И как было не вспомнить?! Ты, Леша, смотрел, надеюсь "Человека-амфибию"? Помнишь там отвратительного такого персонажа - дона Педро, который мучил бедную Гутиеру - кажется, так ее звали, - и всячески досаждал Ихтиандру, которого заставлял рыбу ловить? Нет, вру, не рыбу! Жемчуг ему со дна вытаскивать. Рыбу-то любой дурак поймать сподобится.

Так вот, переименовал я мысленно Деда Мороза в дона Педро. Если в первом, Леша, можно хорошее отыскать, если порыться, то во втором - ни на йоту этого нет. Подлец подлецом, даром, что симпатичный на вид. И усики такие же гламурные, как сейчас говорят. Тогда, правда, таких слов в употреблении не было.

Встал он, значит, из-за стола мне навстречу с радушной улыбкой и руку протянул:

- Здравствуйте, уважаемый Сервелант Николаевич. Здравствуйте, дорогой, - а сам на кнопку селектора жмет и туда, в говорящий ящик обращается: - Зиночка, нам два кофе, пожалуйста. С сахаром и лимоном. Вы, Сервелант Николаевич, кофе пьете?

- Пью, - отвечаю, - только без лимона. Со сливками предпочитаю.

Он тут же в селектор:

- Зина, один без лимона. Со сливками.

- Хо-го-хо, - прошипел в ответ аппарат.

А дон Педро уже ко мне обращается:

- Присаживайтесь, Сервелант Николаевич, разговор нам долгий предстоит. У меня к вам, Сервелант Николаевич, предложение деловое, от которого, я полагаю, вы не сможете отказаться. - И хитро так, исподлобья, на меня поглядывает. Жучара.

Я присел на краешек стула, размышляю про себя, что за такое предложение деловое? Обратно в колбасу? Ну, думаю, люди! Полагают, Леша, что есть такие вещи, от которых отказаться нет возможности. Педро продолжает:

- Вы, Сервелант Николаевич, должно быть, удивляетесь, что я вас к себе пригласил, а не Николая Ивановича? Ничего удивительного, однако, в моем приглашении нет. У Чудова последний год очень напряженным был, ему отдохнуть следует, развеяться. Ведь медового месяца у них с Татьяной Александровной, кажется, до сих пор не было?

- Нет, но они ведь официально не...

- Знаю, знаю, дорогой мой Сервелант Николаевич, что не расписаны. Но это дело незначительное и легкопоправимое. Другое дело, что Татьяна, понимаете ли, Александровна сейчас уже не дочь директора, поэтому законный вопрос возникает, нужно ли теперь Николаю Ивановичу на ней жениться? Как полагаете? Впрочем, это не важно. Их это вопросик, только их. Правда, Николай Сер... Простите, Сервелант Николаевич. Я вас, впрочем, по другому делу пригласил.

В кабинет вошла секретарша, неся на подносе две чашечки, ложечки, кофейник, молочник, блюдце с дольками лимона и сахарницу.

- Спасибо, Зиночка, вы свободны. Ну что, Сервелант Николаевич, сами за собой поухаживаем, чай не в колбасном цехе деланные? - и засмеялся гнусно.

Фу, Леша, мне аж противно стало от этого смеха, но сдержался я. Дипломатия - штука тонкая, тончее хваленого востока.

- Не в колбасном, - говорю, - Лев Макарыч, поухаживаем. М-м-м, хороший у вас кофе!

- А то, - довольно отвечает, - бразильский, самый, что ни на есть растворимый. Новые технологии. Им, Сервелант Николаевич, лучше не сопротивляться, так ведь? Кстати, о цехе вышеупомянутом. Я вот слышал, что из любой колбасы человека можно сделать, и ни где-нибудь, а в нашем институте. А?

И смотрит на меня пронзительно. Но я маху не дал.

- На что, - отвечаю, - нынешняя наука только ни способна. Вон, космонавты туда-сюда просторы вселенной бороздят. А сто лет назад мог ли кто-нибудь о том же телевизоре мечтать?!

- Да, Сервелант Николаевич, да, дорогой вы мой, наука вперед идет семимильными шагами... Кстати, давайте-ка мы с вами к делу перейдем. Помните еще, о предложении говорил? Есть у меня задумочка интересная... - Тычков встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету. - А интересна она, задумочка эта, тем, что решает сразу несколько проблем. Про реинкарнацию что-нибудь слышали?

- Это про переселение душ? У индусов в религии? - спрашиваю.

- Да, Сервелант Николаевич, именно, как вы верно заметили, про переселение... Сколько у нас в стране умнейших людей каждый год умирает, какую невосполнимую утрату наш великий народ переживает. Вы представляете, сколько всего мог бы полезного Иван Павлов для народа придумать, не умри он так рано? А Александр Попов? Да, мало ли их, кто захотел бы бессмертным по полному праву быть, а не только на словах и в мыслях благодарных потомков...

Я слушал и никак понять не мог, куда он клонит. Тычков, меж тем, продолжал:

- С другой стороны, сколько у нас, Сервелант Николаевич, никчемных людишек по тюрьмам и лагерям сидит. Тело здоровое, а в голове, в лучшем случае, ветер. Вместо того чтобы работать на благо государства, грабят, убивают, насилуют. А мы с вами должны их еще и содержать за свой счет. Ну что они для страны делают? Кирзовые сапоги шьют, рукавицы, лес валят? Лес, мой дорогой, должны машины валить. А кирзовых сапог на складах еще на три поколения вперед хватит... Вот и думаю я...

- Совместить прекрасное с полезным, - ляпнул я невпопад и понял, что сморозил глупость.

Дон Педро резко на каблуке ко мне повернулся и положил руку на плечо.

- Вы почти правы, уважаемый Сервелант Николаич, почти правы. Как вы думаете, в наших ли силах в здоровые тела никчемных людишек, отбывающих в местах не столь отдаленных, умы великие вселить, продлив тем самым жизнь нужных государству людей? Способны ли мы такую задачу осуществить? Возможно ли это в принципе?

- Ничего невозможного нет, Лев Макарыч, - отвечаю, - вопрос в другом.

- В чем же, дорогой мой Сервелант Николаевич?

- В этике, - говорю, - кто ж из нормальных людей добровольно свое тело для эксперимента предоставит? И кто ж из настоящих ученых такие эксперименты проводить станет по доброй-то воле?

Дон Педро улыбнулся на мою реплику:

- Эх, Сервелант Николаевич, Сервелант Николаевич, дорогой... Кто ж спрашивать-то будет, а? Ну, посудите сами, зачем нам кого-то упрашивать или вербовать, когда на то специальные уполномоченные органы имеются. Уговоры - не наша с вами забота, понимаете?

- Понимаю, - говорю, - но позвольте узнать, Лев Макарыч, при чем тут я. Вы, по-моему, сами вполне справитесь с реализацией ваших идей. Я так думаю, что вполне у вас получится.

- Что верно, то верно. Но мне, понимаете ли, союзники нужны и сподвижники, кто в задумываемое нами дело будет верить свято. А я, учитывая ваше прошлое, думаю, что такой сподвижник мною уже найден, не так ли?

- Какое, - делаю удивленный вид, - мое прошлое? Обычное прошлое, как у всех. Детство, отрочество, юность, как великий Максим Горький говорил.

- Э-э, нет, Сервелант Николаевич, - и смотрит на меня хитро, - не скажите. Максим Алексе... тое есть, Алексей Максимович тут ни при чем. Я ж все знаю, сам я такой же, как и вы. И если вы думаете, что сержусь я на вас за то нелепое недоразумение, что год назад вышло, то глубоко заблуждаетесь. Если б не вы, дорогой мой Сервелант Николаевич, влачил бы я свое жалкое существование завлаба-неудачника, спивался бы потихонечку и окончил свою жизнь под каким-нибудь некрашеным забором. Так что, наоборот, спасибо вам огромное. Обиды и зла я на вас не держу. И на Николая Ивановича тоже, знаю, что человек он слишком порядочный... В этом-то и беда...

- Это в чем, Лев Макарыч, беда, - не понял я, - в порядочности?

- В ней, дорогой мой, именно в ней. Поэтому сейчас здесь вы сидите, а он в отпуск отправляется, из которого, я надеюсь, он в наш с вами институт уже не вернется.

- То есть как, - переспрашиваю, - не вернется?

- А так. С его-то мозгами, да с тестем-академиком он не пропадет. Вы не беспокойтесь за Николая Ивановича. Я, надеюсь, вы примете мое предложение?

- Уж не лабораторию ли вы мне отдать хотите? - начал понимать я, к чему он клонит.

- Именно лабораторию, дорогой мой Сервелант Николаевич, именно лабораторию. И целый сектор, коль пожелаете. А если переживаете, что научной степени у вас никакой, то не стоит беспокоится. У меня такие связи, что через полгодика вы кандидатом наук станете, через пару лет - доктором. Ну, как?