Шайба вспыхивает красным, как раскаленный уголь, отрываясь ото льда. Ее полет кажется медленным и величественным, а движение Руа — неуклюжим и запаздывающим.

"Ты проиграл. До конца периода осталось тридцать секунд."

Шайба с гулким, утробным звоном ударяется в штангу, но продолжает двигаться к красной линии, стремясь упокоиться во внутренности ворот. Безумно вращаясь, она описывает пологую дугу, обоходя вратаря. Патрик подается вперед, шайба врезается ему в грудь, в месте рикошета отчего-то становится горячо. Огненный шар уходит в сторону поля, прямо к игроку, готовому нанести еще один удар. Удар, который уже не отразишь.

Руа подается вперед и вниз, покидая свой пятачок, выбросив вперед руку с ловушкой. Они встречаются одновременно — шайба, клюшка и перчатка. Глухой удар отбрасывает руку в сторону, но это никак не поможет нападающему. Руа падает на лед, подтягивает руку под себя, чувствуя, как по ней бьет клюшка — раз, второй, третий. Шайба жжет ладонь даже сквозь кожу и набивку перчатки, дрожит, пытаясь вырваться. Отчаянный визг свистка раздается, когда ловушка, наконец, ложится на лед, прижатая к груди вратаря. В голове взрывается сверхновая, изгоняя колдовской дурман, прочищая сознание. Патрика подхватывают, ставят на ноги, хлопают по плечам, кричат в лицо, но слова их тонут в реве трибун. Форум стоя приветствует его, десять тысяч человек неистовствуют и волна их восторга с головой накрывает Руа на мгновение оглушая и ослепляя. Когда крики утихают, он возвращает шайбу рефери и снова становится в рамку. Тридцать секунд. Тридцать секунд, а потом — овертайм…

Спустя пять минут Лемье стремительно проходит синюю и красную линии, огибает ворота китобоев и вбивает шайбу четко под штангу, вытянув руку с клюшкой так, что сам еще остается за створкой ворот. Все происходит так быстро, что вратарь "Вейлерс" едва успевает рвануться в сторону шайбы. Он кажется оглохшим от рева сирены и воплей фанатов, но на него никто не смотрит. Лемье тут же обступают другие варлоки, чествуя бомбардира, принесшего команде победу. Победу в финале Дивизиона.

Руа тоже подъезжает к Лемье — чуть позже, когда остальные уже отошли и кружат по льду, принимая овации трибун. Он кладет руку на плечо форварду, наклоняется вперед, слегка ударив шлемом в шлем.

— Теперь "Нью-Йорк Сейджес", — произносит он. — Если ты и им забьешь такой же гол, я отдам тебе свой лучший оберег.

— Зачем? — спрашивает Лемье без интереса.

— Потому что мне он скоро будет не нужен.

Джастифай несколько раз чиркнул спичкой о терку. Сера шипела, трещала, но загораться не желала. Сломав одну спичку, негр достал следующую. Процесс повторился почти полностью. Только на третьей ему удалось прикурить. Толстая сигара затлела на конце, выпустив из себя клубы густого, пряного дыма.

— Зачем ты куришь? — поинтересовался Патрик. Джастифай пожал плечами:

— Никогда не задумывался об этом. Теперь, когда ты спрашиваешь, в голове у меня вертятся два ответа. Первый — я курю, чтобы хоть как-то почувствовать себя человеком. Второй — я курю, потому что всегда курил. Может даже до того, как меня создали. Курево — часть меня, и я не намерен ей жертвовать. Это почти то же самое, что добровольно отрубить себе палец.

— Странно.

— Ничего подобного. На мой взгляд, это совсем не странно, — Джастифай пустил дым кольцами, наблюдая, как они, растягиваясь, поднимаются потолку. Руа крутанул барабан револьвера, закрепил ремни и спрятал оружие в рукав. Затем несколько раз подряд выбросил его. Рукоять идеально ложилась в ладонь, даже если руку резко вести в сторону. Хотелось верить, то такой скорости будет достаточно, чтобы обогнать Деккера.

— Лучше не зацикливайся на этом, Снежок, — произнес Джастифай поучительно. — Ты хорошо потренировался. Дальше возиться — на пользу не пойдет. Забей. В этом деле лучше полагаться на тело, а не на голову. Голова всегда занята не тем. Ты подстрелишь этого поганого комми, не сомневайся.

— А Сесилию? — Патрик убрал револьвер в карман. Джастифай выпустил струю дыма и, зажав сигару между пальцами, задумчиво поднес к глазам ее тлеющий конец.

— Ты еще спроси, подстрелишь ли меня, — сказал он негромко. — Не подстрелишь. И Сесилию тоже. Я как-то видел, как она шла на парня с рейзингом в руках. Между ними было футов сорок. Бедолага расстрелял весь магазин, прежде чем сдохнуть со стилетом в глазу.

— Как можно промахнуться, стреляя очередью с расстояния в сорок футов?

— Меня не спрашивай. Но если спросишь меня, то с Сесилией больше шансов у толкового рукопашника. Правда ты рукопашник такой же как стрелок… Не сомневайся, она убьет тебя прежде чем ты успеешь сказать "мама".

— Значит, вся надежда на тебя.

— Значит, что так.

Они помолчали немного. Патрику уже стоило возвращаться — его отстранили от игр, но это не снимало необходимости в ежевечерних процедурах. Он уже собирался вставать, когда все-таки решил спросить.

— Кто такая эта Сесилия? Тоже проект ТС?

Джастифай снова затянулся, потер большим пальцем висок, задумчиво пожевал губами.

— Сказать по правде, я и сам хотел бы это узнать. Про Сесилию в Союзе говорили только шепотом, намекая, что персонаж она глубоко засекреченный. Не то, чтобы меня это сильно волновало, но с другой стороны, даже после пары совместных операций, я так и не смог ее не то что раскусить — надкусить даже! Одно скажу — Сесилия знает о тебе много. Точно больше, чем нам сообщило оперативное управление ТС. Это она меня удерживала, не давая тебя прижать к ногтю сразу, не выжидая непонятно чего. Теперь-то я понимаю, что она ждала удобного момента, чтобы переметнуться…

— Или нет, — пожал плечами Патрик. — Слишком все… не знаю. Такое впечатление, что она избегает меня. Избегает причинять мне вред.

— Это вряд ли, Снежок. Даже не надейся на это, — хмыкнул Джастифай, пыхая сигарой. — Сеси отправила в гости к барону больше народу, чем у обычного человека бывает знакомых. И нам сильно повезет, если с нами удача ей изменит. Когда-то же должна изменить?

Руа улыбнулся. Последнее время это у него стало получаться легче.

— Ты сам в это не веришь, Джастифай.

Негр потушил сигару о растрескавшуюся столешницу.

— Ни на дюйм, Снежок. Ни на дюйм.

Шайба, черная молния на белоснежном ледяном поле, устремляется к прорехе между правым щитком и штангой. Руа падает на колени, наглухо запечатывая брешь. Сухой шлепок подтверждает, что угроза отражена. У ворот — непрерывное движение: "Варлокс" в меньшинстве, они стараются закрыть ворота со всех сторон, но "Сейджес" действуют быстро и грамотно используют численное преимущество — шайба переходит от игрока к игроку, затейливые пасы плетут опасную паутину в зоне Монреаля. Мудрецы ждут ошибки противника, бреши в обороне, которая, пусть на мгновение, откроет дорогу в ворота. Ридли, семнадцатый номер "Сейджес" и лучший их снайпер, пасует Сэндсторму, правому крайнему, тот, обыграв Свободу, отдает назад Гречнеру, чертовски результативному защитнику. Тот делает замах, но вместо щелчка пасует Марку Осборну, левому крайнему, засевшему у самого борта. Там, в стремительной перпасовке получается задержка — Осборна прижимает к борту МакФи. Завязывается борьба, в которую тут же входят нападающие обоих клубов. Наконец, Карбонау удается выбить шайбу, но у центральной линии ее перехватывает Гречнер, тут же, без подготовки отправив в ворота. Руа выкатывает вперед, принимает шайбу грудью, спускает на клюшку и отдает вбок, прежде чем мудрецы успевают наскочить на него. Проходит меньше тридцати секунд и шайба снова летит в ворота — на этот раз пущенная Майком Ридли.

Натиск "Сейджес" не ослабевает ни на мгновение. Команда сражается как загнанные крысы — они понимают, что проигрыш для них означает вылет из борьбы за кубок. И варлоки, в первые две игры уверовавшие в свое превосходство, не могут ничего им противопоставить. Тактика кинжальных конратак, которая отлично сработала на Бостоне и дала серьезный сбой на Хартфорде, казалось, отлично работает с Нью-Йорком. Так казалось, пока для "Сейджес" ситуация не стала критичной. Проиграв два матча на льду Форума (последний — с разгромным счетом два-шесть), хоккеисты Большого яблока собрали волю в кулак и взяли игру в свои руки. Ни одна пятерка "Варлокс" не могла сравниться с ними на льду — по количеству атак на ворота "Сейджес" обставляли врага почти вдвое. Это означало бы верное поражение — если бы не Руа.