— Ага, щас, разбежался! Значит, сразу я стану нужен всем, да? А я после абордажа что-то жизнь возлюбил всеми синапсами души, представляешь? Не, не пойдет.

— То есть пусть стреляют в меня? — уточнил офицер.

Майор не нашелся с ответом, переглянулся с охраной.

— Мы подумаем, — тихо сказал один из охранников. — Ваше предложение… слишком сложное по последствиям. Нашему майору только доверь, он так науправляет, всей ротой не разгребешь.

— Но-но! — покраснел майор. — Субординация где?!

— А возле матки Штерна сгорела, товарищ майор. Вместе с ребятами.

Майор подумал — и угрюмо кивнул, соглашаясь.

— Привыкай, — вздохнул офицер. — У меня в экипаже такая же вольница, слова не дают сказать.

— Мы можем создать дымовую завесу, — предложил тот же охранник негромко. — Со стороны будет казаться, что командует наш майор. И капитан Михеев. И еще кто-нибудь. Но правьте вы. А майор Быков будет кричать громко и уверенно, у него хорошо получается.

— А куда я денусь, — вздохнул офицер.

— Тогда скажи нашу первую цель! — ухмыльнулся майор. — У моих ребят пари зависли! Учти, лично я поставил на «луну-44»! Идеальное захолустье, я там бывал! И производственные мощности есть, там какая-то исследовательская лаборатория. Захватить можно даже нашими силами — если лазерные батареи нейтрализовать, конечно.

— Не скажу, — мстительно улыбнулся офицер. — Пока что осваивайте корабль, готовьте канониров на лазерные батареи, операторов на радарные группы — в общем, всех, кого грохнули.

— Нас столько не наберется, — промямлил майор. — Мы тут… хорошо погуляли.

— Уверен, вы что-нибудь придумаете… так, откуда у нас взялись две «Косатки»? Вон, на старте стоят?

— Прилетели, — пожал плечами десантник. — Каждый день прилетают. Как нас находят в «черной бороде», не понимаю, как будто им трассу провесили. Возьмите, говорят, к себе в бунтовщики, задрало глумление над великой нацией. Готовы рвать всех в клочья ради великой России. И не поймешь, шпионы или нет. Пока что думаем. Мы думаем, а они устраиваются, как у себя в личной зоне, наглые такие, почти как десант наглые! Одна прилетела неделю назад, а уже организовала разведку, представляешь? И ладно бы наша, а то испанка, представляешь? Хотели грохнуть за наглость, да наш контрик жизнью за нее поручился…

— Представляю! — странным голосом сказал офицер и дернулся сначала к ремзоне, потом обратно к лифтам. — Где она?!

— Так… она укрепленный сектор сделала рядом с генераторным отсеком, заодно экраны Фридмана охраняет… что, грохнуть надо?

— Я тебя сам за нее грохну! — всерьез пообещал офицер.

— Майор, у нас сейчас стрельбы лазерных батарей! — напомнил один из охранников.

— Почему я не…

— Уже знаешь. Пошли-пошли, заодно над субординацией поработаешь, пока мы стреляем. Да, это не то, что мы ожидали. Но товарищ младший лейтенант не совсем выздоровел, не видишь, что ли? Давай-давай, майор!

Десантники дружно отдали честь и зашагали к коридору, где над аркой входа на четырех языках было написано предупреждение, что входить запрещено всем, кроме офицеров с шевроном «блитц». А офицер развернулся и побежал к генераторному отсеку. Отсек, как на любом корабле, располагался в геометрическом центре корпуса, потому что российские генераторы, самые лучшие в мире, объемные формы сложнее шара поддерживали так, что матов не хватало, а европейские, наверно, поддерживали всё, но шаровая конфигурация все равно считалась самой устойчивой. Так что — тоже в центре.

Он бежал, не представляя, что станет делать, если сектор окажется закрытым. Теоретически он, лидер мятежа, мог пройти куда вздумается — но только теоретически. А практически люди, живущие годами в замкнутых объемах кораблей, в тесноте и скученности, все без исключения приобретали дурную привычку отгораживаться от суеты везде, где только можно. И малые коллективы тоже старались отгородиться от бесцеремонного мира. И устроить в своем закутке феодальную вотчину, а то и рабовладение — смотря какие склонности обнаруживались у начальства. В общем, каждая служба считала рабочее место своим личным пространством и крайне неохотно впускала чужих. К связистам, например, пройти было гораздо сложнее, чем к разведчикам. А на склады вооружений — вообще только с ротой десанта в качестве универсального пропуска. Он собирался это изменить, но — потом. Сейчас его душа пела и трепетала, и жаждала встречи.

Он увидел ее далеко впереди и чуть не сошел с ума от радости. Высокая девушка-лейтенант шагала в окружении пилотов и что-то втолковывала им.

— Лючия! — закричал он и рванул.

Девушка оглянулась, замялась, но потом подала знак пилотам идти без нее. Он налетел на нее в каком-то безумном порыве и, наверно, подхватил бы ее и закружил, но она едва заметно уклонилась и выставила вперед руки. Огромные черные глаза глядели на него немного испуганно.

— Живая! — выдохнул он и схватил ее ладони.

— Я тоже рада, что ты уцелел, — настороженно сказала она.

А его словно ударили в лицо. Он выпустил тонкие ладошки девушки и отступил на шаг. Лючия удивленно и вопросительно смотрела на него и неуверенно улыбалась, а он почему-то больше не мог посмотреть ей в глаза. Не так должна была встретить его любимая девушка, совсем не так, он понял это внезапно и предельно ясно. Он умел чувствовать людей. Открылось это свойство еще в академии, после занятий прикладной психологией, и поначалу здорово его испугало. Оказывается, это не так уж приятно, когда стоишь напротив кого-то и с первых слов слышишь, что тебе врут. Слышишь и видишь. Зрительный ряд восприятия оказался даже более информативным, чем звуковой. Лючия, любимая его, его огонь и свет, звездочка космоса… а ладошки безвольные. Высокая грудь не взволнована дыханием. В глазах легкая настороженность. В голосе тепло, а за теплом — ничего больше. Она действительно рада его видеть — но это все. А с чего, собственно, он решил, что для нее он больше, чем лидер мятежа? С чего? С того, что у него на панели управления огнем ее голо?

— Занята? — спросил он, не поднимая глаз.

Девушка невольно оглянулась на уходящих пилотов. Занята.

— Мастер-класс для пилотов-разведчиков, — призналась она. — Немного подождут.

Резко кольнуло сердце. Это тоже пришло в академии, вместе с даром чувствовать людей. Этакий сомнительный бонус. Мол, воспринимаешь сердцем — получай. Он поморщился, потер левую сторону груди и наконец поднял глаза.

— У меня всего один вопрос, — спокойно произнес он. — Где европейцы держат пленных? Ты должна знать.

Девушка на мгновение задумалась.

— Клондайк, фильтрационный центр, — четко сообщила она. — Купол 1325…

Разведчица говорила ясно и очень правильно. Испанка, верно подметил майор. Русские такой четкости речи могли добиться лишь специальными тренировками на дикторских курсах, а у Лючии получалось само собой. Милая, страстная… чужая.

— Спасибо, — кивнул он и ушел.

До самого поворота коридора он чувствовал, что Лючия испытующе смотрит ему вслед, поэтому старался идти спокойно и ровно. А за поворотом сердце сдавило так, что от боли выступили слезы на глазах. Он опустился на колени, согнулся, но вдохнуть все равно не получилось. По горькому опыту он знал, что главное сейчас — вдохнуть воздух. И тогда отпустит. Не сразу, и больно будет — но отпустит. Проклятый дар. И ведь что противно — сердце-то здоровое! Наведенные боли, хворь изнеженных девиц из старинных кинофильмов, вот что это было. Позор для боевого офицера.

Вдохнуть получилось, когда он уже готовился потерять сознание. Сквозь сжатые зубы, чуть-чуть, но удалось. Сначала удалось вдохнуть, а потом и подняться на ноги. Он прислонился к стене, постоял несколько минут, морщась и растирая грудь, дожидаясь, пока боль снизится до терпимого уровня, потом выпрямился и зашагал к эскадренной палубе, в мыслях ругая себя всяческими нехорошими словами. Позор для боевого офицера, стыд и срам.

Главный герой не может быть слабым, это базовое положение жанра. А у меня — может, потому что пишу не жанровую повесть, пишу саму жизнь.