Когда я появилась в зале, леди Гвендолин окинула меня придирчивым взглядом. За обеденным столом я сидела прямо напротив нее, по правую руку от Уильяма. Блюда, которые подавались, не представляли собой ничего особенного. В отличие от своего сына, сумевшего в Лондоне поднять составление кулинарных рецептов до уровня искусства, леди Гвендолин не требовала многого от своего повара. Запеченные грибы были совершенно безвкусными, баранья нога — жесткой, мясной пирог — сухим, а миндальный пудинг имел пресный вкус.

Хозяйка дома ела быстро и небрежно, словно выполняя какую-то неприятную для себя обязанность. Вина же, наоборот, были великолепными; сразу после белого сухого подали крепленое красное, но, поскольку леди Гвендолин не прикоснулась к своему бокалу, я смогла лишь пригубить то и другое.

После обеда мы расположились возле камина в большой зале, где нам были предложены кексы и пирожные, а также сладкие наливки и херес. Слуга поставил возле леди Гвендолин графинчик с бренди, после чего она заметно оживилась. Спокойно и без всякого смущения эта почтенная дама налила и выпила одну за другой множество рюмок столь крепкого напитка. Можно было подумать, что она пьет обычную воду.

Наша беседа вращалась вокруг одной-единственной и неистощимой темы — погоды. Прошедшее дождливое лето подверглось критике, а теплая осень получила одобрение. От погоды мы незаметно перешли к лошадям и собакам, садоводству, выращиванию роз, затем снова коснулись лошадей, на этот раз в связи с темой охоты. В камине потрескивали дрова, оконные рамы сотрясались от порывов ветра, вечер грозил стать бесконечным. Уильям, который за столом очень мало ел и почти ничего не пил, все больше и больше уходил в себя. Наполняя очередную свою рюмку, леди Гвендолин вдруг повернулась к нему и сказала:

— Ты выглядишь усталым. Тебе надо лечь спать.

Уильям безропотно поднялся, пожелал нам спокойной ночи и направился вверх по лестнице. Оставшись наедине с леди Гвендолин, я продолжала молча сидеть, нервно вращая кольцо на пальце, и ждала, что она скажет мне. Но она лишь с удовольствием прихлебывала свой бренди, смотрела на искры в камине и хранила молчание. У Карло я научилась когда-то молчаливому ожиданию, ничем не выдавая своего нетерпения и заставляя собеседника заговорить первым. Наконец леди Гвендолин допила рюмку, взглянула на меня и произнесла:

— Мой сын проявляет к вам интерес, мадам.

Она ждала, что я что-то скажу на это, но я продолжала молчать, и это стало раздражать ее. Леди Гвендолин поставила свою рюмку.

— Я уже пожилая женщина, — сказала она, глядя куда-то мимо меня. — У меня осталось в жизни только одно желание. Хочу, чтобы у меня были внуки. Я не могу умереть, не будучи уверенной, что род Сэйнт-Элм не прервется.

Я по-прежнему ничего не говорила, и тогда леди Гвендолин тяжело заворочалась в своем кресле.

— Буду с вами откровенной. До самого последнего времени мой сын не выражал намерения жениться. А сейчас я не хочу и не могу больше ждать. Интерес, проявленный к вам Уильямом, побудил меня пригласить вас приехать, с тем чтобы иметь возможность познакомиться с вами. Конечно, вы — иностранка, а мне всегда хотелось, чтобы в жилах представителей славного рода Сэйнт-Элмов текла чисто английская кровь. Но мои желания отступают перед счастьем единственного сына. — Предельно точным движением она вновь наполнила свою рюмку. — Уильяму нужна искушенная и бодрая жена, которая поможет ему преодолеть всякую робость в отношении противоположного пола. Скажу честно, ваша характерная романская внешность озадачила меня. И все же вы мне нравитесь. Я внимательно наблюдала за вами весь вечер. Вы разумны и умеете приспосабливаться к обстановке. И еще вы обладаете чувством юмора и хорошим вкусом. Я могу понять, почему Уильям так увлечен вами — вы отличаетесь от других. Я наводила справки, люди много говорят о вас и хорошего, и дурного. Обычно так всегда бывает с иностранцами. Впрочем, для меня все эти разговоры не имеют значения, поскольку я предпочитаю сама делать выводы. Я хотела поговорить с вами, чтобы сообщить… — Она одним глотком выпила содержимое своей рюмки. — …что я благосклонно отношусь к тому, что мой сын ухаживает за вами.

Наступила моя очередь говорить. Наблюдая за тем, как леди Гвендолин пьет, я позавидовала ей.

— Можно мне тоже немного бренди? — спросила я, чуть придвигаясь поближе.

Ее губы раздвинулись в улыбке, а морщины на лице разгладились.

— Ну, разумеется, голубушка, — спохватилась она и подняла графинчик.

Я выпила и почувствовала, как бренди сначала обжигает, а потом согревает меня. Я сделала еще один глоток и сказала:

— Вы оказываете мне большую честь своей откровенностью. Но… ваш сын и я… мы просто хорошие друзья… и ничего больше.

— Он сделает вам предложение, если я скажу ему, — категорически заявила леди Гвендолин.

— Может быть, стоит дать ему и мне еще немного времени? — произнесла я уклончиво. — Это предложение для меня довольно неожиданно. Я должна подумать, прежде чем принять такое важное решение.

— Вот еще одна вещь, которая мне нравится в вас. — Леди Гвендолин тяжело поднялась на ноги. — Ведь мой сын — выгодная партия. Любая другая девушка, не раздумывая, ухватилась бы за его титул, богатство и положение в обществе. Я надеюсь, что вы вскоре позволите моему сыну сделать вам предложение.

Потом я много размышляла о своем визите в поместье Элмшурст. Стать леди Сэйнт-Элм означало бы сделать такой шаг вперед, который и я, и Джеймс еще недавно сочли бы просто невозможным. Таким образом, я приобретала положение, деньги, власть. Но стоило ли вступать в брак по расчету? Ведь я не испытывала к Уильяму никаких чувств. Он был предупредительным и спокойным, благовоспитанным, образованным. Все это идеально для друга, но явно недостаточно для мужа. Своей материнской любовью леди Гвендолин подавляла Уильяма; мягкость его характера была следствием ее твердости. Иными словами, я не представляла себе жизни с этим человеком.

Джеймс встретил меня в Лондоне, полный страсти и нетерпения. Он любовно украсил все комнаты моего домика цветами, осыпал меня подарками и знаками внимания и, конечно, проводил со мной каждую ночь. Я не стала рассказывать ему о разговоре, состоявшемся в Элмшурсте, решив, что в данной ситуации, когда не вполне полагаешься на себя, лучше всего хранить молчание. Я предпочитала спокойно все обдумать и выбрать для себя подходящее решение. Наполеон не давал мне возможности успокоиться, забыться в неге и благополучии.

Пока я находилась в поместье Вудхолл-Парк, события в Италии стремительно развивались. Войска Наполеона заняли всю территорию, принадлежавшую австрийской династии Габсбургов, а также Папскую область. Наполеон торжествовал победу и вовсю пользовался ее плодами. Он объявлял перемирия и выдвигал условия, заставлял платить контрибуцию, военные долги составляли внушительные суммы, отправлял в Париж в качестве военных трофеев различные произведения искусства и позволял прославлять себя как полководца-триумфатора. Ореол славы окружал Наполеона Бонапарта, даже написание своего имени он предпочел изменить на французский манер. Теперь, когда своим именем и своими поступками Наполеон все больше становился похожим на француза, многие начали вспоминать Корсику и то обстоятельство что Наполеон — корсиканец. Вслед за его победами на Корсике разразился кризис, и был выдвинут лозунг: «Да здравствует Франция — долой англичан!» Корсиканцы тоже вдруг стали считать себя французами. Англичане начали покидать Корсику, а вместе с ними — их протеже и друзья. Так, в октябре в Англию приехал Карло Поццо ди Борго. Все его владения на Корсике были конфискованы, он прибыл сюда в качестве эмигранта без гроша в кармане. Джеймс и Эмили Уилберфорт приютили его у себя в доме.

Я нервничала, думая о том, как встречусь с Карло. Ведь я унизила и оскорбила его, обвела вокруг пальца, а затем попросту сбежала, ушла к другому. Мужчине нелегко простить женщине подобный поступок. Когда он бросает женщину, это считается его неотъемлемым, законным правом, поскольку именно ему отводится природой роль покорителя, завоевателя женщин, соблазнителя. И горе той, что осмелится поменяться с ним ролями! Такой поступок жестоко оскорбит мужскую гордость, явится нарушением всех установленных мужчинами законов и, уж конечно, не будет забыт и прощен.