— Пожалуйста, отпусти, — спокойно попросила она, — ты делаешь мне больно. Отпусти. Потом мы сможем поговорить.
Вместо этого он еще ближе подтянул ее к себе. Они стояли, касаясь друг друга и пародируя объятия.
— Ты действительно? — спросил Робин.
Так или иначе, но она понимала, что он имел в виду: «Ты действительно влюбилась в другого?»
Она ответила ему:
— Да. Я действительно. Я не собиралась.
— Но я люблю тебя, — сказал Робин.
Потом она увидела, что он обижен. Холодность и ярость в нем были вызваны обидой. Харриет, не привыкшая к зрелищу его слабости, покачала головой.
— Я очень сожалею. Я не могу сделать с этим ничего разумного. Я встретила Каспара, и это все, так или иначе.
Она старалась вывернуть свои запястья из хватки Робина, но он не отпускал ее.
— Ты стала видеться с ним из-за ребенка?
— Линда.
Она помнила безразличие Робина, его отношение к ней, просто как к неприятности. «Мы оба выглядим не очень красиво», — подумала она.
— Да. Он пришел поблагодарить меня. Он повез меня на ланч в тот день, когда была сделана эта фотография.
Мы, возможно, не заслуживаем друг друга, а заслуживаем кого-то лучше. Потом мы, возможно, улучшимся.
— А потом?
— Это не имеет значения, за исключением того, что случилось.
— Я хочу жениться на тебе.
— Я не могу выйти за тебя замуж, Робин. Я старалась быть честной в этом вопросе. Я не могла выйти за тебя замуж даже до этого.
Она посмотрела ему в лицо. В наступившей после этого тишине Харриет представила себе игрушки, любимых домашних животных и другие удовольствия, которые щедро высыпались на маленького Робина, и данные ему обещания, которые всегда выполнялись, и автомобили, и деловые сделки, и доходы, которые выросший мальчик хотел и получал.
В результате причудливого стечения обстоятельств она стала одной из целей Робина Лендуита, и, к сожалению, это было очевидно, первым отказом, который он когда-либо получал. Она не могла определить по его лицу, то ли он близок к тому, чтобы разрыдаться, то ли к тому, чтобы сломать ее пополам.
В Харриет начала брать верх злость. Она знала это тело, его форму и вес, как свое собственное. В нем было достаточно силы, чтобы она почувствовала угрозу. Ее покорность закончилась.
— Отпусти меня, Робин.
В ответ он рывком откинул ее голову назад и начал целовать. Его поцелуи были больше похожи на укусы зубами, царапающими ее кожу. Харриет часто задышала, отвернув голову, и боролась так, как будто она тонула. Бессвязные образы нападения вернулись к ней, но она больше не боялась. Она подняла ногу в замшевой туфле, с краями, оформленными как маленькие крылышки, что наводило ее на мысль о сандалиях Меркурия. У туфли была высокая, тонкая пятка. Она бросила эту пятку со всей своей силой вниз, на черный ботинок Робина. Линда, как ей вспомнилось, стукнула Робина своей прочной школьной туфлей.
Он задохнулся и отклонился назад, но Харриет не оказалась достаточно проворной. Робин вновь подошел с ней с широко откинутой открытой ладонью, которой ударил ее по подбородку. Ее голова откинулась назад, а зубы клацнули. Она чуть не упала возле открытых дверей, более ошеломленная звонким звуком удара, чем самой пощечиной. Дверь поддержала ее, и она вновь наполнилась яростью. Она больше не отступит. Харриет решительно выпрямилась перед ним.
— Что это? Это что — один из семейных секретов? Мартин избивает Аннунзиату среди подушек в Литтл-Шелли? — Она задохнулась, вытерла рот тыльной стороной руки. — Каков отец, таков и сын, не так ли? Ты хочешь быть похожим на него, да? Ты боишься, что не сможешь достигнуть его уровня?
— Харриет. — Выражение его лица изменилось. Лицо выглядело опухшим, глаза сосредоточенно смотрели на нее. — Харриет…
— Не надо снова меня бить. Не прикасайся ко мне. Ты… — Она искала слово, но ей в голову приходило только, как и для однокашников Линды, слово «жалкий», да он и был жалким, наблюдая за ней, — … как маленький мальчик. Избалованный маленький мальчик, превратившийся в классного хулигана.
Только теперь она заметила что-то новое. Робин снова подходил к ней, только теперь он был возбужден, сила возбудила его. Его рот был приоткрыт, и она услышала его дыхание.
— Я не хотел причинить тебе боль.
Его руки ощупывали ее. Она была зажата возле двери, бежать было некуда. Он удерживал ее одной рукой, а другой потянул за блузку, разрывая петли. Он резко рванул, и обнажилась ее грудь. Он прижался к ней лицом, кусая и целуя.
Харриет видела сверху его макушку. Ей были очень знакомы волосы, переходящие в темные завитки. Она охотно смотрела так в иные времена, когда он доставлял ей удовольствие. Гнев уступил место глубокой, удушающей усталости.
Очень спокойно она сказала:
— Я не хочу, чтобы ты делал это. Ты выглядишь отвратительным. Пожалуйста, Робин.
Он прекратил и, казалось, застыл. Наконец он очень медленно поднял свою голову, однако его глаза не встретились с ее глазами. Его пальцы ощупывали, грубо стягивали одежду с ее покрасневшей кожи.
— Я хочу тебя, — потребовал он.
— Я не порш, не какое-то другое имущество и не «горячая» акция, Робин.
Она подумала, что он может ударить ее еще раз и ожидала этого, но удара не последовало. Харриет опустила руку, которую она непроизвольно подняла для защиты.
— Да, это так, — согласился он, и мягкость его тона удивила ее.
Она уловила проблеск старого, уверенного в себе Робина. Упоминание хорошо знакомых святынь, должно быть, привело его в сознание.
— Мой отец никогда не тронул моей матери. Или меня.
— Интересно, где ты приобрел вкус к этому?
Повторное появление другого Робина не дало ничего для уменьшения ее неприязни к хмурому мужчине.
Теперь он смотрел на нее спокойнее, казалось, оценивая ее, как это сделал его отец в самом начале, взвешивая каждое из ее качеств на точных весах.
— Не делай из меня врага, Харриет.
Его голос был ровным. Трудно было понять, то ли он пугает, то ли дает совет.
Харриет улыбнулась:
— Я не могу сделать из тебя врага. Только ты и твое поведение могут сделать это. Мне бы хотелось, чтобы мы остались друзьями.
— Мы могли быть любовниками, но я не думаю, что мы можем быть друзьями.
— В таком случае, я очень сожалею, — холодно ответила Харриет.
Робин вновь управлял собой. Он отошел от нее и так, как будто находился дома, в своей спальне, проверил галстук и поправил манжеты своей рубашки. Харриет вспомнила все, что она знала о нем. Рубашка от «Тернбулла и Ассера» сшита по заказу, а под темным костюмом он носит боксерские трусы из другого магазина на Джермин-стрит.
Он любит Верди, шоколад и беседы в ванной. Он может усвоить таблицу цифр быстрее, чем кто-либо другой, кого она встречала в своей жизни, и последний маленький кусочек в эту мозаику — он сексуально возбуждается при соприкосновении с силой. Такой короткий и, казалось, незначительный перечень данных накопился за все время их знакомства. Харриет почувствовала себя глубоко подавленной, когда подумала об этом. А Каспар, напротив, казался бесконечно загадочным и открытым.
Ей захотелось узнать, что он делает сейчас, в этот момент, пока Робин Лендуит причесывает свои волосы перед позолоченным зеркалом, висящим над мраморным камином.
Было очевидно, что говорить больше не о чем. Робин выглянул в окно, проверяя наличие своей машины. Харриет резко отвернулась от него и вышла в кухню. Она слышала, как он вышел, закрыла за ним дверь, а через несколько минут до нее донеслось гудение отъезжающего автомобиля.
Она почувствовала, что ее трясет. Руки неуправляемо дрожали. Сделав над собой усилие, она поставила кофейную чашку на разделочный стол и налила в нее кофе из кофейника.
Она выпила его, стоя у окна, смотря в сад и стараясь ни о чем не думать. Через несколько секунд ее перестало трясти. Она поставила пустую чашку в раковину, сменила блузку, взяла портфель и вышла к машине. Она даже не взглянула на пространство перед ней, которое занимала машина Робина. Она направилась в сторону офиса «Пикокс», используя невыразительный шум утреннего радио для подавления гнетущей тишины.