Инна Гофф

Северный сон

^{Маленькая повесть}

«Стрела» прибывала в Ленинград ранним утром. На перроне было пусто: видимо, встречать этот поезд у ленинградцев не принято. Не спешили к нему и носильщики. Они знали: обычно «стрелой» приезжают командировочные и, спрыгнув с подножки, направляются к выходу, помахивая чемоданчиками, в которых едва умещаются рубашка, две пары носков да бритвенный прибор.

Надя выглянула в окно вагона и сразу увидела мужа. После двух месяцев разлуки она новым, слегка отчужденным взглядом окинула его.

Розовощекий, голубоглазый, с крепкой выпуклой грудью, туго обтянутой форменной капитанской шинелью, он выглядел бравым и понравился ей. Надя подумала лишь, что в памяти он виделся ей несколько худее и выше ростом.

Целуя ее, он снял фуражку с кокардой, и его светлые, столь редкого для мужчины цвета спелой пшеницы волосы опять, после разлуки, поразили ее.

Вскоре они сидели в такси.

— К мосту лейтенанта Шмидта! — скомандовал он пожилому шоферу.

— Быстро я собралась? — спросила Надя, со смущением и удовольствием чувствуя на себе долгий, тяжеловатый взгляд мужа.

Он ответил не сразу.

— Жена капитана должна уметь собираться быстро. — И крепко, больно сжал ее руку своей рукой — широкой, короткопалой, в светлом пушке на пальцах.

После этого они замолчали, каждый думал о своем. Она — о том, как быстро удалось ей собраться и выехать в день получения телеграфного вызова от Андрея, он — о том, что хорошо поступил, не послушав полусовета-полуприказа командира отряда кораблей Лучникова. «Я вам не рекомендую вызывать жену, — сказал Лучников. — Экспедиция не из легких». «Ерунда, — думал теперь Андрей. — Просто считает, как и все моряки, что женщина на корабле — к несчастью. Ну, а мы, речники, считаем так: куда иголка, туда и нитка!»

Такси мчалось по улицам прямым и бесконечным, мимо строгих старых домов. День разгорался, и голубое небо над строгими серыми домами излучало какое-то особенное, свойственное только этому городу золотисто-розовое сияние. Это сияние шло поверху, касаясь крыш и кое-где окон под крышами, внизу же, на улицах, было еще прохладно и сумрачно, как в ущелье.

— Когда мы выходим? — спросила Надя.

— Завтра в четыре утра. Днем нельзя пройти под мостами. А ночью их разводят. У нас все готово, и мосты заказаны.

— Разрешите обратиться, товарищ капитан, — вмешался шофер. — Вы не с теплоходов этих, что у моста стоят?

— С них.

— Красавцы! Верно говорят, что их в Восточной Германии по нашему заказу строили?

— Верно, старик. Сам за ними в Германию ездил, принимать.

— И хорошо немцы строят?

— На это они мастера. Со всей немецкой аккуратностью. — Андрей отвечал с видимым удовольствием.

— И куда же вы теперь их перегоняете? — любопытствовал шофер.

— Сейчас на север пойдем. Ладожское, Свирь, Онежское, Беломорский канал, Белое море.

— А оттуда?

— А оттуда вверх — по Северной Двине, Сухоне. На Волгу, в общем.

— Пассажирские будут?

— Да, экскурсионные... По маршруту «Москва — Астрахань» и обратно.

— Красота! — вздохнул почему-то шофер. И после молчания спросил: — Там, небось, лед еще, на Белом?

— Лед.

— Рисковое ваше дело, — подумав, заключил шофер.

Такси остановилось у моста. Еще в окошко машины Надя увидела белоснежный трехпалубный теплоход и вмиг поняла гордость Андрея. Да, это не чета ободранному колесничку с гордым именем «Буревестник», на котором Андрей перевозил людей и арбузы. Позади, чуть поодаль, стояли еще два точно таких же теплохода.

— Какой наш? — спросила Надя.

— Флагманский.

Оглядевшись, Надя прочла надпись на борту ближнего теплохода — «Машук».

Шофер, высадив пассажиров, не сразу включил газ. Он посмотрел вслед удаляющейся паре, подумал о женщине: «Ишь, фигуристая!» — и, высунув голову в открытое окошко, запоздало крикнул:

— Счастливого плавания!

Ночью Надю разбудили отрывистые команды в микрофон:

— На баке!

— Есть на баке!

— Вахтенные, встать у швартовых!

— Отдать швартовы!

Она узнала голос мужа, странно измененный микрофоном. Голос звучал близко, словно команды отдавались не с мостика, а здесь же, в каюте.

Спросонья она не поняла, в чем дело, и, лишь полежав с минуту с открытыми глазами, сообразила, что команды транслируются по радио.

Надя повернула регулятор. Радио было выключено, а команды звучали, как и прежде, близко и явственно. Должно быть, радист забыл выключить принудительную трансляцию.

Белесая ленинградская ночь мутнела за окном. Пора белых ночей еще не пришла сюда, было просто пасмурно и тихо в небе и на воде.

Надя снова легла, утонув головой в мягкой пуховой подушке, тоже немецкой, как и все на этом корабле. Она закрыла глаза и стала уже дремать, когда незнакомый мужской голос властно сказал:

— Аникин! Почему не выбираете якорь?

— Выбираем, выбираем! Заело что-то, не идет никак...

Ответ Андрея прозвучал виновато, как бы слегка заискивающе.

Очевидно, незнакомый голос принадлежал морскому капитану, командиру отряда Лучникову.

— Теряем время, Аникин, — жестко сказал тот же голос. — Всех на бак, выбирать якорь вручную!

— Есть всех на бак! — торопливо отозвался Андрей и вслед уже иным, капитанским тоном скомандовал: — Все на бак!

Надя поняла, что не уснет. Она встала, оделась, походила по каюте, привыкая к новому жилью. Трудно было даже сравнить капитанскую каюту на теплоходе, эти стены в коврах и зеркалах, с их каютой на «Буревестнике», где вместо белой, вделанной в кафель ванны был железный рукомойник, а единственным украшением — цветы, которые Надя ставила в вазочку на столе. Здесь же на стенах висели картины в позолоченных рамках и под стеклом — пейзажи Германии, на круглом столике, застеленном плюшевой скатертью, стоял немецкий фарфоровый чайник, а в металлическом кольце у двери был укреплен хрустальный графин. От полированных деревянных стен сладковато пахло лаком, и Надя подумала вдруг: «Как будто живешь внутри палехской шкатулки».

Она еще не успела полюбить этот корабль и отдавала в душе предпочтение «Буревестнику», на который впервые ступила, став женой капитана. Там Андрей был главным, а здесь командует этот Лучников. Правда, Андрей говорит, что Лучников только до Вологды, но лучше бы его не было совсем...

Надя подошла к письменному столу. Здесь лежала отпечатанная на машинке «Судовая роль» — перечень фамилий и должностей. Список был длинный — моряков на корабле было почти столько же, сколько речников. Они, моряки, отвечали за проводку речных судов северным путем из Невы в Волгу, и поэтому их имена стояли впереди имен речников. И сам капитан Аникин шел третьим помощником.

Первой в списке стояла фамилия Лучникова. Был указан год рождения. Надя высчитала — сорок два года. Звание — капитан дальнего плавания. Занимаемая должность... «Подумаешь!» — презрительно вслух сказала Надя. Она уже знала от Андрея, что Лучников возражал против ее пребывания на «Машуке».

Надя бегло просмотрела список; все фамилии были незнакомы ей. Женщин, кроме нее, было только две — повариха и буфетчица, обе Марии Петровны.

На отдельном листке, подколотом к «Судовой роли», было отпечатано: «Пассажиры, находящиеся на борту теплохода «Машук»: Аникина Надежда Николаевна, год рождения тридцать первый, Прямков Федор Григорьевич, год рождения тысяча восемьсот девяносто пятый».

Кто же этот Прямков?.. Ах, да!.. Андрей рассказывал, что с ними идет пенсионер, бывший речной капитан. «По воде соскучился, — сказал Андрей. — Из пароходства попросили: возьмите, мол, старика...»

«Как в пьесе, все роли расписаны, — подумала вдруг Надя. — Даже комический персонаж — речник-пенсионер и тот не забыт. Ну, а я? Какая роль у меня? Тоже не из главных. Жена третьего помощника. Скажите, какая честь!..»