Всякий раз, как Аюр поднимал полог этого жилища, в его памяти оживали прошедшие годы, когда он имел такую же юрту, умелую и проворную жену. Но сейчас он пришел сюда с другими мыслями. Он пришел затем, чтобы вернуть ушедшее, и его сердце немного замирало, как когда-то в молодости.

Аюр вошел в жилище первым, с уважением поздоровался с женой Тэндэ, которая, полулежа на мягких шкурах, сшивала жилами берестяной турсук. Хозяйка бросила на гостя мутный взгляд, кивнула головой.

Усевшись на медвежью шкуру и подогнув под себя ноги, хозяин и гость некоторое время молчали. Но вот Тэндэ вытащил кисет, набив трубку табаком, молча протянул ее Агору. Это был знак того, что можно начинать разговор. В юрту вбежали дочери Тэндэ. Девушки тихонько проскользнули в передний угол и занялись своими женскими делами, перебирая туески и мешочки. Они, казалось, не обращали ни малейшего внимания на мужчин.

— Сын Луксана скоро придет, чтобы увидеть первого в сопках охотника Тэндэ, — громко сказал Аюр, незаметно наблюдая за девушками. Он видел, как в глазах Урен мелькнула радость, и остался доволен. Девушки бесшумно выбежали из юрты.

Тэндэ достал нож. Отрезав кончик своей косы, бросил волосы в очаг в знак большой печали о сородиче, душа которого находится теперь в низовьях реки Энгдекит.

Снова некоторое время хозяин и гость сидели в глубоком молчании.

— Сын Луксана достоин самого лучшего места у каждого очага. Я всегда с радостным сердцем встречаю его, — мягко произнес Тэндэ, раскуривая трубку, тем самым давая понять, что разговор можно продолжить...

— Да, это так. Он вернулся из сопок с черными мыслями. Их трудно изгнать словами. Но одна, улыбка которой равна взгляду утреннего солнца, может разогнать эти тучи, — заметил Аюр, попыхивая трубкой. — Меня не оставляет печаль. Мало остается мужчин в Чильчигирском роду. Совсем мало.

— Женщины стали мало приносить мужчин, — откликнулся Тэндэ.

— Это так. Однако есть мужчины, не имеющие жены, а женщины, не имеющие мужа. Это совсем плохо. — Аюр бросил проницательный взгляд на хозяина.

— Это тоже приносит горе нашему роду, — согласился тот.

Мужчины помолчали.

— С какими мыслями в голове и сердце пришел ты ко мне?

— В моей голове нет места плохим мыслям, но на сердце есть большая печаль. Моя юрта пуста. В ней нет той, что приносит радость сердцу и счастье жилищу...

— Твои слова правильны. Но я не знаю, какую женщину ты выбрал?

— Мое сердце и разум выбрали Адальгу, первую дочь Тэндэ, — тихо ответил Аюр и после небольшого раздумья добавил: — У меня нет ничего, кроме рук и ног, а в сердце есть место только для одной...

Мужчины снова замолчали. Тэндэ обдумывал ответ, которого ждал Аюр, глотая дым крепкого табака.

— Когда душа мужа моей первой дочери отправилась в низовья реки Энгдекит, это случилось в десятое солнце после свадьбы, она вернулась ко мне, — неторопливо заговорил он. — Я думал, что в моей юрте всегда будет молодая женщина, ухаживающая за отцом. Моя жена стала никуда не годной, как трухлявое дерево... — Тэндэ расправил плечи и гордо посмотрел на Аюра. — Однако мои руки и ноги еще крепки, не знают усталости. Поэтому я тоже хочу видеть у своего очага молодую женщину.

— Да, это так, — подтвердил Аюр, хорошо понимая, что хочет сказать Тэндэ.

— У моей первой дочери скоро будет ребенок, но говорить об этом — дело женщин. Она станет женой Аюра, но и в мою юрту должна прийти молодая женщина из его семьи[9].

— Это будет так! — Аюр проворно достал из-за пазухи шкурку дорогого соболя, протянул хозяину. Тэндэ неторопливо поднялся, вышел на улицу и вернулся с такой же шкуркой. Мужчины поцеловались, как родные.

Из груди старухи вырвался короткий тяжкий вздох. Это было единственным свидетельством того, что она слышала все, о чем разговаривали мужчины. Может, она вспомнила свою молодость или ясно поняла, что теперь она трухлявый кусок дерева, никому не нужный и никуда не годный? Но это длилось мгновение. Старая женщина снова была безучастна ко всему окружающему. Мужчины решили ее судьбу — так и будет.

Сэвэн...

Это призывное слово со скоростью стрелы облетело стойбище.

К большому камню на берегу ручья, где стояло жилище Тэндэ, собрались люди. Сюда пришел каждый, кто был в состоянии двигаться. Даже старая жена Тэндэ, Сулэ, вылезла из своей юрты. Грузная, с обвислыми щеками и растрепанными седыми волосами, опираясь на суковатую палку, она щурила глаза от яркого солнца.

На небольшой лесной полянке, на раскинутых шкурах сидело десятка три мужчин и женщин. Они расположились полукругом возле котлов, прикрытых лоскутами бересты. Вкусный запах тушеного мяса щекотал ноздри, заставляя глотать слюну. Но люди не прикасались к еде. Они нетерпеливо посматривали на падь, которая лежала сразу же за большим камнем и клином уходила вниз, на закат.

— Олени идут!

Люди повскакали со своих мест, приветливо размахивая шапками. Караван быстро пересекал поляну. Впереди ехал Куркакан, за ним следовали Семен и Назар, ведя за собой десятка четыре оленей.

Все с молчаливым нетерпением ждали их приближения. Ждали, когда шаман ступит на землю и скажет напутственное слово. Но на этот раз Куркакан заговорил раньше, не покидая седла:

— Близится время большого пути птицы. Великий Дылача[10] много старается, чтобы подготовить место корма и отдыха на ее пути, который проходит над землей, хранящей следы ног оленя и ног охотников трех великих родов[11] и охраняемой духами предков.

Куркакан прижал руки к груди. Люди в глубоком молчании склонили головы. Голос Куркакана вознесся, окреп:

— Птица найдет пристанище на этой земле и унесет на своих крыльях хвалу о ней. Пусть старается Великий Дылача, очищающий землю для рождения, освобождающий реки и озера для большой охоты...

— Пусть старается Великий Дылача! — прошелестел сдержанно-ликующий ропот, и снова установилась тишина.

Куркакан резко поднял голову, так что испуганно вздрогнули кисточки на шапке, прикрывающие лицо, выпрямился:

— Настал день, когда люди всех трех родов должны переменить место жилья. Их ждут берега рек и озер, многие дни радости и удачи.

Полянка оживилась, пришла в движение. Куркакана бережно взяли под руки, помогли сойти с седла.

Мужчины, оживленно переговариваясь, толпились возле животных. Несколько человек отыскивали своих оленей, которые содержались в стаде шуленги для общественных нужд, остальные дивились щедрости старшины рода.

— Дяво много видел солнце, но ни разу не видел, чтобы столько оленей посылал хозяин, — говорил высокий сутулый старик, тряся сивой бороденкой. — Добрым стало сердце хозяина. Почему?

— У хозяина-Гасана доброе сердце, — с гордостью подтвердил Назар.

— Твой язык достоин лизать унты хозяина, — негромко заметил Аюр, проходя мимо. Назар вздрогнул. Его испуганные глаза искали Куркакана, но натыкались на сердитые взгляды охотников, которые топтались возле своих оленей, сдержанно галдели.

— Олени потеряли тело, как будто сделали не четыре перехода, а в пять раз больше, — сердито говорил Тэндэ, ощупывая опавший круп белого быка. — Заездил их груз хозяина...

— Это, пожалуй, так, — поддакивали менее смелые, поглядывая в сторону Куркакана. Смотрел туда и Аюр, но иные мысли тревожили его сердце. Он чуял начало борьбы и готовился к ней...

Над поляной раздался удар бубна, призывающий к вниманию. Все повернули головы в сторону шамана, который стоял возле камня с бубном в руках.

Но усмирить сердце не так просто, если оно негодует! Что-то сердитое шепчет Тэндэ, беззубо шамкает старый Дяво над ухом пугливого Назара, жестко ходят брови Аюра...

Снова гулко вздохнул бубен и рассыпал мелодичную скорбную дробь, оповещая минуту, когда все мысли живых должны быть обращены к душам умерших. Тем же тихим вздохом отозвался голос шамана: