воспитателя Чапляна (Буцай). Члены комиссии сразу оживились — зашелестели бумаги,

заскрипели перья.

Когда Чевелий выходил к столу президиума, ребята провожали его суровыми

взглядами, но, как только он начал свой рассказ, они поняли, что Митя просто решил

разыграть комиссию. Ребячьи лица засветились улыбками, из зала понеслись насмешливые

реплики в адрес председательницы.

По словам Мити, на прошлой неделе он как-то зашел в неурочное время на кухню и

попросил старшую кухарку дать ему обед: он, мол, опоздал пообедать в столовой. Кушать на

кухне колонистам не разрешалось, но старшая кухарка, поворчав, дала Мите тарелку борща.

Едва он успел черпнуть ложкой, как в кухню зашел дежуривший в этот день Чаплян.

— Ты что здесь делаешь? — спросил воспитатель, увидав Чевелия. — Ведь ты только

полчаса тему назад пообедал в узловой, и, по твоей просьбе, тебе еще дали прибавку!..

Кухарка, услышав эти слова, схватила деревянный половник и с криком: «А, так ты

мне брехать!» — ударила им Чевелия. Половник треснул. Борщ кухарка вылила в ведро, а

Митю выгнала вон из кухни.

Выслушав этот рассказ, председательница комиссии с досадой спросила:

— И это все? В чём же состоит твоя обида на воспитателя? Это все?

— А как же! — не задумываясь, ответил Чевелий. — Борщ-то ведь пропал! Не зайди

воспитатель на кухню, я бы ещё раз пообедал!

— А на Антона Семеновича за что ты в претензии, — уже со злостью спросила

Брегель.

— Да ведь Антон Семенович объявил выговор кухарке, и мне теперь не то что в

кухню зайти, а и мимо пройти нельзя! Кухарка кочергой побить грозится! Ей богу! — сказал

он, притворяясь сильно взволнованным.

Чевелий возвращался на свое место, пожимая плечами, а видом человека,

удивленного, как это его обиды, о которых он так подробно и ясно рассказал, остались

непонятыми… А ребята веселились от души, глядя на него.

Разгневанная комиссия под нескрываемые насмешки колонистов уехала восвояси, так

и не собрав данных, которые помогли бы «поднять колонию на еще более высокую ступень».

Хотя никаких отрицательных материалов ни одна из подобных комиссий представить

не смогла, все же Духовы, Брегели, Петровы и прочие сумели провести через Наркомпрос

Украины решение, по которому система воспитательно-педагогического процесса,

разработанная Антоном Семеновичем Макаренко, была признана несоветской. Трудно и

горько сейчас вспоминать об этом. То, что казалось невероятным, стал совершившимся

фактом. В июне 1928 года Антон Семенович вынужден был подать заявление об уходе. Меня

и еще нескольких «старых горьковцев» Антон Семенович об этом предупредил, но просил

никому не рассказывать о том, что произошло, чтобы раньше времени не огорчать ребят и

вообще не нарушать спокойной трудовой жизни колонии.

Надо ли говорить, какую душевную боль он испытывал те дни, какая тяжесть лежала у

него на сердце... Но он продолжал работать с неослабевающей энергией. Его больше всего

угнетало, что в коллективе, который ему предстояло покинуть, оставалось еще немало ребят,

нуждавшихся в серьезной и повседневной воспитательной «обработке». Среди таких

неустойчивых колонистов были не только подростки, но и уж взрослеющие юноши. Антон

Семенович высказал мысль, что взрослых ребят, пожалуй, лучше будет еще до его ухода на

править на производство. Если они останутся в колонии, без твердого руководства быстро

– 42 –

разболтаются и начнут разлагающе влиять на других ребят, — рабочая среда, большой,

мощный коллектив завода скорее удержат их от неправильного шага.

Антон Семенович составил список таких колонистов и немедленно начал подыскивать

для них работу. Но нужно было сделать не только это: ребят следовало где-то поселить и на

первых порах помочь им в бытовом устройстве. Они уходили в жизнь из колонии, которая

стала для них отчим домом, и она должна была о них позаботиться. Антон Семенович

принял эту заботу на себя, и еще до того, как он навсегда покинул колонию, ребята-

выпускники были обеспечены и работой и благоустроенным жильем.

ГОРЬКИЙ У ГОРЬКОВЦЕВ

В те же дни, омраченные тягостными раздумьями о предстоящем уходе Антона

Семеновича, в жизни колонии произошло событие, быть может, самое радостное за все годы

её существования, и это на время заглушило наши тяжелые переживания.

В начале 1928 года возвратился из Италии Алексей Максимович Горький. Мы не

сомневались, что на приглашение посетить колонию он ответит согласием. На общем

собрании Антон Семенович предложил немедленно начать подготовку к будущей встрече

дорогого гостя. Собрание шумно одобрило идею Антона Семеновича преподнести Горькому

в подарок книгу о жизни колонистов, написанную самими ребятами. Решено было поместить

в ней биографии всех горьковцев.

С этого момента наш коллектив зажил одной мыслью, одной целью: достойно

встретить своего великого друга и шефа. Теперь все оценивалось с предполагаемой точки

зрения Алексея Максимовича: одобрит он или не одобрит, заинтересуется или не

заинтересуется, приятно ему будет или безразлично?..

Когда из-за холодной погоды на несколько дней задержались всходы кормовой свеклы,

со всех сторон посыпались всевозможные предложения, как ускорить прорастание семян;

кто-то даже потребовал развести на посевах костры! Ребята приходили в ужас от одной

только мысли, что Алексей Максимович, осматривая наши поля, увидит и этот участок! О

появлении запоздавших, но дружных всходов огородники докладывали на совете командиров

как об очень важном событии.

Ребята очистили от мусора большую площадку и разбили на ней прекрасную клумбу.

Наши цветоводы выложили из цветов замысловатый вензель «М.Г.». В клубе и на стенах

главного здания появились тщательно выписанные колонистами цитаты из произведений

Алексея Максимовича и многочисленные лозунги.

Даже малыши, и те полны были забот. Наловив всяких зверюшек — ежа, мышей,

кроликов – и где-то раздобыв птиц — кобчика, горлицу, удода,— ребята любовно ухаживали

за ними, задумав подарить Алексею Максимовичу весь этот зоологический сад.

В середине июня 1928 года в Москву к Горькому выехала наша делегация. Ее

сообщение, что Алексей Максимович согласился погостить у нас несколько дней,

взбудоражило; всех и вся. На экстренно созванный совет командиров сбежалось столько

колонистов, что заседание пришлось перенести в наш клуб.

Проект украшения Куряжа, предложение пошить новую летнюю одежду для

колонистов и купить новую столовую посуду споров не вызвали. Затруднения начались, когда

перешли к разговору о том, как будет жить в колонии Алексей Максимович. Какую мебель

поставить в отведенных ему комнатах? Нужно ли зеркало и какое: во весь рост или меньше?

Как быть с кроватью: поместится ли Алексей Максимович на обычной кровати или

необходимо сделать специальную, ему по росту? Чем кормить Алексея Максимовича? Нужно

ли обучить нашу кухарку приготовлению каких-нибудь особенных блюд? Командир отряда

сапожников предложил обсудить вопрос о сапогах для Алексея Максимовича на случай

дождя...

– 43 –

Было решено, что наша столярная мастерская сама изготовит всю недостающую

мебель и прежде всего письменный стол и рабочее кресло. А кровать наметили купить новую

«с примеркой» на самого высокого колониста, каким у нас считался Калабалин. Вопрос о

зеркале вызвал споры, но в конце концов все пришли к единодушному заключению, что

зеркало во весь рост необходимо только артистке, а Алексею Максимовичу оно, пожалуй, не

потребуется, поэтому совет решил повесить в спальне небольшое круглое зеркало, а на

туалетный столик поставить складной трельяж.