"Нет, не выйдет. Ты не соскочишь, не спустишь все по-легкому."

Борьба в центральной зоне быстро смещается к воротам Калгари. "Варлоки" наседают, но атака постепенно захлебывается — никто не желает рисковать, а простыми, короткими передачами много не навоюешь. Тигры перехватывают шайбу, выводят ее в центральную зону и после недолгой борьбы уходят в атаку. Почти сразу следует удар по воротам — грубый и простой, но все же Патрик едва успевает отразить его. Тут же кто-то выходит на добивание — номер двадцать девять, Джоэль Отто. Шайба щелкает о клюшку, вспархивает над воротами и падает на защитную сетку за стеклом.

Игра продолжается, но Руа никак не может оправиться от шока. Другие игроки ведут себя не лучше — слишком медленные, слишком неуклюжие. Тигры легко обставляют их, обгоняют, перехватывают, вбивают в борта, укладывают на лед. Все, что могут варлоки — сдерживать их натиск, неспособные всерьез перейти в атаку. Ситуация напоминает ситуацию с "Сейджес" — когда аутсайдер жаждет победы куда сильнее фаворита.

Во втором периоде счет не изменяется, но удержание его стоит Монреалю усилий, которые выжимают команду, словно лимон. Третий период Калгари начинают с особым упорством, непрерывно поддерживаемые полным залом фанатов. Оборона дает трещину уже на пятой минуте — после трех атак подряд, оставив защиту бессильной, четвертым ударом тигры пробивают Патрика. Счет становится "четыре-один", снизив статистический шанс на победу гостей почти до нуля. Даже гол, забитый Лемье не меняет ситуации — до конца матча "Варлокс" находятся под жестким прессингом противника. Итоговый счет — "пять-два" в пользу хозяев. Поражение, особенно унизительное после громких побед в предыдущих раундах.

— Что с тобой, Руа? — в раздевалке Лаперрьер садится рядом, искоса глядя как Патрик неуклюже возится с экипировкой. — Тебя как подменили. Что стряслось? Может взлом? Ты не чувствовал чужого колдовства?

Патрик отрицательно мотает головой. Лаперрьер задумчиво жует губу.

— Сегодня всем нам хорошенько намылили шею. И намылили абсолютно заслужено. Каждый, кто был на льду, походил на сонную муху. Но это финал. Мы не можем его слить — вот так, глупо, некрасиво. Слышишь, Патрик?

— Слышу, тренер.

— Тогда постарайся, чтобы в воротах я снова видел непробиваемую стену, а не дырявую тряпку. Соберись. Тебе на пути к Кубку пришлось едва ли не труднее всех. Не дай ему выскользнуть из твоих рук…

Руа кивает. Нет, он не позволит тьме поглотить себя. Не сейчас. Время бездействия и покорного принятия прошло. Сейчас он будет действовать не благодаря, а вопреки. Вопреки всему, что судьба швыряет ему в лицо. Всем было бы проще, если бы он сейчас сломался, отступил. Но что будет после? Что его ждет, если сейчас он изберет путь меньшего сопротивления? Увядание, забвение и пустота. Причем не только для него одного — и для Дженни тоже.

— Единственная причина, по которой мы проиграли позавчера — это готовность.

Перрон говорил размеренно и спокойно, пристально вглядываясь в каждого игрока, стоявшего перед ним. Рекруты встречали взгляд спокойно, агенты предпочитали смотреть себе под ноги — исключая Нилана, который не боялся обвиняющих взоров тренера и не позволял чувству вины — или даже намеку на него — сдвинуть себя с занятой позиции.

— Мы слишком расслабились за семь дней. И тигры, разогретые и готовые к тяжелой схватке, обыграли нас по инерции. Вы все видели записи игр с "Блю Роубс". Тактика у Калгари была точно такая же. Но мы — не Сент-Луис. Мы не заштатная американская команда. Нас так просто не раскусишь. Теперь, когда первый шок уже выветрился, мы будем делать свою игру. Никаких финтов, никаких маневров в стиле "Олл-старз-гейм". Точные передачи, работа тройками, крепкая защита. При атаке принимаем их, аккуратно заводим в углы и размазываем. Потом берем шайбу и выносим игру в их зону. Сразу. Никаких заигрываний в центре. В нападении крайние держатся бортов, центр уверенно стоит перед воротами. Чтобы никакая сила, слышите — никакая! — не могла сдвинуть центрового с места. Идите и сделайте мне игру. Сделайте ее такой, как вы умеете.

И игра была сделана. Сквозь вой фанатов, сквозь резкий свет прожекторов, сквозь упругий, едкий воздух Сэдлдома. Сквозь физически ощутимую ненависть другой команды. Сквозь гнев духов, обитающих в этих стенах. Сквозь собственный страх и нежелание.

К третьему периоду счет был "два-один" в пользу Монреаля. Игра металась от ворот к воротам, увязая в жестоких схватках и силовой борьбе, сквозь оборону в меньшинстве и сквозь атаки одного на троих. Лед не раз окрасился розовым и никто не считал, что это было неоправданно. Время подходило к исходу, Калгари отчаянно старались свести игру в овертайм, вырвать у варлоков ускользающую победу.

Патрик мог быть доволен собой. Тело снова слушалось его, предугадывая и опережая маневры противников. Он видел смесь злости и отчаяния, все отчетливей проступавшие на лицах игроков Калгари после каждой неудачной атаки. Всего одна шайба пропущена — злая шутка местных духов или плод коллективных усилий чужих операторов. Снаряд отразился от конька Челиоса, всего на пару сантиметров заехав за линию, прежде чем Руа успел выбить его. Больше подобных ошибок Патрик не допускал. Он снова стал стеной, в которой нельзя было найти брешь.

На табло мигали оранжевым светом диодов последние секунды матча.

— Эй, паренек, с тобой все в порядке? Слышишь меня?

— Слышу, — отвечает мальчишка. Подняв голову, он смотрит на Петра сверху вниз. — А вы меня?

— Папа, что случилось? — сонно бормочет за спиной Женя.

— Все в порядке, солнышко, — механически успокаивает ее Петр. Паренек наклоняет голову набок, словно намокший воробей. Только сейчас становится видно, что за спиной у него объемистый туристический рюкзак.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Петр, почему-то чувствуя себя неловко, неуютно. — Потерялся?

— Не, — мотает головой парень. — Я на игру еду. На "Храброе Сердце".

"Теперь понятно, — проворчал себе под нос Петр. — Товарищ по несчастью. Хорошо, если не пьяный."

Дело в том, что он и сам туда ехал. На "Храброе Сердце", полигонную игру, которая должна была пройти в тверских лесах у пионерского лагеря "Глория".

— Тебе сколько лет? Ты с кем приехал?

— С Димой, братом. У него бумага от родителей есть, все как в правилах.

— Да? А где брат?

— На полигоне уже. Я за продуктами в поселок ходил.

"Посреди ночи. Салага — такие "продукты" надо закупать заранее, переливать в удобную тар и паковать на дно рюкзака. Впрочем, это позиция совершеннолетнего, которому алкоголь в магазине продают. А таким вот приходится по поселкам у бабок-бормотух затариваться."

— Вон оно как. Ну ладно, давай знакомиться. Я — Петя. Это моя дочь, Женя. А ты?

— Я — Кузя. Кузьма в смысле. Но в тусовке меня зовут Арагорн.

— Серьезный ник. Садись, Арагорн, в машину. Довезем тебя.

Парень бормочет что-то вроде "спасибо" и забирается на заднее сиденье. Женька перебирается вперед, поближе к отцу. Петр садится за руль, наклоняется к ключам зажигания.

— Ты откуда сам, Арагорн? Тверской?

— Не, из Москвы. А вы?

Двигатель отрывисто урчит, не желая заводится.

— Из Питера.

— У меня брат в Питере живет. Димка, ну я говорил.

— Учится там, что ли? Не часто москвичи в Питер перебираются.

— Нет, он с отцом живет. А я с мамой.

— Понятно.

Машина завелась неохотно, с третьей или четвертой попытки. Спарвившись с азиатской железякой, Петр обернулся назад, чтобы удостовериться, что пассажир уселся нормально.