актеры и режиссер, но и суфлер и все рабочие сцены.

Наш театр посещали и свои, и сельская молодежь, и люди преклонного возраста. Иней

раз можно было наблюдать, как во время спектакля какой-нибудь «дидусь» сперва начнет

зевать, а потом и заснет. Разбудишь его и посоветуешь пойти домой. Но «дидусь» не

соглашается уходить: «Как же уйти, не услышав, убьет он врага своего или нет? Как же я не

все расскажу своей старухе? Смотри, еще не поверит, что в театр ходил!»

Большинство наших актеров, как и большинство зрителей, раньше никогда не бывало

в театре. Оттого-то и те и другие частенько настолько увлекались действием, происходившим

на сцене, что оно им начинало казаться происходящим в жизни. И поэтому в ходе спектакля

нередко возникали совершенно непредвиденные эпизоды, чаще всего наивные и комические,

в которых принимали участие не только актеры, но и зрители. Антона Семеновича такие

сцены всегда поражали своей глубокой непосредственностью, и он не очень осуждал ребят за

их актерские вольности.

Из первых постановок того времени мне особенно запомнилась одна. Название пьесы

я забыл, но содержание ее более или менее точно запечатлелось в моей памяти.

Трое англичан — два купца и один матрос, — уцелевшие во время кораблекрушения,

попали на остров, жители которого еще но знали денег, были честны, добры, независтливы.

Купцы немедленно воспользовались доверчивостью островитян и начали выманивать у них

золото и драгоценные камни. Они уверили молодую королеву острова, что матрос —

королевский сын, и она согласилась на брак с ним. Матроса тяготила ложь, навязанная ему

купцами, и он рассказал королеве всю правду о себе. Но она уже любила его, и они решили

вдвоем покинуть остров. Об этом, однако, узнали жрецы. Они подняли народ против

англичан. Матрос был убит, а купцы с награбленным добром пытались скрыться на лодке, но

– 15 –

погибли во время бури. При всей наивности этого романтического сюжета в пьесе хорошо

были показаны низость и жадность купцов, в ней было много волнующих сценок и занятных

приключений.

Роль королевы Антон Семенович попросил сыграть мою знакомую, о которой я уже

упоминал; роль матроса исполнял колонист Костя Белковский (Ветковский), купцов играли

колонисты Горгуль (Кудлатый) и Мухин, а главным жрецом был Антон Семенович.

Все шло хорошо. Но вот началась последняя картина. Занавес поднялся... На опушке

леса возле шалаша сидели королева и матрос и вели разговор о своем предстоящем отъезде.

Костя, который сначала стеснялся малознакомой актрисы, уже вошел в свою роль и даже

рискнул обнять королеву. В это время издалека послышался шум. Это приближалась толпа

островитян, руководимая главным жрецом. А влюбленные продолжали спокойно сидеть, не

подозревая о надвигающейся опасности. Волнение нарастало, и наконец кто-то из малышей

не выдержал и испуганным голосом крикнул:

— Костя, убегай скорее! Антон Семенович договорился с ребятами убить тебя!

На Костю эти слова подействовали совершенно неожиданно. Он поднялся и,

обратившись к зрителям, произнес:

— Меня убить? Да я кого хочешь в котлеты изрублю!

Грозный вид Кости и его решительное заявление вызвали бурное одобрение зрителей.

Но ворвавшаяся на сцену толпа островитян-колонистов уже набросилась на хвастливого

Костю-матроса и, несмотря на все предупреждения Антона Семеновича, затеяла настоящую

свалку. Королева растерялась, ее лицо выражало испуг, и Антон Семенович, сдерживая ребят,

на всякий случай стал поближе к ней. Косте не удалось никого «изрубить»: поверженный на

пол сцены, он лежал, изображая убитого. Но симпатии зрителей все же были на его стороне.

И когда Антон Семенович произнес заключительную фразу пьесы: «Так будут уничтожены

все наши враги»,— вдруг раздался возмущенный голос одного из гостей, пожилого

крестьянина:

— Такого хорошего хлопца — и убить!..

Занавес опустился при полном молчании зрителей. Только через несколько минут,

после того как занавес снова поднялся и все актеры выстроились на сцене и среди них

зрители увидели улыбающегося Костю, раздались долго не смолкавшие аплодисменты. Тот

же пожилой крестьянин, пробравшись к сцене, крикнул Косте:

— Так, значит, тебя не убили?

— Нет, остался жив!

— Ну так приходи в воскресенье, жинка пироги напечет, и ты расскажешь ей, как все

тут у вас было!

— Приду обязательно! — весело ответил Костя.

По настоянию ребят в тогдашнем репертуаре нашего театра было немало подобных

пьес — со сражениями, нападениями, путешествиями... Соображения идеологические и

педагогические, а также необходимость приспосабливаться к ограниченным сценическим

возможностям заставляли Антона Семеновича многое перерабатывать — дополнять и

изменять — в тексте этих пьес. Но с каждой новой постановкой росли и актеры и зрители. И

скоро в репертуаре нашего театра появились пьесы Гоголя, Островского, Горького.

Еще в начале учебного года, на заседании педагогического совета, Антон Семенович

предупредил преподавателей, что он сам будет проверять весной успеваемость колонистов.

Возвратившись из отпуска, Антон Семенович немедленно этим и занялся.

Приближалось начало весенних работ, и ребята, продолжая учиться в школе, немало

времени проводили в оранжерее, на парниках, на очистке семян и подготовке инвентаря. Эти

работы являлись практическими занятиями к пройденному зимою в школе курсу основ

агротехники. Меня радовало, что положительные результаты учебы были очевидны. Раньше,

например, когда я с помощью термометра проверял температуру парника, где росли ранние

– 16 –

огурцы, ребята с недоверчивыми улыбками следили за мной; теперь же они проделывали эту

операцию сами и строго поддерживали тепловой режим парника.

С началом весенних полевых работ, когда занятия в школе закончились, на очередном

заседании педагогического совета обсуждались успехи каждого колониста. Антон Семенович

высказал при этом два критических замечания, вызвавших общий интерес.

Когда речь зашла о плохой успеваемости колониста Чобота по арифметике, Антон

Семенович сказал:

— Любовь Петровна, а вы не пробовали специально подзаняться с Чоботом и хотя бы

раз поставить ему, может быть, даже покривив душой, хорошую оценку и похвалить его

перед классом? Как вы думаете, не ободрило бы это Чобота? Не показала бы ему такая

похвала, что он может учиться не хуже других? Своими хроническими плохими и

посредственными оценками вы развиваете в нем безразличие, убиваете его веру в себя, в

свои силы...

При обсуждении успеваемости в одной из школьных групп оказалось, что ни у кого из

хорошо учившихся по русскому языку ни разу не было посредственной или плохой оценки.

Антон Семенович отнесся к этому с недоверием.

— Конечно, — сказал он, - если хорошие оценки поставлены ребятам правильно, то

лучшего желать нельзя. Но я всех этих ребят хорошо знаю. Среди них есть зазнайки, которые

и уроки не всегда готовят как следует и думают, что они знают больше, чем все остальные

колонисты. Я боюсь, что преподаватель не только не пытался «поймать» таких зазнаек и дать

настоящую оценку их успехам, но скорее всего ставил им хорошую оценку даже тогда, когда

они отвечали лишь посредственно,— и добавил: — Нет ничего хуже, чем предвзятость в

оценках.

1925 год принес нам немало побед. Даже в глазах самых закоренелых обывателей

колония перестала быть «бандитским гнездом». Разрабатываемая Антоном Семеновичем

система воспитания ребят с тяжелым прошлым завоевывала себе все больше сторонников.

Школа и театр в колонии получили общее признание даже среди противников Макаренко.