Он прочитал вопрос в моем взгляде и покачал головой.
— О вашей настоящей личности в Париже известно лишь одному человеку — шефу полиции.
Его лицо цвета серой глины оставалось непроницаемым, как маска. Неужели он один знает, кто я такая? Чего же он хочет от меня? Может, это шантаж? Нет! Всем известно, что Фуше обладает огромными богатствами, а если уж он так хорошо осведомлен обо мне, то для него не секрет, что в моем распоряжении нет таких больших средств, чтобы купить его молчание. А если он хочет просто переспать со мной? Нет, про этого человека нельзя сказать, что у него в жилах течет горячая кровь. В женщинах для него нет никакой притягательной силы. Сеять террор и получать от этого удовольствие, обладать необходимой для этого властью и укреплять эту власть — все это значит для него гораздо больше, чем любое чувственное или какое-либо другое удовольствие в жизни.
На губах Фуше проступила ироническая улыбка — он опять сумел разгадать мои мысли.
— Вы ошибаетесь, миледи, если полагаете, что можете оказать на меня какое-то воздействие с помощью вашего роскошного тела. Я не мистер Джеймс Уилберфорт, не император Александр и не князь Долгорукий.
Он знал решительно все, и это вывело меня из себя.
— Нет, это вы ошибаетесь, Ваше Превосходительство, если думаете, что у меня столь примитивные намерения. С первого же взгляда я поняла, что у вас нет ни нервов, ни чувств, ни страстей — вы можете наслаждаться жизнью исключительно с помощью вашего ума. — Я перевела дыхание. — У меня нет сомнений в том, что ваш визит означает гибель — мою или чью-либо еще.
Фуше ответил мне широкой улыбкой. Большинство людей становятся красивее, когда улыбаются, но Фуше стал от этого еще более отвратительным. Обнажившийся ряд мелких острых зубов сделал его похожим на оскалившуюся лисицу. Он сказал:
— У вас горячий рассудок и холодное сердце. Вы решительны и бесстрашны. И это несколько осложняет дело.
Я и в самом деле не чувствовала больше страха перед ним. Теперь я твердо была намерена не дать захватить себя врасплох. Маловероятно, чтобы всемогущий шеф полиции лично явился сюда для того, чтобы арестовать меня. Для его прихода ко мне должна существовать какая-то иная причина. Он выложил передо мной все сведения о моей персоне для того, чтобы запугать меня. Значит, это все-таки шантаж! Почему я решила, что выкупом могут быть только деньги? Существует сколько угодно грязных сделок, имеющих гораздо большую цену, чем деньги. Я посмотрела Фуше прямо в глаза.
— Могу я теперь узнать причину вашего визита ко мне? — спросила я напрямик.
— Браво, миледи. — Фуше смотрел куда-то чуть в сторону от моего левого плеча.
Я подумала, что он просто не может смотреть людям в глаза, и откинулась поудобнее на спинку кресла. Фуше ничего не говорил, я тоже молчала. Он делал эту паузу специально для того, чтобы вывести меня из равновесия. Я ждала. Молчание нарушалось лишь гудением первых весенних пчел, кружившихся вокруг гиацинтов и нарциссов на клумбе за открытыми настежь окнами. Наконец Фуше заговорил:
— Я так много знаю о вас, миледи, что могу позволить себе быть с вами абсолютно откровенным. Думаю, нет нужды лишний раз напоминать о бесполезности рассказывать потом кому бы то ни было об этом нашем разговоре — во Франции имеет вес лишь мое слово, а мои связи гораздо важнее ваших.
Фуше сидел, закинув ногу на ногу, а его взгляд переходил с моего правого плеча на левое. Его речь была монотонна и бесстрастна:
— Император, который привел нашу страну к подъему, готовится повергнуть нас обратно в хаос. Война принесла ему и нашему государству величие, но теперь Франция нуждается в мире. Нам не нужно еще больше солдат — стране нужны теперь рабочие и крестьяне. Нам нужна торговля, а не новые войны. Однако наш император как одержимый готовится к еще более крупным сражениям и собирается создавать все новые и новые армии. Он намерен завоевать Испанию и окончательно разгромить Австрию. После этого непокоренными останутся только две страны: Россия и Китай. Дальнейшее осуществление его планов неизбежно приведет нас к катастрофе. Французский народ выражает свое недовольство, он устал от постоянных сражений. Наши люди больше не хотят славы — они просто хотят жить. Тем не менее опять гремят барабаны и опять маршируют полки, а с таким трудом заработанные деньги превращаются в пыль на полях сражений. Император больше не слушает своих дипломатов и политиков. Его внимание целиком принадлежит генералам и фельдмаршалам. У этих бесконечных войн нет больше ни цели, ни смысла. Ради Франции и во имя Европы, пока еще не поздно, всему этому должен быть положен конец.
Я почувствовала облегчение, почти радость.
— Вы нарисовали весьма впечатляющую картину сложившейся ситуации, — сказала я сдержанно. — Но я не понимаю, почему вы все это излагаете мне. Неужели вы считаете, что я могу отвлечь императора от войн? Или вы полагаете, что в моих силах отговорить императора от его планов новых завоеваний?
У Фуше не было чувства юмора. Его серое лицо сохранило прежнее невозмутимое выражение.
— О вашей жизни, миледи, мне известно все, — сказал он спокойно. — А это означает, что я знаю о ваших связях и о том, кто ваши друзья. Я имею в виду английскую службу дипломатических курьеров, созданные вами в России группы по борьбе с Наполеоном… — Я отметила, что он не назвал титула. — Мне известны также ваши контакты в Париже — достаточно назвать хотя бы Талейрана, — он произнес это имя с пренебрежением, — а также Паолину Боргезе, императрицу, королеву Гортензию. — Его голос стал резким. — Я требую, миледи, чтобы вы информировали меня о каждом событии, каждом слове и каждой на первый взгляд незначительной детали — все это я хочу знать. Мне необходимо быть в курсе всех интимных деталей и любовных связей, азартных увлечений и денежных расчетов, любых человеческих проблем и финансовых трудностей. Я подскажу вам некоторые имена и помогу установить полезные контакты. Но отчеты я должен получать от вас регулярно. — В его голосе появились угрожающие интонации. — И хочу предупредить вас о том, чтобы вы не лгали мне, миледи.
Я не могла не рассмеяться. Ну разве в моих интересах лгать ему? Ведь мы работаем ради одной общей цели.
— Нет необходимости угрожать мне, Ваше Превосходительство, — сказала я. — Мне доставит удовольствие выполнять порученную вами миссию. Думаю, что теперь вы вполне могли бы называть меня «мадам». Я не терплю запугивания. Правила игры понятны — я буду стараться узнавать для вас то, чего вы еще не знаете. Взамен вы обещаете хранить обо мне молчание, и я хочу, чтобы вы дали мне возможность положиться на вас. При таких условиях наше, — я запнулась, — сотрудничество будет выгодным для обеих сторон.
В ответ Фуше едва заметно кивнул. Я встала с кресла.
— Вы вполне могли бы опустить наиболее драматическую часть нашей беседы, ведь вам хорошо известно, что в течение многих лет я действую ради той же самой цели, что стоит перед вами сегодня.
Фуше тоже поднялся.
— Я всегда оберегаю себя от всякого рода случайностей. Страх делает людей более сговорчивыми, а ужас способствует послушанию, мадам! — Он с особой подчеркнутостью произнес последнее слово и испытующе посмотрел на меня из-под бровей. — И вот что я еще хотел сказать. Во дворце Мальмезон вы видели маршала Бернадота. Вам надо будет встретиться с ним до его отъезда из Парижа. Высказывавшиеся сегодня идеи найдут понимание с его стороны. Я могу предположить, что вскоре он сам принялся бы искать связей и знакомств, которые уже имеются у вас.
Фуше предостерегающе погрозил мне своим костлявым пальцем.
— Вам нужно быть крайне осторожной, мадам. И не следует рассчитывать на помощь или какую-либо поддержку с моей стороны. — Его губы искривились в зловещей усмешке. — Я без малейших колебаний буду все отрицать.
Я отметила, что он все еще пытается запугать меня.
— А от меня вас никто не сможет защитить, — продолжал он, понизив голос. — Даже сам Талейран. — Фуше учтиво поклонился мне. — Вы, кстати, можете рассказать Талейрану о моем визите. И можете передать ему каждое мое слово, пусть он знает мое отношение ко всему этому. Все равно я все буду отрицать и, если сочту необходимым, могу обвинить вас в государственной измене, заговоре и покушении на императора. — Он сделал эффектную паузу и добавил: — Учтите, шпионов расстреливают одинаково, невзирая на пол. — Он снова склонил голову. — Я еще свяжусь с вами. А до тех пор всего хорошего, мадам.
