Эдна. Мел, я поеду с тобой куда угодно.
Мел. Я не имею в виду избавиться от этой квартиры. Надо избавиться от обязательств. От вещей, которые нам не нужны и которые душат нас. Я откажусь от занятий в гимнастическом зале. Мне не нужна гимнастика за двести пятьдесят долларов в год. Буду бегать по спальне. Кстати, только так и можно согреться в этой морозилке… И не нужны нам лекции в Музее современного искусства. Будем просвещаться по телевизору — смотреть «Утиный суп». (Берёт несколько журналов) Сама понимаешь, мнении к чему «Тайм», ни «Лайф», ни «Ньюсуик». Какого чёрта стану я тратить последние доллары, чтобы узнать, что безработица в этом году возросла! (Бросает журналы в корзину для бумаги).
Эдна. Они нам совсем не нужны, Мел. Ни один из этих журналов не был нам нужен никогда.
Мел (оглядываясь, хватает и отправляет в корзину ещё какие-то журналы и вещи). Хлам! Каждый год мы покупаем горы хлама. Никчёмного, ненужного хлама, который загромождает квартиру, пока не выбросишь его на помойку, и там весь этот мусор гниёт и воняет на весь дом. Зачем? Скажи, Эдна, зачем?
Эдна. Не знаю, Мел.
Мел. Покупаем двухдолларовые продукты в трёхдолларовой упаковке! Время узнаём — это тоже денег стоит — по телефону, потому что нам лень взглянуть на часы… Всё это лишнее: консервы, которые мы так никогда и не открываем; книги, которые мы никогда не читаем; пластинки, которые мы никогда не слушаем! (Берёт с бара какую-то вещицу). Вот, полюбуйся! Восемь с половиной долларов за музыкальный разливатель виски. Игрушки! Безделушки, новинки, вещички, пустячки, мусор, хлам, дребедень!!! (Швыряет корзину на пол).
Эдна. Больше никогда! Мы не купим ни одной вещи, Мел! Обещаю тебе. Обещаю!
Мел (кипит гневом). Я отдал им двадцать два года жизни! И за что я отдал их? За музыкальный разливатель виски? Это мою жизнь вылили в сточную трубу. Где же музыка? Где прелестный мотивчик? Уж если выгонять человека последвадцати двух лет службы, так с музыкой, чёрт побери! Они должны были пригласить медный духовой оркестр.
Эдна. Успокойся, Мел, не терзай себя. Так и заболеть можно.
Мел. Знаешь, где играет музыка для меня? (Подходит к стене и показывает). Вот где! Вот где она играет! По ту сторону этой стены. (Кричит). Вот где играет музыка по загубленным двадцати двум годам моей жизни! (С гримасой боли хватает за грудь) О-ох!
Эдна. Что с тобой, Мел? Тебе плохо?
Мел. В груди кольнуло. Пустяки, не обращай внимания. Это не сердечный приступ.
Эдна (встревожено). Почему ты говоришь: «Это не сердечный приступ»?
Мел. Потому что это не сердечный приступ. Это просто боль в груди.
Эдна. Почему у тебя боль в груди?
Мел. Потому что у меня нет работы! Потому что мне нечего надеть! Потому что у меня ни к черту нервы, а это мерзавцы не оставили мне ни одной таблетки! (Снова выскакивает на лоджию и кричит). Ублюдки!.. Сволочи!!
Внезапно откуда-то с верху, по-видимому с лоджии этажом выше, кто-то кричит вниз.
Голос. Эй, там внизу, заткнитесь! У нас тут дети!
Мел (облокотившись о перила, кричит вверх). Не орите на меня! У меня все украли. Понимаете. Все! Оставили мне старые штаны и шапочку для гольфа!
Голос. У нас тут дети! Не надо напиваться!
Мел. Напиваться? Интересно, чего? У меня сперли все спиртное. А детей покрепче запирайте, пока их у вас не украли. И не говорите мне больше, что у вас там дети!
Эдна. Мел, прошу тебя, не надо. Ты себя до болезни доведешь.
Голос. Имейте хоть каплю уважения к другим!
Мел (кричит вверх). Уважения? К собственной заднице — вот к чему я имею уважение! Только это теперь все и уважают…
Вдруг на него обрушивается поток воды, как видно, вылитой из большого ведра. Он сразу же промокает до ниточки. Его окатили с головы до ног, обидно, унизительно… Он возвращается в комнату, потрясенный и ошеломленный до такой степени, что не может вымолвить ни слова.
Эдна. О Мел, боже мой, боже мой!
Мел (очень ровным и тихим голосом, словно ребенок, которому сделали больно). Как ужасно они поступили… Как подло, как ужасно они поступили. (Садиться на стул и начинает всхлипывать. Продолжает неподвижно сидеть? всхлипывая).
Эдна выбегает на лоджию и кричит вверх.
Эдна. Бог вас накажет за это!.. Я извиняюсь за грубость моего мужа, но бог вас накажет за это! (она тоже плачет; подбежав к Мелу, подбирает с пола какое-то белье и начинает вытирать ему лицо и голову). Ничего, Мел. Ничего, мальчик мой…
Мел. Так ужасно поступить с человеком… Я бы никогда так не поступил.
Эдна (вытирая его). Конечно, никогда. Ты для этого слишком хороший, слишком добропорядочный. Ты бы никогда не сделал такую вещь…Мел, поверь мне, все будет хорошо. Ты найдешь другую работу, вот увидишь… И мы уедем отсюда. Куда-нибудь далеко-далеко… Знаешь, чем мы могли бы заняться? Ты так легко сходишься с ребятами и так любишь их общество — мы могли бы открыть летний лагерь… Ты бы стал начальником, я — поварихой, а наши девочки — инструкторами верховой езды и плавания. Ведь тебе бы это понравилось, правда. Мел? Вот накопим немного денег, и все. Если тебе не удастся сразу найти работу, я ведь смогу пойти работать секретарем. Я справлюсь с работой, Мел я сильная… Но только не болей, родной, не болей и не умирай, потому что без тебя я не хочу жить в этом мире… Мне здесь совсем не нравится!.. Не оставляй меня здесь одну, я не хочу… Мел. Дорогой, мы им еще покажем. Мы всем им покажем! (Вытирает ему уши)
Занавес медленно опускается
Действие второе
Сцена первая
Месяца полтора спустя. Середина сентября, около часа дня. Играет музыка; в комнате включен радиоприёмник. Со стороны спальни слышны глухие, ритмичные удары. Удары следуют друг за другом через короткие, в несколько секунд, промежутки. Из спальни выходит Мел. На нем широкие брюки цвета хаки, пижама, свободно подпоясанный купальный халат и комнатные туфли. На его левой руке бейсбольная перчатка, в правой — бейсбольный мяч. Он непрерывно бросает мяч в перчатку-ловушку… бум…бум…бум… Полтора месяца безработицы очень изменили его. Перед нами словно другой человек. Глаза у него запали, под глазами круги, щеки плохо выбриты. У него какое-то мрачное, сердитое и враждебное выражение лица. Это лицо человека, страдающего глубокой депрессией и со склонностью к паранойе. Он входит в комнату без како бы то ни было цели. Ему некуда идти, да и не хочется идти куда бы ни было. С отсутствующим видом слоняется он по комнате, не замечая никого вокруг. ТАК он бродит взад и вперёд по всему свободному пространству гостиной и столовой как узник в тюрьме. При этом он продолжает всё более энергично швырять мяч в перчатку… бум… бум… бум… Кидает мяч о стену, в которую стучали соседки, и направляется на кухню чего-нибудь поесть. Слышно как отпирают ключом дверь. Дверь отворяется, и торопливо входит Эдна в элегантном костюме и с продуктами в небольшом коричневом, бумажном пакете. Бросив на столик какой-то журнал, она зовет Мела.
Эдна. Мел, это я пришла. (захлопнув дверь, входит в гостиную и выключает радио, затем идет на кухню). Ты должно быть, с голоду умираешь. Сейчас я мигом все приготовлю, и можно будет садиться за стол. (Вынимает из пакета продукты). Не могла вырваться с работы раньше чем без четверти час да ещё минут пятнадцать прождала автобус… Ездить по Третьей авеню, когда у всех обеденный перерыв, — это пытка! По дороге купила сырное суфле, ничего? У меня сегодня совсем нету времени готовить! Мистер Куперман хочет чтобы я вернулась до двух: на этой неделе нас завалили работой. Он спрашивал, не могу ли я до рождества поработать по субботам, но я сказала, что не могу. (Достает кастрюли). Конечно, лишние деньги нам бы пригодились, но очень уж не хочется и по субботам трубить в этой конторе. Мы и без того теперь мало видимся… Мел, иди сюда и поговори со мной, пока я стряпаю, сегодня я могу пробыть дома всего минут тридцать пять. (Поставив на обеденный стол кастрюльку, возвращается в кухню за тарелками, ножами, вилками и ложками на два прибора). Ноги болят, сил нет! Не понимаю, зачем только мне дали там письменный стол: весь месяц у меня не было возможности даже присесть за него… Постой-ка, что я тебе купила! Вот, «Спорте иллюстрэйтед»… Мистер Куперман сказал, что в этом журнале есть потрясающая статья о бейсболе и что тебе, будет интересно её прочесть.
