— Великолепно! О Джеймс, просто восхитительно, — умилилась я.

— Я очень рад, что вам здесь понравилось. Вероятно, вы захотите сейчас немного привести себя в порядок. Я пришлю миссис Коллинз она покажет вам, где ванная комната. В спальне вы найдете все, что вам может понадобиться.

Джеймс действительно все предусмотрел. Он словно знал, что я приеду сюда к нему после бала, и приготовил буквально все необходимое. В спальне я нашла душистые снадобья, румяна, пудру. Миссис Коллинз молча помогла мне раздеться и принесла белый бархатный халат с отделкой из меха песца. Мягкими массирующими движениями она стала умащивать мой лоб чем-то ароматным и принялась тщательно расчесывать волосы.

Я закрыла глаза и позволила себе расслабиться. Мне вспомнилась Лючия. Ведь именно так она ухаживала по вечерам за моими волосами. Лючия… Корсика… Наполеон. И вот они снова возвращаются ко мне, эти мучительные мысли, эти воспоминания, которые я хочу навсегда забыть. Я открыла глаза.

— Спасибо. Достаточно. — Во всех зеркалах я увидела чужое, равнодушное лицо миссис Коллинз. — Вы можете идти, — добавила я нетерпеливо, и она исчезла, как тень. Теперь в этих зеркалах я видела только свое отражение: большие глаза с танцующими огоньками, темные вьющиеся локоны, короткий нос и чувственные губы. Когда-то, в Корте, Джеймс однажды сказал мне: «У вас мечтательные губы». Тогда я действительно мечтала о Наполеоне. Но время мечтаний прошло — раз и навсегда. Сейчас Джеймс ждал меня в гостиной.

Устроившись перед камином, мы выпили шампанского. Я осталась равнодушной к предложенным мне Джеймсом засахаренным фруктам, миндалю и пирожным. Держа в руке бокал шампанского, я рассказала ему о своем разговоре с мистером Питтом. Я говорила и пила вино, пила вино и говорила. А потом, выговорившись, я сидела с протянутыми к теплому камину ногами и слушала пояснения Джеймса.

— После свержения Робеспьера в июле тысяча семьсот девяносто четвертого года Бонапарт был арестован за свою принадлежность к партии якобинцев. Его спасла лишь дружба с Полем Баррасом. И этот же Баррас — один из членов новой Директории — помог ему приобрести нужные связи в Париже. Он также свел Бонапарта со своей любовницей, которая начала ему надоедать. Вообще-то мадам Богарне — аристократка, ей удалось благополучно пережить все события, в то время как ее супругу отрубили голову. Она не только выжила благодаря постели — она взлетела на самый верх. — Джеймс прищелкнул языком. — Она уже немолода, однако по-прежнему очаровательна и очень хитра. Говорят, Бонапарт безумно влюблен в нее.

Я словно ощутила удар кинжала. Наполеон безумно влюблен, женился…

— Вы похожи сейчас на маленькую девочку, у которой прямо из-под носа стащили сладкую булочку, — пошутил Джеймс. — Учтите, Жозефина ему под стать. Она не любит Бонапарта и будет его всячески обманывать и водить за нос. Разумеется, она станет использовать его, но при первых же признаках неудачи даст ему отставку. Так что она сможет отомстить за вас, Феличина.

— Я сама могу отомстить за себя. Я его ненавижу.

Джеймс усмехнулся.

— Ненависть — самое продолжительное из всех известных удовольствий. Мы любим быстро, а ненавидим бесконечно долго. — Он поднял бокал. — Выпейте и забудьте ненадолго о своей любви и о своей ненависти. Я понимаю, вы не любите меня, но ведь нельзя сказать, что вы меня ненавидите.

Он оторвал меня от кресла и поцеловал — сильно и страстно, как не целовал еще никогда. Его губы прижались к моим губам, а руки сжали с такой силой, словно он собирался таким образом освободить меня от дурных мыслей. Я целовала его исступленно и отчаянно, как будто каждым своим поцелуем наносила Наполеону удар.

Джеймс взял меня на руки и отнес в спальню с зеркалами. Казалось, у него сто рук. Он разделся, не отрываясь от моих губ, а затем нетерпеливо стал срывать с меня халат — послышался треск рвущегося бархата. В зеркале на потолке я успела увидеть свое обнаженное смуглое тело, на которое опускалась бледная фигура Джеймса.

— Открой глаза, — проговорил он, тяжело дыша. — Ты не должна думать ни о ком другом, когда начнет нарастать наслаждение. Я хочу видеть, как ты будешь его чувствовать. Хочу быть уверенным, что ты тоже испытываешь блаженство.

Желание Джеймса захватило меня. Отражение наших переплетенных тел во всех зеркалах действовало на меня возбуждающе. Кипевшая в нем страсть быстро передалась мне. Я уже ни о чем не могла думать, ни о чем на свете. Я пришла в полное исступление от нашей близости. Достигнув экстаза, я откинула назад голову и закрыла глаза.

Прошло некоторое время, прежде чем я очнулась. Сидевший рядом Джеймс протягивал мне полный бокал вина. Светлые влажные волосы у него на груди вспыхивали золотистыми искорками.

— За наше знакомство, — произнес он и выпил свой бокал до дна. — Можно считать, что теперь мы по-настоящему познакомились, наши последующие отношения будут лишь вариациями на эту тему.

Я невольно рассмеялась.

— Ты говоришь, как школьный учитель.

— Совершенно верно, дорогая. — Джеймс поставил пустой бокал на маленький столик у постели. — Я — учитель, а ты самая способная моя ученица. И в моей школе ты узнаешь, что искусство любви не только заменяет собой чувство, но иногда способно даже затмить его. Ты поймешь, наши тела — это своеобразные тонкие инструменты, и мы должны научиться управлять ими, если хотим достичь полной гармонии. Ты также усвоишь, что о такой вещи, как ложный стыд, вообще следует забыть. Нет ничего запретного — нормально и естественно все, что нужно двоим для получения высшего наслаждения. Занимаясь любовью, не обязательно всегда быть серьезными; здесь должно быть место и шутке, и веселому расположению духа.

С выражением сосредоточенности, почти даже торжественности на лице он нагнулся и поцеловал меня в грудь, потом его губы нежно двинулись вниз по моему телу. Я начала понимать всю справедливость его слов.

За первым уроком последовало множество других. Оставшись наедине в нашей комнате с зеркалами, мы занимались любовью, шутили и смеялись, получая от этого особое наслаждение и надеясь на продолжение. Теперь, когда я находилась в столь непринужденной атмосфере, мне приходилось делать над собой усилие, чтобы не забыть о своей ненависти и своем стремлении отомстить. Мне было необычайно хорошо, ощущение внутренней раскрепощенности, благополучия воистину быстро передавалось от меня всем, с кем мне приходилось общаться. В лондонском обществе я пользовалась успехом: за мной ухаживали, приглашали в лучшие дома с визитом, отпускали комплименты и делали предложения — как серьезные, так и весьма легкомысленные. Джеймса, ходившего с гордым видом, не мучила зависть по поводу моей популярности. Таким образом, я завоевала Лондон и решила здесь остаться.

В Вудхолл-Коттедж я приехала лишь для того, чтобы забрать Малышку и кое-какие оставшиеся там вещи. Миссис Хотч встретила меня с печальным лицом.

— Мадам, — сказала она, едва не плача, — случилась ужасная вещь, Малышка убежала. Мы повсюду ее искали, но она как сквозь землю провалилась.

— Как же это могло произойти? — пробормотала я.

— Я не виновата, — стала оправдываться миссис Хотч. — Я ухаживала за ней и оберегала как зеницу ока. А позавчера… дверь осталась чуть-чуть приоткрытой… и Малышка выскочила… она исчезла.

У меня не хватило духу упрекать в происшедшем миссис Хотч. Я вся задрожала и, глотая слезы, бросилась в парк, где бегала и звала Малышку, пока не потеряла голос.

В эту ночь я не могла заснуть. У меня перед глазами стояла голодная, холодная, наверняка замерзающая где-то Малышка. Я представила, как ее догоняют и загрызают деревенские псы, как она попадает под колеса экипажа или как ее похищают бродяги.

На рассвете я отправилась верхом искать ее по всем окрестностям. Расспрашивала о ней у сельского люда, у местных жителей и их детей. Я объехала все деревни в округе — никто не видел Малышку, никто ничего о ней не знал. Словно одержимая, я не дала ни минуты отдыха ни лошадям, ни сопровождавшему меня Картеру. День поисков закончился безрезультатно, я вернулась домой безмерно усталой, седло натерло мне ноги. Есть совсем не могла; сидела у камина с чашкой горячего чая и роняла в нее слезы. Мне не хотелось больше думать о Джеймсе, о Лондоне, о каких-то там удовольствиях. Сейчас я оплакивала свою Малышку и была намерена оставаться здесь до тех пор, пока не узнаю, что с ней произошло.