– Донести помогите до нашей «буханки», – ткнул пальцем в мешок следователь.

Саша Таричев торопливо зашагал в сторону цепи постовых, перекрывавших улицу. Костя, покачав головой, взялся за один конец наволочки, второй рукой, поправляя, сползающий за спину, автомат.

– Асламбек! – понявший ситуацию, по-чеченски, крикнул Турпал Алиевич кому-то из оперативников.

Один из них, среднего роста, плотный парень в спортивной куртке неторопливо направился к Катаеву. Пока они тащили мешок с останками к прокурорской машине, Аслам-бек рассказал, что, по словам очевидцев, молодой парень (тот, что в мешке), не доходя до шлагбаума, пытался повесить на тополь тяжёлую холщовую сумку. Внимания на него никто особо не обращал. Одет он был а-ля Гаврош, да и до отдела было далековато. Скорей всего, замысел был направлен на возможный проезд мимо заминированного дерева какой-нибудь федеральной техники или легковушек РОВД. Техническая неполадка или неосторожное обращение привели к взрыву. Закладывающий фугас, боевик был разорван на куски, но, слава Аллаху, больше никто не пострадал. Если не считать, посечённых осколками зданий.

По приезду на ПВД, Магомед почему-то заартачился и решение о судьбе останков возложил на опергруппу. Таричев и Катаев, попытались что-то вякнуть о процессуальных обязанностях следователя, но вместо ответа увидели лишь сутулую прокурорскую спину. Опера попытались сделать такой же ход, но водитель Магомеда, слышавший весь разговор, подрулил к входу в оперской кубрик и, свалив мешок, уехал.

Омоновцы, руководимые Малдером и напоминающие, палачей, прихвативших халтуру на дом, подволочив тяжёлую ношу к стене, тоже откланялись.

– Не хреново вы съездили, – вышедший покурить Рябинин, носком ботинка, приподнял край наволочки.

– Дай сигарету, – попросил Таричев.

– Ты ж не куришь, – удивился Сергей, протянув «элэмину».

– Закуришь тут…

Таричев отдал Косте автомат и, вместе с Рябининым ушёл в курилку. Катаев, постояв ещё минуту над мешком, под которым натекала сизо-красная жижа, сплюнул и ушёл в кубрик. Сбросив оружие, броник, форменную куртку и, заглотив полбутылки минералки, он вышел обратно на воздух. Надо было попытаться принять решение по останкам подрывника. К этому времени, около входа уже клубилась небольшая тусовка. Несколько омоновцев, пара «комендачей», излишне громко разговаривая, рассматривали, распахнув края, содержимое наволочки. У одного из «комендачей» пару раз щёлкнул в руках фотоаппарат.

После возвращения Катаева из умывальни и оперов из курилки, площадка перед входом напоминала проходной двор. Кто-то подходил, кто-то отходил. Один пьяный «комендач», присев на корточки смачно плюнул в оторванную голову.

Другой попытался расстегнуть ширинку, но тут уже не выдержал Рябинин:

– Бл…, хорош парни! На хер глумитесь-то!?

Что-то обиженно бормотнув, «псы войны» отошли. Пошедший через десять минут дождь загнал всех под крышу. Раскрытый мешок остался тяжелеть под упругими струями весеннего ливня.

Чувство дурацкой ответственности не покидало Катаева. Как в детской повести «Честное слово». И дело вроде не твоё, и «жмур» при удачном для него раскладе, мог бы рвануть закладку около, но смотреть на деланно веселящуюся толпу вокруг человеческого мяса и костей, было противно.

– Серый, – Костя отозвал из-за стола Рябинина, запаривающего пластмассовый бич-пакет, – на минуту…

Они вышли на «продол» и, не дойдя до шелестящего дождём, выхода остановились.

– Давай «жмура» закопаем, – глядя в сторону, предложил Костя, – а то завоняет на жаре…

– «Завоняет», – хмыкнул Сергей, – противно стало на контрачей смотреть?

– Не без этого…

– А если родня за ним приедет?

– Откопают…

– А он следакам понадобится?

– А если, а если… Откопают… – слегка раздражаясь ответил Костя, – в конце концов, Магомед нам его скинул…

– Ладно, – Рябинин, выглянув в проём, убедился, что мешок всё ещё у входа, – вечером…

По окончании дождя паломничество к «мощам» прекратилось. Только один из омоновцев, на полном серьёзе, попросил у оперов разрешения отрезать ухо трупа. Типа, трофей. Был вежлив, и на отказ, пожав плечами, спокойно удалился.

После вечерней поверки, труп был вывезен за миномётную батарею. Катаев, Долгов и Рябинин чередуясь, выкопали метровую яму и свалили туда человеческое месиво. На дне ямы мешок развалился и голова выкатилась наружу. Дождь смыл всю кровь и грязь с лица погибшего и, забрасывая яму, сквозь мельтешащие порции земли, Костя понял, что боевику не больше семнадцати лет.

Заровняв могилу в уровень земли, опера уселись в машину. Стремительно темнело и желания болтаться у могилы ни у кого не было. Не родственника, в конце концов, закопали. Придумав, что ему надо зайти к миномётчикам, Костя не поехал с друзьями, а, дождавшись, когда стоп-сигналы завернут за здание, повернулся к захоронению. Не отдавая отчёта, зачем это делает, Костя мысленно трижды прочитал «Отче наш».

Встреча с Тимуром произошла на следующий день. Пунктуальность не является национальной чертой парней Северного Кавказа и, вместо обещанных 12.00, «шестёрка» Тимура завернула в проулок за «Грозэнерго», только когда стрелки часов расползлись на половине первого.

УАЗики оперативников были расположены таким образом, что с дороги их заметить никто не мог, а любой проходящий через проулок человек оказывался под наблюдением. Сам же проулок был тупиковым, небольшой проход между стенками домов позволял пройти лишь человеку. Буйная, неухоженная поросль, поросшая у подножия разбитых трёхэтажек, закрывала со стороны дороги всех там находящихся.

О подъезде Тимура Катаеву сообщил по рации Гапасько, стоящий со своим экипажем на подступах к «Грозэнерго». Сам же Тимур особо о конспирации не заморачивался. Бодро завернул к месту встречи, в машине был один, а когда Костя подошёл, распахнул дверцу, приглашая в салон.

– Давай лучше в теньке потележим, – опер показал рукой на небольшой закуток, образованный старой трансформаторной будкой и, невесть откуда взявшимися, бетонными плитами.

– Я только машину пэреставлю, – кивнул Тимур.

Парни остались около УАЗа контролировать обстановку. На разговор Костя ушёл один – всё по этике работы с источниками.

– Ну, что по правам-то? – с ходу взял быка за рога Тимур.

Его неуловимый акцент придавал голосу нахрапистость.

– У тебя для образца нет, посмотреть, пощупать… – Костя рассчитывал таким образом посмотреть права собеседника.

– Не-а, нэту… Сам я вообще бэз прав езжу… – было непонятно вкурил он оперской финт или по жизни такой, – ты, что не довэряешь мне?…

– Тебе, Тимур, доверяю, потому что вижу… А тех кто ксивы мастырит не вижу, – Катаев не хотел обострять отношения, но и «левые» права ему были не нужны, – насчёт закурить-то как?

Тимур хитро сощурился:

– А косил под нэкурящего… Тэбе «грузильной» или «вэселильной».

– «Веселильную», наверное… Что по деньгам?

– 300 рублей… «Кораблик»…

– Однако… Сосиски по рубль двадцать, – процитировал Костя бессмертного Кису Воробъяникова.

– Шишки тоже будут… Позжэ… – Тимур явно не был знаком с творчеством Ильфа и Петрова.

– Это… я о своём… Задумался… – опер протянул деньги, – давай…

Расшелушив пальцами правой руки поданные купюры, Тимур левой, с ловкостью фокусника, сунул в разгрузку оперу спичечный коробок.

В целом сделка состоялась, но продавец уходить не собирался. Да и Катаев на эту встречу не за «кайфом» приехал.

– Спалиться не боишься, – Костя образно обвёл рукой вокруг, – вдруг увидит кто?

– Боюсь, но ничего не подэлаешь… Бизнэс есть бизнэс… Жить-то как-то надо…

– Может тебе бензина надо? У нас излишки бывают, – топливная проблема в республике была одной из самых острых и Костя попробовал заехать с этого конца.

– Па сколька? Можэт за «траву»? – оживился Тимур.

В голове у Кости, наконец, щёлкнула задвижка, открывая чеченское понятие бизнеса: