— На сто гектаров, знаешь, Иван Трофимыч, сколько саженцев нужно? Десять тысяч штук. Рубля по три за дерево — на тридцать тысяч рублей.

— Свой питомник надо заложить. Через два года будут саженцы. А специалист в колхозе есть. Наш горючевоз, Назар Матвеич. Он же садовник.

— Назар Матвеич? Может! Видели, какой у него сад на усадьбе? Окулировать, глазком там или в прищеп, это он умеет. Подучить его еще маленько на курсах.

— Нет, верно, ребята, придет время, и не за горами уж оно, колхозным полеводческим бригадам нечего будет делать на поле. Или, точнее сказать, где работало сто человек, там десять управятся. А тем, которых сократили, только и останется подсобные отрасли развивать. Какое хозяйство можно построить!.. И надо бы уже сейчас за это приниматься, не терять ни одного дня! Есть и виноград такого сорта, что будет расти в нашей местности. Кто бы отказался получить такой бочоночек вина на трудодни, как у нас с автолом стоит? Ягодники надо разбить. Гектаров пять клубники под хороший урожай — мешок денег! Огородов побольше, овощей всяких. Животноводство можно раза в два против нынешнего увеличить. Есть же колхозы, где по тридцать рублей чистоганом, кроме всего прочего, дают людям на трудодень? Это там, где руководители вперед глядели!.. Давайте, товарищи, как будет общее собрание в колхозе, поставим этот вопрос от имени трактористов. Пусть-ка правление пересмотрит свои планы по подсобным отраслям. Мизерные у нас планы. Смелее можно замахиваться! Одно дело — использовать машину, выжать из техники все до дна. Это наше дело, механизаторов, мы за это отвечаем. А другое дело — уметь использовать и ту выгоду, что дает машина в большом хозяйстве. Машина тебе руки развязывает в полеводстве? — так сажай этими руками сады, строй новые фермы, плотины, пруды, разводи в прудах рыбу!..

К увлекшемуся бригадиру неслышно подошли сзади, от реки, два тракториста, мокрые по шею, с бреднем и мешком, высыпали из мешка через плечо бригадира на траву десятка два крупных живых, трепещущих карпов, карасей, линей. Рыбаков и их добычу приветствовали радостными возгласами.

— Вот такой рыбки развести бы у нас в колхозе! Да, Иван Трофимыч? — сказал один из подошедших.

— Рыбка-то хороша, но это что ж выходит, друзья, вы и на собрании не были?

— Нет, товарищ бригадир, на собрании мы сидели до конца, все речи прослушали, а как начался концерт — пошли с Петром потянуть бреденек. Мы с ним еще из дому наметили — наловить рыбки на ушицу.

— Если б такая речка, Иван Трофимыч, да в нашем колхозе «Заветы Ленина», да возле речки стать вагоном — каждый день кормили бы с Семеном рыбой бригаду.

— Ну что ж… Ножи есть? Давайте чистить. Вот в этой цибарке сварим. Сушняку надо бы еще для костра.

— Иван Трофимыч! А может, пока уха сварится — пропустим по одной, под огурчики? Рыбакам надо после купанья согреться… Ребята! У кого хороший глазомер?

— У Никиты. Лучше его никто не отобьет загонку, по прямолинейности.

— Разливай, Никита Харитонович. Смотри не ошибись. Посуда, видишь, какая неравномерная… Как в аптеке! Ну, за наш праздник, за «День тракториста»! И за тех товарищей, кто его выдумал!..

— Я, товарищи, так соображаю насчет механизации, — начал, крякнув, после небольшой паузы один тракторист, все время молчавший. — С нас директор МТС и правление колхоза спрашивают выработку, качество? Спрашивают. Законно спрашивают, так и должно быть. И мы можем спросить правление колхоза: куда деваете нашу механизацию?

— Как? Что говоришь? А куда ж они ее денут? Механизацию в карман не спрячешь.

— А так! Скажем, в прошлом году механизация была на семьдесят процентов, а нынче — на восемьдесят. Куда девали эти десять процентов? Сделали что-нибудь полезное для хозяйства? Или — на распыл пошло? Волы паслись, люди на базаре торговали?

— Правильно, Митя! Долго молчал, а дело надумал! Именно так и нужно спросить их, хозяев: куда деваете нашу механизацию?

Хохот, аплодисменты…

Одна бригада приехала на праздник в полном составе: с кухаркой, водовозом, со своими продуктами, посудой для варки пищи и даже столами и скамейками, прихваченными с полевого стана. Расположились они возле автомашины, привезшей их, воткнули в землю две железные рогатины, подрыли под ними ямку для котла; кухарка, поджав ноги, уселась на траве и стала чистить картошку. Отличие от полевой обстановки было лишь в том, что трактористы приоделись и присутствовали их жены, которых на бригадном стане обычно в таком сборе не увидишь. Но не все жены присутствовали. По этому поводу было немало шуток и зубоскальства.

— Степан! Почему твоя Маринка не приехала на «День тракториста»?

— Нездорова…

— Перепугалась, должно быть, когда ей пригласительный билет принесли: «Марине Кондратьевне Пересухиной. Райком и райсовет приглашают вас…»

— Чего же пугаться?

— Да кто его знает, зачем приглашают жен трактористов? То ли по сто грамм поднесут, то ли постыдят принародно за то, что плохо работают в колхозе?

— Да, девчата, нынче вам обошлось, а в будущем году, сказал секретарь райкома, обязательно упомянет в докладе тех жен механизаторов, что заделались начальницами, в колхозной работе не участвуют, на мужнины трудодни надеются.

Женщины протестуют. Завязывается горячий спор — кто виноват в том, что жены механизаторов мало участвуют в колхозной работе, не сами ли мужья? Кто запретил Маринке ходить на свеклу? Сам Степан. Прокормлю, мол, тебя с детишками своими трудоднями, мне в доме нужна помощница, а не в поле, чтоб уют мне создавала, когда приду на день отдохнуть.

— А что ж, и запретил, — оправдывается Степан. — Разве ж это жизнь? Прибежишь с поля — Маринки нету дома, где-то аж за Бугровыми хуторами свеклу шаруют, там и ночевать остаются, на бригадном стане. Маринка отпросится домой — я на работе. У нас с нею получалось, как у тех деда с бабкой: дедушка на печь — бабушка до бражки, бабушка на печь — дедушка по дрова.

— А ты возьми ее в прицепщицы, вот и будете неразлучны днем и ночью.

— В прицепщицы?.. Да нет, это тоже не годится… Чтоб целый день за твоей спиной, глаз с тебя не спускала?..

Когда усаживались за столы, один из трактористов этой бригады, рослый, плечистый, красивый парень лет тридцати трех, скрылся в кусты с узлом под мышкой, переоделся там и появился вдруг перед товарищами в костюме официанта московского ресторана первого класса: черная тройка, атласные лацканы, галстук бабочкой, белоснежная салфетка на руке. Его встретили громовым хохотом.

— Чего это ты таким фертом вырядился, Серега?

— Товарищ официант! Пол-литра столичной и два соленых огурца!

— Вспомнил старое.

— Какое старое?

— Так он же был официантом.

Сергей, видимо, хороший актер, комик, без тени улыбки, с серьезным, деловитым лицом обратился к кухарке:

— Лукерья Федоровна! Как у вас дела? Готово? Что будем подавать? Квисо куриное сюпрем с рисом? Соус тертер? Яйцо мирабо? Эскалоп из телятины?

— Погоди, — давясь смехом, ответила кухарка. — Мясо еще не доварилось.

— Придется подождать, товарищи, минут двадцать.

Сергей ушел за машину, где на ящиках и досках устроено было нечто вроде буфета (заведовала им жена бригадира), принес оттуда на подносе, держа его одной рукой выше головы, тарелки с хлебом, ложки, вилки, бутылки, стаканы, лихо, со звоном, ничего не разбив и не опрокинув, опустил поднос на стол, стал раскладывать приборы. Все зачарованно глядели на него.

— Да ты что, брат, в самом деле официантом был?

— Два года.

— Когда?

— После демобилизации. До сорок седьмого года.

— Вот диво! А до войны чем занимался?

— Тем же, чем и сейчас занимаюсь. Работал трактористом в Знаменской МТС Ростовской области.

— Чего ж тебя занесло не в свою борозду?

— Так, бывает…

И пока у кухарки допревало в котлах над костром «квисо куриное сюпрем с рисом», Сергей рассказал, — не все, видимо, еще знали эту историю — как его занесло «не в свою борозду» и как вынесло…