотелось… — Если бы со мной кто был — то твои эти халупы уже горели бы с четырёх концов.

— Чего ж ты никого с собой не прихватил? — лицо Степана перекосила улыбка. — Не пошли? Не пошли-и, вижу! Они таких, как ты, не любят, а? Накласть им на тебя, Ветерок! Ветерок ты и есть Ветерок, сегодня тут, завтра там, а им до тебя и дела нет!

И он заржал, а остальные подхватили. Колька осмотрелся. Они не понимали его прозвища. Райко его совсем не потому дал ему, своему тёзке. Совсем не потому, почему думал Степан. Впрочем… это уже не важно, кажется.

— Я дал слово, что приеду один, — спокойно ответил он. — Где Элли?

— А если мы её… — и Степан сделал грязный жест. Колька нагло усмехнулся:

— Вы ж не идиоты. Если бы вы это сделали, то не сидели бы тут. А спасались от казаков и Чёрных Гусар. Ведь вы же… — он повысил голос, — …крысы!

Вокруг загудело, но Степан пресёк шум одним движением ладони:

— Верно, — кивнул он Кольке. — Не трогали мы её. Всё равно скоро им всем гроб сделают… Девку давайте!