Они вырезали на его зеленой поверхности пятиконечную звезду, вокруг нее надпись
«Зажжем мировой пожар», а ниже посвящение: «Антону с Макаренко» и еще ниже подпись:
«От кол кол Горького». Ребята, по-видимому, вырезали сначала «Антону Макаренко», но
сообразили, что это звучит непочтительно, и втиснули букву «с» — «Семеновичу».
Последняя строка означала: «от колонистов колонии Горького». Арбуз получил название
«Комиссар» и под неусыпным наблюдением ребят хорошо рос и был известен всем
колонистам, с нетерпением ожидавшим момента, когда они смогут преподнести свой подарок
Антону Семеновичу. А чтобы какой-нибудь «зеленый», то есть новичок, не польстился на
этот кавун, Лопотецкий свой сторожевой курень поставил вблизи «Комиссара». И вот теперь
я увидел, что вор побывал и здесь: сделал и в этом арбузе вырез, приладив корку аккуратно
на место.
Отчаянию Лопотецкого не было предела, и он грозил «трижды гаду» «перегрызть
горло собственными зубами». Ребята, дежурившие ночью, заявили, что они слышали шорох
во тьме, такой, будто возле них проползла змея. Лопотецкий справедливо ругал их за
ротозейство.
Весть о кощунстве над «Комиссаром» с быстротой молнии распространилась по
колонии. Все только об этом и говорили. Возбуждение ребят нарастало. Лопотецкий и кое-кто
из старших колонистов уже начали самовольно производить допросы. Антону Семеновичу
пришлось решительно призвать их к порядку. Он предложил самозванным следователям
заниматься своим делом, а сам в течение всего дня внимательно наблюдал за колонистами.
Наступил вечер. Возбуждение ребят все никак не могло улечься. В кузнице
Лопотецкий мастерил что-то похожее на капканы, которые он собирался расставить на
подходах к бахче.
Когда наконец раздался сигнал «на общее собрание», ребята, полные нетерпеливого
ожидания, со всех ног бросились в клуб.
– 9 –
Антон Семенович прежде всего предложил всем командирам дать ему списки
отсутствующих на собрании членов отрядов и указать причины их отсутствия. Затем
выступил Лопотецкий, красочно рассказавший все подробности происшествия на бахче;
были допрошены ребята, слышавшие шорох, «как будто змея проползла»; рассказали о своих
подозрениях все командиры отрядов. Но ничего нового не выяснилось. Антон Семенович
опустил глаза, задумался, и на некоторое время в клубе воцарилась полная тишина.
— Ну, что же, давайте разузнаем пока, кто из ребят особенно любит арбузы,— вдруг
предложил Антон Семенович.
Были названы пять — шесть колонистов. Последней говорила Мухина (Левченко) —
командир отряда девчат. Она сказала, что в ее отряде больше всех любит арбузы Валя...
Это была худенькая, невысокая девочка, прибывшая в колонию из Харькова всего
несколько месяцев назад. Она вела себя тихо и ничем не выделялась среди наших девочек.
Но в специальном письме харьковского Наробраза, сопровождавшем Валю, указывалось, что
она была наводчицей в крупной банде, занимавшейся обкрадыванием квартир. При одном
неудачном ограблении банда, по сигналу Вали, успела скрыться, а ее задержали. Однако
прямых улик против девочки не оказалось, и она была передана в приемник харьковского
Наробраза... За ее дальнейшей судьбой налетчики внимательно следили. Через несколько
часов после передачи Вали в приемник они ее выкрали оттуда. Но скоро Валю задержали
вторично и направили к нам, в Полтаву. В письме указывалось, что за нею должен быть
установлен специальный надзор: попытка выкрасть ее может повториться...
Когда Мухина назвала имя Вали, Антон Семенович даже привстал от неожиданности.
Казалось, он был поражен какой-то внезапной догадкой. Но минуту спустя он сказал своим
обычным, спокойным голосом:
— Валя, подойди сюда, к столу...
Лицо Вали, когда она шла меж скамеек, а потом стояла возле Антона Семеновича,
выражало только недоумение: зачем ее вызвали? Заподозрить причастность этой тихой
девочки к делу с кавунами было в самом деле просто невозможно.
— Зачем ты без разрешения взяла нож на кухне? — тем же спокойным голосом
спросил Антон Семенович.
— Я не брала ножа,— пожалуй, слишком поспешно ответила Валя.
Эту-то поспешность сразу уловил Антон Семенович и начал наступление.
— Нет, Валя, ты взяла нож, и будет нехорошо, если я сейчас пошлю дежурного и он
найдет его в твоих вещичках. Где ты его спрятала?
Валя немного помолчала, потом негромко ответила:
— Он в матраце, там дыра, я его туда засунула...
Через несколько минут дежурный положил злополучный нож на стол перед Антоном
Семеновичем. Ребята перешептывались, в клубе нарастал шум, но в голосах колонистов
слышалось скорее удивление, чем возмущение.
— Валя, ты очень любишь арбузы? — продолжал допрос Антон Семенович.
— Очень. Я никогда их раньше не ела.
— А зачем ты клала корки от кусков, вырезанных тобою, на старое место?
— Я думала, они прирастут,— серьезно ответила Валя. Теперь заговорили сразу все: и
для ребят и для всех нас было полной неожиданностью, что «трижды гадом», «оборотнем,
прикинувшимся змеей», оказалась эта маленькая худенькая девочка. Лопотецкий, уже забыв
о своей угрозе «перегрызть горло гаду», начал подговаривать ребят попросту нарвать после
собрания побольше крапивы...
Антон Семенович строго посмотрел на него, и Лопотецкий сразу затих.
— Валя, ты дашь слово общему собранию, что не будешь никогда лазить на бахчу и
портить арбузы?
— Да, я больше этого делать не буду, — тихо ответила она. Антон Семенович
поставил на голосование предложение простить Валю, и ребята довольно дружно
– 10 –
проголосовали за это. Только Лопотецкий, члены его отряда да еще несколько ребят
«воздержались». Валя села на свое место, а Антон Семенович поставил на обсуждение
собрания еще некоторые —уже вполне мирные — вопросы жизни колонии.
Когда все расходились, Антон Семенович задержал Лопотецкого. Поговорив с ним о
разных хозяйственных делах, он сказал, прощаясь:
— Если я узнаю, что ты хоть как-нибудь обидел Валю, то уходи из колонии сам. Всё
равно уволю. Так и ребятам передай.
Сказано это было словно между прочим, но так, что Лопотецкий понял: Антон
Семенович не шутит!
После собрания, когда я возвращался домой под впечатлением всего, что видел и
слышал в клубе, мне показались наивными, чтобы не сказать просто глупыми, мои прежние
мысли о записной книжке Антона Семеновича, в которой будто бы систематизированы все
наказания за те или иные проступки колонистов...
Каждое необычное происшествие в жизни ребят, а то и просто изменение в их
настроении или поведении, подчас совсем незаметное, для Антона Семеновича оказывалось
серьезным поводом к тому, чтобы начинать искать иное решение уже однажды решенного
вопроса и находить новые формы педагогического воздействия на колонистов. Именно так, в
повседневной практике, вырабатывал Антон Семенович свою систему воспитания. Главным
в ней было внимание к «человеку в ребенке», гибкость и отсутствие трафарета в подходе к
ребятам.
На следующий день случай с арбузом был уже забыт. Только «капканы» Лопотецкого,
валявшиеся за ненадобностью возле куреня, еще некоторое время напоминали о той вспышке
ребячьих страстей, которую Антон Семенович так мастерски погасил.
Среди применявшихся Антоном Семеновичем наказаний был выговор с объявлением
в приказе в день праздника Первого снопа, в день рождения А.М. Горького или в день
другого ближайшего колонийского праздника.
Сначала я не понимал смысла этой воспитательной меры. Мне казалось, что
наказание, исполнение которого отложено надолго, теряет свое значение. Кроме того, думал
я, разве можно омрачать общий для всех колонистов праздник кому-нибудь одному из них?
