Совещание агитаторов и парторгов рот пришлось отложить. Спивак позвонил в штаб майору Костромину и спросил его, можно ли ему возвратиться в батальон Петренко.

— Нет, — сказал Костромин, — к Петренко я иду сам. Ты оттуда уже не пройдешь. Оставайся у Соловьева. Вы тоже не спите там.

— А что происходит у Петренко, товарищ майор? — спросил Спивак.

— Дерутся. Положение серьезное. Немцев лезет до черта. Подробностей пока не знаю. Пойду — выясню. Родионов убит.

— Ну? Как?

— Не знаю. Сообщили только — убит. Сейчас не работает связь. Ну, иду. Пока!

Спустя некоторое время стало ясно из сообщений соседей, что несильный артиллерийский и минометный огонь на их участках всего лишь демонстрация, прикрывающая главную цель завязанного немцами ночного боя — атаку на высоту 304,5.

— Всегда такая мертвая тишина на обороне не к добру, — сказал капитан Соловьев. — Очень уж экономили они с вечера боеприпасы.

Хотя перед обороной третьего батальона было пока тихо, но и здесь в случае более глубокого обхода немцами высоты можно было ожидать какой-нибудь каверзы, особенно на левом фланге.

Соловьев пошел в первую роту. Спивак остался на КП у телефона.

Выждав час, — уже начало светлеть небо в прорезях плащ-палатки, закрывавшей вход в блиндаж, — он позвонил еще в штаб. Ему ответил начальник штаба капитан Сырцов.

Спивак по голосу Сырцова, по тому, как тот несколько раз кашлянул в трубку, прежде чем начать разговор, сразу понял, что у него есть плохие для него известия.

— Что тебя интересует, Павел Григорьевич? — спросил Сырцов. — Положение во втором батальоне? Дерутся. Отбили три атаки. По-видимому, хотят сомкнуть края подковы, но не удается. Этого надо было ожидать, конечно Очень уж заманчивая дуга получилась. Танков нет, автоматчики лезут. И сильный артиллерийский огонь. Была попытка обойти капэ. Потеряли связь на время. Сейчас связь восстановлена. Родионов убит, знаешь?

Спивак вспомнил слова Родионова: «Я не от пули погибну, товарищ капитан», — и спросил:

— Как убит?

— Взрывной волной ударило об стену блиндажа.

— Еще что, Виктор Ефимович? — спросил Спивак.

Сырцов помедлил несколько секунд.

— Петренко ранен. Тяжело. В голову и в грудь. За него остался Мазнюк. И Костромин сейчас там.

— Петренко?

Вероятно, Сырцов, зная дружбу капитана с Петренко, удивился спокойному тону, каким он переспросил его. Но Спивак уже в самом начале разговора почувствовал, что скажет ему начальник штаба. Он ожидал даже худшего.

Первым его побуждением было — бежать на КП полка, а оттуда все-таки пробраться во второй батальон. Но тут же ему пришла в голову мысль, заставившая его опять взять трубку.

— Виктор Ефимович, ты? Где сейчас Петренко? В каком он состоянии?

— Только что, пять минут назад, отправили в медсанбат. Сюда принесли его санитары на носилках, отсюда отправили машиной. Когда делали перевязку, пришел в чувство, попросил водки, я дал ему полкружки, потом опять потерял сознание. В грудь — сквозная, в правое легкое, в голову тоже пулевая, но, кажется, мозг не зацепило.

Спивак отдал трубку телефонисту. Медсанбат — это десять километров в тыл. В такой неспокойно начавшийся день туда не поедешь. Да и там Петренко, возможно, будут держать недолго, сразу же отправят дальше. Всё. Если выживет, может быть, где-нибудь еще встретятся на фронте, если не кончится к тому времени война и если его самого не убьют. А если помрет, то больше, значит, ему друга не видеть. На войне не вызывают телеграммами родственников и друзей за тысячу километров попрощаться с телом.

Спивак вышел из душного блиндажа на воздух, послушал гул боя слева у высоты 304,5, пенье жаворонков вверху в сером небе, сел на бруствер, вынул из кармана кисет и стал сворачивать задрожавшими пальцами папиросу, просыпая табак на землю.

В семь часов утра, после шестой неудачной атаки немцев на высоту, бой стал утихать. Вылазка обошлась немцам дорого. Даже с КП третьего батальона видно было в бинокль множество трупов в зеленых мундирах на скатах высоты 304,5.

В восемь часов майор Костромин, вернувшийся из батальона, вызвал Спивака к себе для составления сводки в политотдел дивизии.

Спиваку некогда было и погоревать о товарище. Майор Костромин рассказывал, он писал, торопясь закончить, пока не уехал связной в штаб дивизии. Из его рассказа он и узнал, что произошло во втором батальоне, как Петренко получил на своем командном пункте в первые же минуты боя пулевые ранения.

Немцы, как и предполагал Спивак с Соловьевым, ударили наперехват клина, образовавшегося в линии обороны, по четвертой и шестой ротам. Наступало их всего, с подкреплениями, до двух батальонов. Когда завязался бой на флангах, поднялась одновременно стрельба и в тылу, за КП. Очевидно, вечером, когда было так подозрительно тихо, немцы пропустили через нейтральную зону группу автоматчиков, которым к началу боя удалось где-то просочиться через оборону и зайти с тыла.

Костромин пришел в батальон, когда там было уже покончено с ними. Их было не так много — человек пятнадцать, но переполоха в темноте они наделали порядочно. Первыми встретили их командир хозвзвода с поварами и ездовыми, двух убили, остальных разогнали, но впотьмах перестреляли и своих лошадей и ранили одного бойца. Затем немцы напоролись на стоявших в балке минометчиков, — здесь часовые тоже не спали и, открыв огонь из автоматов, уложили еще человек четырех. Все-таки семерым автоматчикам удалось добраться до самого КП, где были взвод охраны штаба, связные, телефонисты, Петренко и писарь. Родионов был в четвертой роте, куда пошел еще с вечера. Там он и был убит.

Бойцы рассказывали, что первыми словами Петренко, когда он услышал треск немецких автоматов вблизи КП, было: «Досадно! Не по сезону. Это не сорок первый год, чтобы попадать в окружение». Вел он себя, как всегда, очень спокойно. Оставив в блиндаже телефониста у аппарата, он приказал всем остальным вооружиться гранатами, которых в штабе у него всегда стоял целый ящик, и по одному выходить наружу: «На воздух! Там виднее будет». Еще слышали бойцы, как он, собираясь, сказал Крапивке громко, чтобы показать, вероятно, что комбат не волнуется и, значит, все в порядке: «Когда я, Крапивка, приучу тебя класть вещи на свое место? Куда ты девал мой трофейный парабеллум? Брал, когда ходил в Богутах к девчатам? Почему не отдал?» — «Да вот он у меня, товарищ старший лейтенант», — ответил Крапивка. «У тебя! А где ему быть? Брал — почисть и положи на место под подушку». Он был ранен сразу же по выходе из блиндажа.

Некоторое время бойцы слышали голос лейтенанта Добровольского, а потом и его ранило. Команду над резервным взводом и связными взял на себя старший сержант Крапивка. Связь с ротами не прерывалась. Крапивка передал по телефону командиру ближайшей пятой роты лейтенанту Мазнюку, что комбат выбыл из строя и на КП не осталось никого из офицерского состава, а сам тем временем, разделив бойцов на три группы, стал окружать засевших в траншеях автоматчиков.

Все-таки наши бойцы были хозяевами этой местности, — они здесь рыли окопы днем, знали каждый бугорок, каждый подход к недорытым траншеям, а фашисты строчили вокруг себя вслепую, надеясь лишь на старый, битый козырь свой — панику.

Лейтенант Мазнюк пришел на КП как раз в то время, когда с другой стороны подходил уже на выручку майор Костромин со взводом бойцов из резерва командира полка. Комбата и лейтенанта Добровольского Костромин встретил еще по пути. Санитары несли их на носилках, сделанных из плащ-палаток и винтовок. Петренко и у него просил водки, а когда во фляге Костромина не оказалось ни капли, просил позвонить в штаб полка, куда их несли, чтобы там приготовили. «Плохой признак, если тяжелораненый с первых слов просит водки», — вставил в рассказ Костромин.

Когда они сошлись с Мазнюком на КП, там уже было тихо. Крапивка с бойцами делил в блиндаже трофейные зажигалки, кинжалы и фонарики, рассматривали вытащенные из карманов убитых немцев фотокарточки и документы. Телефонисты, исправив обрезанную немцами линию, проверяли связь с полком. Дальше боем управлял уже Мазнюк, и, хотя атаки немцев были очень яростны, при поддержке сильного минометного огня, прорваться или потеснить роты им не удалось нигде. Обошлось даже без вызова дивизионной артиллерии и подброски резервов, кроме взвода, с которым пришел Костромин. Особых происшествий в ходе боя больше не было, не считая обычных в таких случаях потерь в ротах.