— Ты отнюдь не простофиля, и, если тебе угодно, я скажу, что не считаю тебя и наивной, — произнес он на удивление спокойно, не пытаясь больше коснуться ее. — Однако я все больше и больше убеждаюсь в том, что ты не поняла… по крайней мере того, чего бы мне хотелось.

— Отлично. Тогда объясни, а я послушаю. Но мне бы хотелось при этом продолжить вышивание. Будь так добр, верни мне мою работу.

Он разложил батист на своих коленях и впервые за все время взглянул на нее.

— Ох, я все так смял! — извиняющимся тоном проговорил он, разглаживая ткань. — Я не понял, что это… подумал, это какая-то рубашка. А теперь вижу, что это одежда для малыша. Так вот почему ты хочешь, чтобы я вернул ее тебе? Значит, когда я буду разговаривать с тобой, ты все время будешь помнить, что ждешь ребенка. Так ведь?

— Отнюдь. У меня просто очень много дел. И мне не нужно никакого напоминания о том, что я ожидаю ребенка… или о том, что я замужем за лучшим мужчиной в мире.

— А разве ты не упрекала себя, что временами, когда вы гостили в замке, ты забывала о своем замужестве и о столь высоких качествах твоего супруга?

— Да. Я очень укоряю себя за это. И всегда буду укорять. По крайней мере я не намерена иметь еще причины для угрызений совести на этот счет.

— И я тоже не хочу этого. Но мне бы не хотелось уйти отсюда, не убедив тебя в том, что происшедшее между нами в прошлом году очень важно для меня и что я не отношусь к этому событию как к одной из приятных любовных интрижек или чему-нибудь в этом роде.

— Если я узнаю о твоем отношении к происшедшему, оно не станет более существенным, Пьер.

— Вот-вот. Это весьма важно для меня, что я и пытаюсь тебе втолковать. Если бы ты дала мне возможность, я бы объяснился. И уверен, для тебя это тоже имеет значение. Знаю, ты чувствовала бы себя намного счастливее в будущем, если бы поняла, что я никогда — даже в мыслях — не считал тебя кокеткой или распутницей. Я считал тебя — и по-прежнему считаю — не только самой желанной, но и самой приятной в обществе женщиной, блестящей, красивейшей женщиной… лучшей, какую я когда-либо встречал в своей жизни! Женщиной, которой я бы гордился, будь она моей женой. Кэри, я говорю сейчас совершенно искренне. Неужели ты не веришь мне?

Она молча отвернулась. И вновь он склонился к ней и взял ее за руки; на этот раз она не отдернула их.

— Ну, пожалуйста, взгляни на меня, Кэри. Пожалуйста, ответь мне. Я спросил, веришь ли ты мне.

— Ты вынуждаешь меня поверить тебе… почти, — прошептала она.

— Этого недостаточно. Я хочу заставить тебя по верить мне… и не почти, а полностью! Потому что, клянусь, я говорю правду! Вот я поклялся тебе — теперь ты поверишь? Неужели нет?

— Д-да, я верю тебе.

— И неужели теперь, когда ты поверила мне, ты не признаешь, что будешь счастливее, чем была, и на долгое время? Счастливее, чем была тогда, когда узнала, что ждешь ребенка? Счастливее, чем узнав о моей помолвке с Армандой? Счастливее, чем тогда, когда решила, что я сбежал от тебя, посчитав наши отношения просто легкой победой?

— Да, — вновь прошептала она.

— Тогда буду с тобой совершенно откровенен. Если бы ты не была замужем, я попросил бы твоей руки и женился бы на тебе. Но поскольку ты несвободна, то я подумал, что со временем смогу уговорить тебя стать моей любовницей… О, ради Бога, только не подумай, что я относился к тебе, как к тем женщинам, с которыми имел мимолетные любовные связи… Нет, нет! Я имею в виду то, что раньше называлось maitresse en titre[67], то есть — светская дама, которая была совершенно предана своему возлюбленному, понимала и разделяла его положение и, что может тебе показаться странным, была уважаема. Во Франции до сих пор очень много таких женщин.

— И ты хочешь мне внушить, что любовниц этих выдающихся мужчин по-прежнему уважают?

— Да, в известном смысле.

— Это, должно быть, очень странный смысл… Ну, а что касается их мужей?

— Ну, конечно, мужья… — Пьер заколебался. — В подобных случаях мы стараемся не обсуждать позицию мужей, — поспешно произнес он. — Я всего лишь интерпретирую позицию любовника — я имею в виду истинного любовника, а не безнадежного распутника и повесы. И повторяю тебе, когда я ехал в Луизиану, то вынашивал надежду, что сумею уговорить тебя стать моей любовницей… моей обожаемой возлюбленной, высоко уважаемой и ценимой женщиной. Но не успел я сойти на берег, как узнал, что ты беременна.

Он снова разгладил на коленях батистовую ткань, предназначенную для детской одежды.

— Должен признаться, это было ударом. Очень сильным ударом. И не только по моей любви, но и по моей гордости. Я ведь думал, ты с нетерпением ожидаешь меня, считая дни, оставшиеся до нашей встречи.

— Так и было, — прошептала Кэри. — Мне не следовало этого делать, однако я это делала. Я даже корпела над старинными юридическими книгами, пытаясь обнаружить в них что-нибудь, что могло бы стать поводом для нашего развода с Савоем.

Пьер отпустил ее руки и произнес сразу вдруг изменившимся голосом:

— Развода? Тут я должен не согласиться с тобой, Кэри. Если бы ты была свободна, когда мы с тобой встретились, то, как я уже говорил, я был бы счастлив жениться на тебе. Однако жениться на разведенной женщине… А особенно на той, которая сама стала причиной развода с мужем… Это для меня совершенно неприемлемо и невозможно.

— То же самое сказал и отец. Он предсказал именно такую реакцию с твоей стороны, — презрительно проговорила Кэри.

— Ты обсуждала это с отчимом? Весьма сожалею, что ты так поступила, Кэри. И неизбежно у него создалось обо мне очень невысокое мнение. Судя по твоему тону, я догадываюсь, что ему довольно легко удалось настроить тебя против меня. Подожди, дай мне закончить! А я-то считал дни, оставшиеся до нашей встречи, и был уверен, что, когда она произойдет, мне удастся уговорить тебя стать моей любовницей. Думал о том, что мы могли бы с предосторожностями, но постоянно встречаться… в интимной обстановке. Еще я думал, что мне удастся убедить Савоя привезти тебя обратно во Францию в самом ближайшем будущем. И мы бы могли, таким образом, продолжить нашу связь. Я думал об этих волшебных минутах постоянно… И никогда мне даже в голову не приходило, что ты уже беременна… беременна ребенком от Савоя. С другой стороны, это должно было произойти… Это же очевидно, что судьбою тебе предназначено стать mère de famille, а не grand amoureuse[68]. До чего же я был слеп, как же я сразу не догадался об этом! И когда наконец мои глаза открылись, я пришел в великую ярость, несправедливую по отношению к тебе и вполне логичную по отношению к себе. Вполне понятно, что, пребывая в подобном расположении духа, я не устоял и очень быстро и легко подпал под очарование такой девушки, как Арманда.

— Понимаю, — по-прежнему презрительно отозвалась Кэри.

— По-моему, мне не надо убеждать тебя, что она влюбилась в меня с первого взгляда, поскольку и она, и ее мать высказывали одно и то же мнение, — продолжал Пьер, на этот раз не обращая внимания на презрительный тон Кэри. — Ну, и я не только был весьма польщен, что в меня влюбилась такая красивая и образованная девушка, но это также смягчило мою уязвленную гордость. Совершенно инстинктивно я ответил на ее привязанность.

— Пьер, я не считаю, что ты пытался соблазнить ее.

— Разумеется! Джентльмен не делает неуместных предложений невесте, когда она jeune fille bien elevée[69]. Это было бы оскорбительно для его принципов. Кроме того, разве был бы в этом смысл? В любом случае она вскоре станет его женой. Так зачем заранее намеренно преуменьшать удовольствие от первой брачной ночи?

— Разумеется, я не вижу никаких причин для этого. Однако я не понимаю, зачем этому джентльмену понадобилось намеренно устраивать так, чтобы жена другого человека оказалась неверна своему мужу. По-моему, Пьер, из этого разговора ничего не получится. Вряд ли твои слова смогут меня в чем-то убедить. Полагаю, ты не станешь больше заходить ко мне, независимо от того, сколько времени проболеет твоя мать. Я просто прикажу слугам говорить, что меня нет дома, если ты придешь. А теперь будь добр, разреши мне снова заняться одеждой для малыша…