— Хозяин-Гасан, — прошептал Семен, невольно опуская голову перед этим жалким памятником человеку. — Одну шапку оставил Гуликан от хозяина. Жил ли этот человек, ходил ли по земле?.. Да, Семен прожил у его бока всю жизнь, получал еду и спирт. Много еды, много спирту. Он любил Семена... Любил? Нет. Он любил его руки. Они делали то, что нужно было хозяину. Хорошо делали!.. Теперь руки Семена свободны, только плохо, что это не видит хозяин-Гасан. Да, от него осталась одна шапка, а еще что?.. Перфил, его сын?

Семен сжал кулаки, с ненавистью огляделся. Он здесь, этот сын рыси! Он был здесь совсем недавно. Зачем он пришел сюда? Чтобы найти шапку отца и оставить свой нож, который вчера был в его руке?.. Буртукан, ищи!

Пес, пригнув голову к земле, кинулся по берегу, остановился на тропе у брода.

— В Анугли?! Следом Павла! А может, в Читу? Ищи, Буртукан!

Перфил шел в Анугли. Перейдя речку, он сразу же свернул с тропы в тайгу. Но как узнать, пошел ли он следом русских или же нет? Как отыскать след Павла?

Кликнув собаку, Семен быстро вернулся к табору. Осмотрел еще раз и нашел. Нашел конец оборки, которой подвязывают ичиг. Сейчас же Буртукан взял след русских, привел к берегу. В надвигающихся сумерках Семен переправился через реку, облегченно вздохнул: следы Павла и Перфила расходились.

— Толстый знает тайгу немного хуже, чем свою лавку, — обрадованно заключил Семен, соскакивая с оленя. — Он не пойдет ночью. Мы можем маленько отдохнуть, Буртукан, накормить оленя. Пойдем с первым светом!

Этим же тихим вечером Дуванча вышел из маленькой юрточки Куркакана. После душного жилья «духов», в котором он, казалось, провел вечность, засыпающая тайга обдала волной знакомых, родных запахов. Он глубоко вздохнул, осмотрелся. Побережье перемигивалось кострами, настойчиво манило к себе. Дуванча хмуро отвернулся, постоял, размышляя вслух.

— Урен ждет панты. Разве я могу унести их с собой? Но я не должен видеть дочь Тэндэ, пока не сделаю, что велят духи!.. Я только положу панты и уйду. Я даже не увижу ее глаз...

Оглянувшись на юрту Куркакана, Дуванча нерешительно двинулся к реке. На берегу остановился, борясь с самим собой, и осторожно двинулся к юрте. Шагов за двадцать до юрты на него налетел Вычелан. Чуть не свалив с ног, он прыгнул на грудь, лизнул щеку.

— Ты узнал меня. Узнал, — в волнении прошептал Дуванча, обнимая шею собаки. Из юрты доносился голос Урен, его Урен! С какой радостью бросился бы он сейчас к ней! Он ведь не видел ее глаз, ее улыбки шесть дней!

— Я должен идти, Вычелан, идти. Я принес панты для нашей Урен. Они вернут ей силы. Ты отнесешь их ей...

Юноша вытащил из-за пазухи рога, обернутые кожей, подал в зубы собаке.

— Иди, Вычелан. Я скоро увижу свою Урен. Да, увижу!

И Дуванча бегом бросился к реке...

Эта ночь Аюру показалась бесконечно длинной. Он сосал трубку, ворочался с боку на бок. Однако сон не шел. Он думал о Павле. К воспоминаниям примешивалось смутное чувство тревоги. На исходе шестая ночь, а Дуванча не вернулся с солонцов... Почему-то не выходило из головы торопливое бегство Назара. Он не сразу побежал к юрте Куркакана. Все торчал здесь, пока Семен собирался в дорогу. И вдруг пустился во все лопатки, как только сын сел на оленя. Зачем ему было торопиться?..

Так с тревожными мыслями Аюр и задремал на рассвете. Очнулся от нежного прикосновения рук, сел.

— Если бы сам ангел прилетел в мою юрту... — Аюр взглянул на спящую Адальгу, смущенно улыбнулся. — Здравствуй, Урен.

— Здравствуй. Тайга еще не открывала глаз, а у твоего очага я чувствую улыбку солнца, — тихо ответила Урен, присаживаясь рядом. — Возле твоей юрты спят люди, как у палатки купца Черного. Почему?

Аюр не видел Урен с самого праздника и теперь внимательно смотрел на нее. Смотрел и с удовольствием отмечал: нет, черный день не оставил на ее лице тени! Только она немного стала серьезнее, взрослее.

— Люди караулят полог моей юрты от главного дьявола Куркакана, — невесело пошутил он. — Но я вижу, ты пришла не только посмотреть на мою бороду.

Урен подала сверток.

— Эти рога мне принес Вычелан. Вечером.

— Дуванча?!

— Да. Он не захотел увидеть меня. Когда я выбежала, его уже не было. Он оставил свои следы на берегу, против юрты Куркакана.

— Елкина палка. Я разучился соображать. Зачем надо было торопиться Назару? Не отправила ли лисья морда Дуванчу следом Семена?

— Я думала тоже. Думала всю ночь.

— Ты жди меня здесь. Я найду этого прыгающего кузнечика.

Аюр вышел из юрты, взглянул на лица «стражей», сердито обронил:

— Вам бы лучше караулить Гуликаны. Они тоже приятели русских: бегут с их стороны... А разве они не поят и не кормят вас?

Люди хмурились, молчали.

— Но был ли здесь Назар?

— Нет, пожалуй.

— Вот он!..

Действительно, из черемушника вышел Назар! Увидев Аюра, он бросился наутек. Но, сделав два прыжка, взмахнул руками и растянулся на земле. Из кустов раздался наставительный голос Дяво.

— Назар нюхает следы своих унтов, потому что не слушает старого Дяво. А Дяво много видел солнце и знает, как поймать токующего косача...

Из черемушника вышел и сам старик. Конец его тонкого пояса был захлестнут на ноге Назара.

Увидев Аюра, старик остановился, утирая потное лицо.

— С самого вечера охотился за ним. Но косач токовал в юрте имеющего бубен до самого утра.

Аюр склонился, сгреб Назара за шиворот, встряхнул, поставил на ноги.

— Когда ушел сын Луксана?

— Его послал Куркакан, — пролепетал Назар, дыша перегаром спирта. И только вторая встряска привела его в чувство. — Давно, с первой звездой на небе...

— Все черти Нифошки! Ты сейчас пойдешь к людям и скажешь, что задумала старая лиса, которой ты приходишься хвостом!

— Да, Назар пойдет...

Люди собрались возле жилища Аюра, как на зов бубна. Назару пришлось рассказать все, что он знал.

— Куркакан послал в Анугли Дуванчу. Он не хочет, чтобы русские пришли на берег Гуликанов. Он не хочет, чтобы на берег Гуликанов вернулся Семен. Да, Назар хорошо умеет слушать. Русские и Семен не придут... Дуванча умеет держать винтовку. Он ушел с первой звездой... Куркакан, имеющий бубен и лисью морду, плохой человек, — поспешно заключил Назар, озираясь на пасмурные лица сородичей.

— Почему он не хочет, чтобы вы увидели русских и могли спросить их, почему они идут в Анугли? Почему он не хочет, чтобы жил мой сын?

Аюр вопросительным взглядом обвел лица сородичей.

Сейчас же раздался голос Дуко:

— А зачем он хотел сбросить тебя в Гуликан? Разве для того, чтобы ты наловил для его духов рыбы? Ты делаешь для людей то, что не может сделать он и ему послушные. Это видит каждый, видит и сам имеющий шапку с кистями. А кто научил тебя ходить на медведя?.. Если они придут сюда, то Аюров будет два, три, много. Каждый из нас станет Аюром.

Дуко взглянул на сородичей и радостно вздохнул: его слушали, хорошо слушали!

— А почему Куркакан хочет, чтобы Семен не вернулся на берег Гуликанов, — пусть скажет Назар. Если ты, Назар, не захочешь глотать дым юрты Куркакана, что он с тобой сделает?

Назар растерянно оглянулся.

— Он и сын хозяина-Гасана не дадут юрту и Риту... И оторвут мою косу, пожалуй, с головой вместе...

Среди людей пробежал возмущенный ропот, точно робкий ветерок тронул застоялую воду, и вдруг она вскипела, взметнулась валом.

— Разве так велит обычай нашего народа? Разве Назар не работал у хозяина три лета и три зимы?..

— Урен!!!

Десятки восхищенных глаз смотрели на девушку.

— Пусть говорит дочь Тэндэ. Дочь с берегов Гуликанов, — поднял старческую руку Дяво.

— До какого дня я дожил! Да, до какого дня! Из моих глаз просится слеза, а у меня тоже сильное сердце, — бормотал Тэндэ, не сводя взора со своей дочери.

А Урен говорила. Говорила тихо, с улыбкой.

— Когда Гуликаны дышат туманом, они мешают нам видеть друг друга. Я не вижу тебя, Егор. — Урен подошла к плечистому охотнику. — Я не вижу, какие у тебя добрые глаза, какие сильные руки, которые могут помочь мне. Назар не видит, какие красивые глаза у его Риты, не видит ее умелых рук. Он не видит, что рядом с ним много хороших людей, которые помогут ему построить юрту. Но туман боится солнца. А оно приходит из-за этой сопки, где город...